Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V
Шрифт:
В авторском тексте ошибка: дед отнес рукописи книг в приемную ЦК КПСС в 1966 году, тогда же дед передал рукописи книг и в Библиотеку имени В.И. Ленина. Члены комиссии, открыв их, видимо, испугались за свое благополучие, рукописи вернули автору, забыв взять расписку в их получении. Членов комиссии можно понять: в 1966 году уже хватали, судили и отправляли в заключение диссидентов!
Дед поехал в Ленинград и сдал эти же четыре тома в Ленинградскую публичную библиотеку имени М.Е. Салтыкова-Щедрина. Комиссия приняла рукописи на хранение, сотрудники КГБ рукописи изъяли и спрятали в «спецхран», где они пролежали под арестом 22 года. В КГБ на автора не обратили внимания, председателю комиссии доктору исторических наук Мыльникову Александру Сергеевичу объявили выговор.
В книге «Трудный путь в бессмертие», завершенной
В октябре 1967 года я получил от деда девять томов с книгами «Возмездия» с дарственной надписью. В 1968 году дед начал работать над второй частью «Пира бессмертных» — книгами «Щедрость сердца», рассказывающими о работе внешней разведки. Весной 1968 года дед захотел опубликовать в каком-нибудь московском журнале фрагмент из одиннадцатой книги «Возмездия» о работе советской разведки в предвоенные годы. Фрагмент был написан как его интервью с журналистом и назывался «Огонь». Дело оставалось за журналистом, который от своего имени согласился бы опубликовать интервью в разделе журнала «Встречи с интересными людьми». Я возражал: «А цензура? Не понимаю, зачем привлекать к себе внимание КГБ? Воспоминания о разведке не пропустит цензура и сообщит КГБ!» Дер, нашел журналиста Ишимова, обещавшего за вознаграждение обнародовать интервью, цензура интервью не пропустила, деда вызвали в КГБ.
— Ну, дед, попался! Давай-ка, я тебя сфотографирую на прощание!
Вот так и появилась фотография: Быстролётов перед уходом в КГБ в его комнате на Ломоносовском проспекте, октябрь 1968 года (см. том IV, форзац 2).
Мои опасения и переживания были напрасными. Дед пришел довольным и рассказал о встрече с цензором интервью. Цензором оказался полковник КГБ, сотрудник внешней разведки Георгий Адрианович Соколов. Через много лет я уговорил его рассказать о встрече с дедом, рассказ Соколова опубликован в журнале «Новое время» (№ 20, 1991 год):
В 1968 году по долгу службы мне довелось рассматривать литературный набросок о деятельности советской разведки в 30-е годы. Остросюжетные эпизоды, окрашенные романтикой подвига, показывают политическую убежденность и стойкость разведчиков, их самопожертвование ради высоких целей строительства нового, справедливого общества. С профессиональной точки зрения сюжет показался довольно авантюрным и малоправдоподобным. Однако поднятые архивные материалы подтвердили реальность описываемых событий и незаурядность личности автора. Появилось желание лично познакомиться с ним.
Встреча состоялась на служебной квартире. В гостиную неторопливой, слегка шаркающей походкой (следствие инсультов) вошел высокий седой старик с мягкой улыбкой, которую не скрывали усы и волнистая борода. Улыбались и голубые глаза, доброжелательно, но несколько настороженно.
Почувствовав в собеседнике заинтересованного коллегу по прежней профессии, с которым, не нарушая установленных в разведке принципов, можно открыто говорить о своей прошлой работе, Дмитрий Александрович невольно воспользовался отдушиной. Разговор принял откровенный, доверительный характер и вышел далеко за рамки обсуждаемых сюжетов. За несколько часов неторопливой беседы он рассказал о своих юношеских годах времен гражданской войны, нищете и унижениях в эмиграции, опасностях, неожиданных поворотах и радостях успехов в нелегальной разведке, муках в тюремных застенках, борьбе за выживание в лагерях — обо всем, что вызвало в нем острую потребность оставить после себя след в сердцах и сознании людей. Рассказ был эмоционален. Трагические сюжеты перемежались с комическими сценами, профессиональные оценки дополнялись психологическим анализом и философскими взглядами на жизнь. Лукавая усмешка сменялась подчас блеском с трудом сдерживаемой слезы.
Дмитрий Александрович произвел на меня глубокое впечатление как человек, осознавший историчность процессов, через которые его прогнала судьба. Он не озлобился из-за несправедливости и жестокости по отношению к нему определенных инстанций и людей, хотя остро переживал это. С гордостью и удовлетворением вспоминал он полные опасности трудные годы работы в подполье. Повествуя о них, он полагал, что ничего особенного не делал, работал, как все. Для меня же было ясно, что это незаурядный, выдающийся разведчик, которому сопутствовал успех, так как он жил своим делом, и в нем выработался своеобразный инстинкт, обеспечивавший ему удачу и кажущееся везение в самых острых ситуациях. Увлеченный работой, он даже не знал, что ему так и не было присвоено полагавшееся воинское звание.
По ходу беседы выяснилось, что после освобождения из лагерей Дмитрий Александрович не нашел необходимой поддержки у руководителей своей прежней службы, занятых в то время реорганизациями послебериевского периода. Они ограничились соболезнованием, предоставив процессу реабилитации идти своим официальным ходом, ему была назначена гражданская, по инвалидности, пенсия и выделена крохотная комнатушка в коммунальной квартире, где он жил вместе с женой, с которой судьба свела его в лагерях.
В 1969 году дед несколько раз посещал архивы внешней разведки, разбираясь в старых делах. Зачем? Дело в том, что советская внешняя разведка не раз подвергалась разгрому. В 1937–1938 годах многих советских разведчиков арестовали и расстреляли, следующий разгром после ареста Берии учинил Хрущев, причислив сотрудников разведки к участникам сталинских репрессий. Одних руководителей внешней разведки расстреляли, других приговорили к большим срокам заключения, уничтожили и часть архива разведки, видимо, на всякий случай.
Дед всегда считал себя неразрывно связанным с разведкой и полагал своим долгом оказывать посильную помощь своим новым коллегам, то есть Первому главному управлению КГБ СССР, вот и ездил в архивы разбираться в старых делах. Я не понимал, зачем делать, казалось бы, ненужную работу? Дед объяснил: в старых делах может разобраться лишь участник тех событий, которых уже нет. Руководители разведывательных операций выбирали своим подчиненным служебные имена (клички, псевдонимы) из простых русских имен, например Иван, Петр, Андрей и т. д. Разберись, кто есть кто среди многих Иванов и Андреев? Или вот текст расшифрованного сообщения: «Завтра в 18:00 встречаюсь у башни с Петром. Иван». Какой Иван? Какой Петр? С какой целью встречались? Результат встречи? Вопросов много, ответ может дать лишь человек, знающий детали и направление проводимых в 1935 году операций. Архивы разведки — перечень разведывательных операций, безликих, лишенных деталей, в то же время это большой накопленный опыт побед и поражений, представляющий большую ценность для обучения молодых сотрудников.
Работая в архивах, дед нашел приказ Абакумова от 1948 года на себя, в котором было указание о содержании его в одиночной камере и последующем расстреле, нашел и многое другое. Однако вносить изменения в книги «Возмездия» отказался, отказался нарисовать и иллюстрации к книгам, ответив: «Пуговицы к жилетке пришивает портной, это не дело скульптора!»
По ходатайству ветеранов разведки руководство КГБ в феврале 1969 года выделило деду двухкомнатную квартиру и деньги на мебель, решили дать персональную пенсию. От пенсии дед отказался. На мой ехидный вопрос: «Как же так? От пенсии отказался, а от квартиры и мебели нет?» — он ответил: «Я ничего не просил! Когда мне нужна была пенсия, ее мне не дали. Сегодня я в ней не нуждаюсь». Можно предположить, что Быстролётов привлекал к себе внимание КГБ с целью получения благ? Нет и еще раз нет! Жизненная позиция деда — за всё нужно платить, всё нужно зарабатывать своим трудом. Дед не вел аскетический образ жизни. Он находил время для театров и выставок, бывал в Доме художника, работал над книгами «Пир бессмертных», в ВНИИМИ и председательствовал в товарищеском суде. Он любил и ценил жизнь, умело пользуясь жизненными благами, и средства на жизненные блага зарабатывал своим трудом. Сегодня некоторые утверждают — Быстролётов жил в нищете! Чепуха! Быстролётов зарабатывал больше советского генерала, ездил отдыхать за границу и на курорты, носил одежду, обувь и головные уборы, изготовленные по заказу портными и сапожниками, и выглядел солидно.