Пират.Дилогия

Посняков Андрей

– Саланко, – так же тихо отозвался индеец и, немного помолчав, пояснил: – Повашему значит – «Грозовая Туча, из которой вотвот пойдет дождь»… Нет! Не совсем так… ммм… «хлынет ливень»! – так гораздо лучше.

– Конечно, лучше, – согласно кивнул лейтенант. – Ну что, мистер Грозовая Туча, давайка спать. Как у нас говорят – утро вечера мудренее.

Утром, перед работами, надсмотрщикпрораб Лопес отвел Громова в сторону:

– Ну где твои каменщики?

– Так все, – Андрей обвел рукою всех своих сотоварищей по неволе, включая молодого индейца.

– И этот, что ли? – подозрительно посмотрев на Саланко, надсмотрщик покачал головой и перевел взгляд на едва стоявшего на ногах Мартина Пташку. – Про этого доходягу я вообще молчу.

– Мы справимся с любой работой, почтеннейший сеньор Лопес, – слегка поклонившись, лейтенант прижал руку к сердцу. – Только поручите!

Прораб задумался, глядя, как другие надсмотрщики, щелкая кнутами, повели оборванную толпу изможденных узников в ров, где уже скончалось от непосильного труда около дюжины человек, а сколько умрет еще, сказать не мог бы никто. Наверняка – немало.

– Ладно, – оглянувшись, Лопес указал пальцем на ворота и обвалившийся фриз. – Вот вам первая задача – сделаете, а там поглядим.

– Сделаем, – незаметно подмигнув своим, спокойно заверил молодой человек. – Только нам нужен раствор, кирпичи, инструменты…

– Да, я знаю, у нас есть коечто… – прораб махнул рукою. – Идем.

– Я только возьму с собой своего помощника… очень хорошего каменщика, досточтимый сеньор.

Они вернулись примерно через полчаса, оба узника толкали перед собою по тачке с инструментами, большим жестяным корытом и мешками с необходимыми для раствора ингредиентами.

– Деревенщина, и ты, Сильвио, будете возить песок и щебень, – тут же распорядился Рамон Кареда. – Работа тяжелая, но к обеду мы вас сменим. Все остальные – месить раствор и класть кладку. Просто будете мне помогать, а заодно – учиться. Но первонаперво нам надо разрушить все, что тут еще держится.

– Разрушим!

Поплевав на руки, Громов схватился за кирку и энергично принялся за дело. Рядом встал Рамон, остальные оттаскивали камни и осколки кирпичей, складывая их аккуратно кучей неподалеку – вдруг, да пригодятся еще. Потом, под мудрым руководством Каменщика, принялись замешивать в корыте раствор, а уже после полудня наступила очередь делать кладку.

– Не так, не так, – покрикивал Рамон на горепомощничков. – Ровней, по отвесу клади.

Старший надсмотрщик Лопес ошивался неподалеку, у караулки, о чемто болтая с солдатами и время от времени кидая подозрительные взгляды на новую бригаду. Пару раз он даже подошел, посмотрел, выругался, но ближе к вечеру резко подобрел, глядя на красивую и крепкую с виду кладку.

– Вот это дело! Нууу… Сегодня же доложу о вас сеньору коменданту.

Последнего долго ждать не пришлось – длинноносый граф д'Аргуэлья выехал из крепости почти сразу же после разговора Громова с прорабом и, придерживая коня, оглянулся, посмотрев на ворота. Брови его тут же взлетели вверх, к треуголке с плюмажем.

– Ого! Черт побери, неплохо! Чья работа?

– Вот их, – пальцем показал Лопес. – Специально их выбирал, дон комендант, и, думаю, не ошибся.

– Вижу, что не ошибся, – граф благосклонно кивнул и, полюбовавшись пылающим оранжевым золотом закатом, задумчиво скривил губы. – Это хорошо, что у нас теперь есть каменщики. Надо строить стену – от города и до крепости. Думаю, лишней она не будет, лишь бы до сезона дождей управиться.

– Управимся, господин полковник! Клянусь Святой Девой Гваделупской – управимся, – вытянувшись, словно новобранец, доложил прораб.

Эти его слова весьма не понравились Громову, вовсе не имевшего намерений торопиться и вкалывать, как отмороженные на все головы комсомольцы двадцатых годов… или зэки тридцатых.

Уже ночью, перед сном, он так и сказал всем – тянуть как можно дольше.

– Иначе, парни, не имело никакого смысла заводиться с кладкою – какая разница, где сдохнуть – на стене или во рву.

– Лопес будет торопить, – сквозь зубы промолвил Рамон.

Андрей хлопнул в ладоши:

– А ты не торопись! Намто спешить некуда. Или качество, или скорость – тебе ль не знать?

– А он и знает, – растянувшись на рисовой соломе, неожиданно ухмыльнулся Сильвио. – Еще б не знать – триста лет собор строят, хха! А этойто стены нам лет на сто хватит.

– Если плетками вперед не погонят, – мрачно добавил каменщик.

Индеец Саланко, Деревенщина Гонсало и Мартин Пташка в беседу не вмешивались – Деревенщина давно уже храпел, индеец вообще никогда не лез с разговорами, а вот Пташка… Похоже, тот вообще не мог прийти в себя и, отвернувшись, лежал с открытыми глазами, уставившись взглядом в стену. Конечно, работа каменщика была куда легче, нежели труд землекопа, однако это касалось здоровых молодых мужчин или хотя бы выносливого, как и все первобытные люди, индейца, но вовсе не такого субтильного юноши, как Мартин, чахнувшего буквально на глазах. Он даже перестал вспоминать Аньезу, что было совсем уж плохим знаком. С подозрением поглядывал на подростка и прораб Лопес, неоднократно уже порывавшийся отправить «бездельника» обратно в ров – «пусть там подыхает, здесь от него все равно никакого толку». Пока удавалось хоть както прикрывать парня, но с каждым днем делать это становилось все труднее, и нужно было срочно чтото решать. А что?

– Да ничего тут не придумаешь, – както в разговоре откровенно заявил Рамон. – Видать, суждено ему помереть, и тут уж что скажешь? Не наша воля, но Господа.

Каменщик набожно перекрестился и, сплюнув, исподлобья взглянул на Громова.

– А ты что о нем так печешьсято?

– Да не знаю, – молодой человек пожал плечами, он и в самом деле не знал, что сказать. – Наверно, просто привык, привязался. Да и жалко его.

– Добрый ты человек, Андреас, – тихо посмеялся Кареда. – Это только Господь да Святая Дева могут всех жалеть, а мы с тобой просто люди. О себя надо думать, о себе!

Наверное, Каменщик был прав, если рассуждать с точки зрения гламурнопошлой идеологии «не дай себе засохнуть» и «бери от жизни все». Правда, это все же больше не к «хомо сапиенсам» относится, к животным больше, человек от зверя все же тем и отличается, что имеет потребность комуто бескорыстно помогать, делать добро, даже подчас и совершенно незнакомым людям.

А Мартина Громов все же считал своим, сколько с ним уже вместе – и во время тяжелого плавания, и во время бунта, и здесь… Да, парень сейчас не выдержал, сломался – так что же, бросить его на произвол судьбы? Пусть помирает, «человек человеку – волк».