Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V
Шрифт:
— Мы готовы, господин.
Отряд носильщиков выстроился перед Дерюгой. Слуги держали под уздцы трех ослов. Лионель подбежал к нам:
— Ван Эгмонт, я обыскал все становище… Ах. Вы здесь, граф! Герр Балли… Вы успели поговорить?
Не отвечая, Дерюга повернулся к своему отряду.
— Забрать! — указал он старшему на дивное золотое блюдо и стоящую на нем чашу, наполненную драгоценностями.
— Перенести в мою палатку. Поставить надежную охрану. Отвечаешь головой. Сунув руки в карманы,
Я вспомнил о Тэллюа и одновременно увидел ее. Она уже успела побывать у себя, переодеться в простую черную юбку и гандуру и привела с собой служанок. Когда Дерюга со своими людьми скрылся из вида, мы с Лионелем посмотрели ему вслед, переглянулись, затем недоуменно остановились перед трупом, не зная, что делать дальше. Тут Тэллюа сделала знак — женщины подняли умершего и перенесли в его палатку. Начался печальный обряд приготовления к погребению. Тем временем мы собрали вещи умершего. Письма и деньги Лионель спрятал в походную сумку. Когда женщины приступили к омовению тела, мы вышли из палатки. Закурили.
Наконец, Лионель прервал молчание:
— Какая неожиданная гибель! В расцвете сил и на пороге большой удачи… — он задумался и молчал. Потом сказал: — Интересно бы знать, намеревается ли мсье Дерюга отправиться в крепость и сообщить в Швейцарию о несчастье. Он, кажется, не особенно тронут трагическим концом герра Балли…
Удобный момент! Ну, не упустить… только сделать всё поделикатнее…
— Вполне естественно с его стороны.
— Почему?
— Потому что мсье де Рюга — очень дурной человек.
Лейтенант удивленно поднял брови.
— Вы отзываетесь так неблагоприятно о человеке, которого знаете едва ли три дня.
Наивный мальчик! Он, точно Красная Шапочка, бродит в лесу один среди волков. Пристально, как можно выразительнее я поглядел на юношу, давая этим понять всю серьезность предстоящего разговора. Ну, деликатнее, как можно мягче!
— Судьба захотела, чтобы этих трех дней оказалось достаточно для оценки личности графа, — начал я спокойно и даже несколько холодно. — Мне очень была приятна мысль, что через неделю можно будет с ним навсегда расстаться.
— Через четыре месяца я сделаю то же самое.
— Четыре месяца… Гм… У него вполне достаточно времени, чтобы причинить вам какую-нибудь неприятность.
— Неприятность? Мне?
— Вам, Лионель. Граф — опасный человек. Как все слабые люди, он увлекается и не умеет вовремя сдерживать порывов раздражения. И…
Я запнулся. Лионель спокойно смотрел на меня с улыбкой, словно ободряя и приглашая продолжать…
— У него порыв раздражения может вызвать враждебный и необдуманный выпад, последствия которого…
— Полноте, дорогой друг! Вы намекаете на заинтересованность графа известной нам девушкой?
— Да.
— Знаю. Но, — офицер шагнул ко мне, с той же дружеской улыбкой заглянул в глаза и закончил шутливым шепотом, — но дуэль не состоится.
— Вы напрасно взяли этот снисходительный тон. Я уважаю вашу матушку и сестру, искренне полюбил вас, и, наконец, я значительно старше. Все это позволяет мне быть несколько навязчивым в роли непрошенного советчика и самозваного опекуна, — теперь я шагнул к нему и закончил серьезно и веско: — Дуэль не состоится: удар будет в спину.
Лионель ответил внимательным взглядом, что-то, видимо, соображая. Молча он долго рассматривал меня, как будто видел впервые. Этот взгляд был настолько проницательным, что он даже состарил его юношеское лицо. Молоденький офицер вдруг перестал казаться мальчиком.
— Удар в спину также не состоится — будет лишь фейерверк: немножко искр, немножко треска… И все
— Все ли?
— Милый ван Эгмонт, неловкости в разговоре легче смягчаются прямотой. Вам хочется мне что-то сказать? Ну, смелее, подавайте на стол ваше блюдо!
В сжатой форме я изложил свои наблюдения за обедом и после него. Но мои соображения не произвели большого впечатления на лейтенанта; лишь при рассказе о свидании после обеда он оживился и задал несколько вопросов.
— Все это я учту. Спасибо, и не беспокойтесь, дорогой ван Эгмонт. Опасности нет.
Его уверенный вид начал уже бесить меня. Несносный мальчишка! Конечно, какое мне дело? Но я вспомнил милую седую даму и Адриенну… Сколько любви, тревоги и озабоченности звучало в их словах… Нет, нужно довести дело до конца!
— Вы полагаете, все в порядке, — начал я упрямо. — Хорошо. Жара подняла меня с постели в первую ночь приезда и…
Лицо Лионеля отразило быструю мысль. Он отбросил сигарету и повернулся ко мне. Ага! Теперь-то ты у меня запрыгаешь, милый!
— Я невольно оказался свидетелем одной весьма примечательной встречи.
— Под навесом?
— Да.
Я ожидал взрыва любопытства. Но тонкие черты Лионеля отобразили скорее недовольство, усталость и еще что-то — он сделал брезгливую гримасу, как будто бы прикоснулся к скользкой жабе.
— Очень жаль, что, попав сюда, вы начинаете втягиваться в омут нашей жизни. Или Африка делает свое дело? Ван Эгмонт, милый, — Лионель с видом некоторого душевного движения даже взял меня за руку, — бегите отсюда! Заворачивайте назад — и домой! Через неделю конец Сахаре, через две — конец Африке! Ведь славно, а? Возвращайтесь!
Я холодно выдернул свою руку.
— Вижу, что вас совершенно не интересует разговор графа Лоренцо Домиано де Рюга с…
Я хотел сделать многозначительную паузу, но офицер сам закончил: