Пират Его Величества
Шрифт:
Стихать буря начала тогда, когда на небе появились звезды, и, поглядев на север, Гектор увидел, что длинная полоса черных облаков пропала.
Значит, «северянин» кончился.
Им удалось немного, урывками, подремать, и на восходе взорам Изрееля и Гектора предстала картина опустошения. Все вокруг, насколько хватало глаз, залило водой. Тут и там над водой виднелись верхушки небольших деревьев, но листва со всех ветвей была ободрана. И никакого движения, не считая ленивого кружения маленьких водоворотов в бурой воде, свидетельствовавших, что наводнение достигло своего пика и начало медленно отступать.
— Спуститься нам удастся только через несколько часов, — предупредил Изреель. Он откинул голову на ствол дерева, и между ним и Гектором установилось молчание, свойственное для двух человек, связанных узами дружбы.
— Расскажи мне, — сказал Гектор, — какая судьба тебя вообще сюда занесла?
Перед тем как ответить, Изреель какое-то время помолчал.
— Шрамы у меня на лице — отметины моей прежней профессии. Ты когда-нибудь слышал о Нате Холле, «Сассекском гладиаторе»?
Гектор не ответил, и Изреель продолжил:
— Слышал бы, если бы жил в Лондоне и бывал на Клэр-маркет или в Хокли-ин-зе-Хоул. Там-то я и бился в поединках с другими мастерами, давал представления, а еще обучал. Моим любимым оружием была фехтовальная палка, хотя я хорошо владею и тесаком.
— В родных краях я видывал бои за награду, — сказал Гектор. — Но там бились на кулаках, и бои происходили между фермерами, на деревенских ярмарках.
— Это ты говоришь о боях, где удальство показывают, — поправил юношу великан. Он вытянул руки, демонстрируя затвердевшие мозоли на костяшках пальцев. — Вот какую память оставляют тебе кулачные бои, да еще, может, сломанный нос и помятые уши. Состязания мастеров — дело иное. Там дерутся с оружием. Мне нос перебили ударом фехтовальной палки, от нее же и мои шрамы. Получи я сплеча удар тесаком, вообще без уха бы остался.
— Должно быть, для такого ремесла храбрости нужно немало, — заметил Гектор.
Изреель покачал головой.
— Меня туда помимо воли затянуло. Для своих лет я всегда был очень рослым, да и силой не обижен. Когда мне стукнуло четырнадцать, я уже на пари силу показывал — рвал толстые веревки, с корнями выдергивал молодые деревца, поднимал камни, и все такое прочее. В конце концов добрался я до Лондона. Там один хозяин балагана пообещал мне, что в его театре я стану новым английским Самсоном. Но в этом деле я никогда не был настолько хорош, а он оказался обманщиком.
Изреель свесился со своего сука и сплюнул. Он помолчал, глядя, как плевок плывет по воде, медленно дрейфуя к морю.
— Отлив, — прокомментировал Изреель, вновь откидываясь на ствол дерева, и продолжил рассказ. — Да, вдобавок к силе у меня была еще и быстрота. Ты не видел, как действуют фехтовальной палкой по-настоящему?
— Никогда не доводилось. Это же что-то вроде дубинки?
Изреель недовольно скривился.
— Так ее кое-кто называет, но это неправильно. Представь себе короткий меч, но с клинком из ясеня и с рукоятью в виде корзинки. Два человека стоят лицом к лицу, их разделяет не более ярда. Для удара это совсем ничего. Они высоко поднимают свое оружие и наносят друг другу режущие и рубящие удары. Каждый блокирует удар противника и в то же мгновение бьет сам. Цель — попасть в любую часть тела выше пояса. Нельзя двигаться с места, и ступни должны касаться земли.
Изреель поднял над головой правую руку и, изгибая запястье, хлестнул воображаемым клинком в воздухе, вниз и сбоку, ударяя и парируя. На какой-то миг Гектор испугался, что великан не удержится и, потеряв равновесие, свалится с ветки в воду.
— А как определяется победитель? — спросил юноша.
— Кому первому разобьют голову, тот и проиграл. Чтобы победить, нужно нанести удар по голове до крови, вот откуда мои шрамы.
— Но это не объясняет, как ты вообще оказался тут.
Профессиональный боец помолчал, на сей раз довольно долго, и только потом снова заговорил.
— Как я тебе сказал, моим любимым оружием была фехтовальная палка, но я искусно владел и коротким мечом. Стиль и техника одни и те же, пусть и с острым металлическим клинком. Но когда бьешься за большие деньги, толпа жаждет увидеть, как льется кровь.
Гектор почувствовал, что великану трудно говорить о прошлом.
— Меня поставили против хорошего бойца, победителя многих боев. На кону стоял очень толстый кошель, и я знал, что он превосходит меня на голову. Мухлевать ему было незачем. Он рассек мне ногу сзади, пытаясь подрезать сухожилия, и от боли и ярости я нанес удачный удар. Раскроил ему череп.
— Но это несчастный случай!
— У него был хозяин, человек могущественный, который разом потерял и ставку, и вложенные в бойца деньги. Меня предупредили, что меня хотят судить за убийство, так что я бежал. — Изреель горько улыбнулся. — Одно утешает: все эти упражнения с палкой и тесаком мне пригодятся.
— Не понимаю, о чем это ты?
— Из-за чертового наводнения конец всем моим надеждам заработать на жизнь рубкой кампешевого дерева. Думаю, мои товарищи вернутся к прежнему своему занятию. Они ведь были буканьерами. Наверное, я присоединюсь к ним.
Наконец Изреель решил, что можно без опаски спуститься с насеста, и Гектор вместе с бывшим бойцом зашагал по колено в воде вслед за отступающим отливом. Свой лагерь они обнаружили разрушенным. Шалаши устояли, пусть покосились из-за наводнения, но все, что было внутри, либо смыло водой, либо оказалось испорчено. Спасать было нечего. Они отправились к тому месту в мангровых зарослях, где оставили лодку, и с облегчением увидели, что пирога цела и невредима, хотя ее и пришлось доставать из-под верхних ветвей мангровой чащи, где она засела. Когда Изреелю и Гектору удалось вновь спустить пирогу на воду, на берег прибрели двое других людей Залива. Они тоже избежали гибели и сумели спастись от наводнения.
— Что теперь будем делать? — спросил один из них, с обезображенным шрамами лицом. Изреель называл его Отуэем.
— Лучше всего напроситься в команду капитана Гатриджа… если его корабль не утонул, — ответил Изреель.
Сложив уцелевшие пожитки в пирогу, они вчетвером сели в лодку и взялись за весла. Выбравшись из мангровых зарослей, они направились вдоль побережья в ту сторону, где в последний раз видели шлюп. Пирога преодолела не более пяти миль, когда гребцы заметили вдалеке то, что подтвердило худшие опасения Изрееля. В прибрежном болоте, в сотне ярдов от воды, виднелся темный силуэт корабля. Подплыв, они узнали шлюп Гатриджа. Корабль лежал на боку. На том месте, где некогда была мачта, торчал расщепленный обрубок. Сам же рангоут валялся на палубе в путанице вант и тросов такелажа. Грот облепил нос корабля, напоминая саван.