Пиранья против воров (Пиранья-5)
Шрифт:
– Еще бы, - сказал Мазур.– Он уж с часок как в морге обосновался.
– Тем более! К Гвоздю ты не пойдешь. Для него тебе опять-таки нужны убедительные улики. Я для него - старый кореш, ты понял? Сорок лет знакомы. Пацаны с одного двора. Ольховские пацаны... Я ему скажу, в случае чего, что это ты сам, осмотревшись, решил обобрать бедную Томку... Много чего можно наплести... И слушать он будет не тебя, а меня!
– Пожалуй, - спокойно согласился Мазур.– В
– Насчет сестры и дочки ты, может быть, все-таки врешь. А баксы, Кирилл, вещь основательная. Ты хоть заешь, сколько можно взять за этого вот, что у тебя в "дипломате"?
– Ага, - сказал Мазур.– Раз-два по морде. Уж это-то я тебе, сокол мой, гарантирую. Что-что, а это...
– Ну ты, скотина!– Нечаев взмыл с кресла, кинулся к постели, запустил руку под подушку...
Мазур ждал, не испытывая ничего, кроме усталой скуки. Когда на него уставился-таки "Макаров", он не шелохнулся, не изменил позы. Спросил:
– Ты когда последний раз держал в руках пистолет, крыса сухопутная? И куда ты труп денешь? В шкаф спрячешь, когда будешь уезжать? По частям в баулах вынесешь?
Нечаев довольно грамотно передернул затвор, загоняя патрон. Осклабился:
– А если помощники найдутся? Толковые...
– Резонно, - сказал Мазур.
– Ну, так как?
Мазур медленно встал, стараясь, чтобы его движения были как можно более плавными, не спровоцировали случайный выстрел. Пожал плечами:
– Ты о чем?
– Работаем вместе? Или как?
– А знаешь, почему ты не просто дурак, а законченный идиот?– произнес Мазур совершенно спокойно.– Потому что недооценивал меня самым роковым образом... Какая там работа на пару... Думаешь, я тебя ждал? Когда смилостивишься и предложишь процент? Севочка, ты посмотри в "дипломат", там у меня все этюды... Все эти миллионы баксов - не у тебя, а у меня в портфеле... Ты только посмотри...
Он знал, что бил наверняка - только эта уловка могла сейчас принести победу. Лицо Нечаева изменилось настолько, что Мазур впервые подумал: а не рехнулся ли несостоявшийся тесть на почве пары миллионов баксов?
Опустив пистолет, Нечаев сделал непроизвольное движение в сторону "дипломата"... Мазур уверенно подбил его локоть, выкрутил кисть, упирая дуло в висок, толкнул ребром ладони под косточку... Выстрел хлопнул не так уж громко. Мазур торопливо отстранился от падающего тела, переступил через него, бросил быстрый взгляд на свое отражение в зеркале: слава богу, крови нет, не запачкался.
Подошел
Он опустился в кресло, закурил. Не было ни особых эмоций, ни сожаления. В самом деле, этот козел мог и выкрутиться. Улик против него практически нет. Гвоздь с людьми в погонах откровенничать не будет, не те привычки... Хлынов мертв. Неизвестные мастера затаятся. До Лары следствию не добриться. Танечку не прищучить. Вот и пришлось действовать именно так...
Закурив новую сигарету от окурка предыдущей, он стал начерно обдумывать свои будущие показания: как сослуживец и добрый знакомый вице-адмирал Нечаев пригласил его в гости, в свой номер и там, пребывая в крайнем расстройстве чувств, преподнес какую-то фантастическую историю, где фигурировали бандиты, подпольные торговцы антиквариатом, идущая по пятам адмирала мафия, стремящаяся отобрать у него бесценную картину, вот эту самую... Мазур добросовестно пытался его успокоить, но Нечаев, выйдя в другую комнату, застрелился...
Безусловно, кое-какие подозрения у Лаврика будут - в особенности учитывая, что это дело прямиком попадет в его цепкие лапы, минуя милицию. Возможно, Лаврик и докопается до каких-то там обрывочков. Но - не более того. Слишком многих ключевых фигур уже нет среди живых, а те, что еще здравствуют, благоразумно промолчат, и прищучить их будет невозможно даже Лаврику. Обойдется. Точно, обойдется. Сглотнут...
А вот с Нечаевым никак нельзя было поступить иначе - улик против него и в самом деле не имелось. А Михася ему никак нельзя было простить - наверняка его мальчики Михася и убрали, когда он где-то лопухнулся, он же не знал про Нечаева, не подозревал, что доверять ему нельзя. А Нечаев наверняка бывал в здешнем Центре, здесь у него хватает высокопоставленных приятелей, вот и узнал, быть может, Михась с ним же и посоветовался обиняками...
Такой вот импровизированный суд офицерской чести, господа. А кто не без греха, пусть бросит в меня камень...
Вздохнув, Мазур поднялся, тщательно стер с картины свои отпечатки пальцев, отнес ее в спальню и, вернувшись, решительно снял телефонную трубку. Никакой радости от своего несомненного триумфа он не испытывал - как всякий раз, как обычно. Его триумфы оставляли позади столько трупов и сжигали столько нервов, что радоваться не было никакой возможности...
Красноярск, 2001