Пираты. Книга 3. Остров Моаи
Шрифт:
Кто был на Курилах, знает – посуду там не принимают. Вывозить ее оттуда невыгодно, да и народ там не такой, чтоб с пустыми бутылками возиться. Что делает кореец – едва весной навигация открылась, отправляется на Итуруп и весь сезон, до глубокой осени бутылки собирает. Ну, сколько на Итурупе могут за полный сезон выпить, рассказывать не нужно, на машину и в самом деле хватит. И на две тоже хватит. И на три, если уж откровенно. Так вот, весь сезон кореец в мешках к причалу бутылки таскал, забыл я его фамилию, а знал ведь... Ну, бог с ним. Суть в том, что осенью зафрахтовал кореец пароход, тот все равно порожняком в Аниву шел. Погрузил на пароход свою стеклотару и отчалил.
Сколько добирался, не знаю, вроде без штормов обошлось, бутылки, во всяком случае, все целы были. Ну, порт назначения – Анива, показалась Анива. Запрашивает – какой, мол, груз везешь? Капитан отвечает – бутылки. Анива на это говорит, что, мол, не валяй дурака и отвечай как положено, когда спрашивают. Капитан свое гнет – бутылки везу. И уточняет для порядку, что бутылки из-под алкогольных и прохладительных напитков, наши и импортные, называет даже емкости бутылок и все остальное.
Что делает диспетчер Анивы? Он звонит начальнику порта и докладывает обстановку. Начальник порта тоже не знает, что делать, и на всякий случай командует – пароход в порт не пускать.
Задержали пароход с бутылками на рейде. Начальник порта собирает оперативку – что делать? Никогда такого не было, чтоб с Курил бутылки возили. Ну, рыбу, ну, консервы, крабы! Но бутылки! Пустые! Не было такого. И не будет, сказал начальник. И велел пароход принять на заброшенном причале, а бутылки выгрузить. Вся команда неделю выгружала. Кто будет в Аниве, спросите – эти бутылки и сейчас там горой лежат...
Ну, вроде ты сам не знаешь, что за такие вещи бывает! Капитану выговор, корейца, вроде под суд отдали... Как за что?! За нетрудовые доходы! Мало ли что, а попытка? А использование государственного морского транспорта в личных целях?!
Это был вечер рассказов. Как и каждый вечер, они продолжались до глубокой ночи. О том, как жена, перепробовав все способы борьбы с выпивками мужа, однажды ночью сожгла ресторан, где он иногда задерживался, как на Итурупе цунами смыло местный банк, и люди несколько суток сетями отлавливали деньги, а потом сушили их в бане, о том, как отомстили какому-то подонку, облепив его во время сна сотней пиявок, и те высосали из него всю кровь до капли, о нравах и обычаях тунеядок, чье вольное поселение было расположено где-то в центре Острова... И еще много историй, верных и придуманных, тех, что на самом деле случались с рассказчиками, и тех, которые попросту очень уж понравились.
И никого не интересовало – происходило ли все это на самом деле. Рассказы были в характере Острова и вполне заменяли приключения тем, кто по роду своей работы был их лишен.
ВЕЧЕР КАКОГО-ТО ДНЯ. Положив подбородок на ладони, Дина с бездумным вниманием смотрела, как капли стеарина рывками скользят вниз по свече, наплывают друг на друга, срываются на столик и мутнеют, покрываясь мелкими морщинками. Ею овладела приятная, ноющая грусть, которая всегда почему-то связывалась с болью заживающей ранки, когда хочется, приподняв корочку, посмотреть на тонкую розовую кожицу, а потянув сильнее – убедиться, что она еще не зажила, что из-под нее вот-вот покажется маленькая, застывающая, как стеарин, капелька крови.
От резкого стука в дверь Дина вздрогнула. И даже ответить не успела – зеркало с ее тусклым силуэтом и огоньком свечи отъехало в сторону, и она увидела Сашу. И заволновалась. И обрадовалась своему волнению.
Дина понимала, что с этим парнем у нее ничего не получится, и удивилась, заметив, как вздрогнули ее пальцы, ощутив неровные удары сердца, будто оно с этой секунды гнало кровь только вверх – к лицу, щекам. Ничего не получится, повторила она про себя. Все это пошло и ненужно... Тут нужна готовность идти на что угодно, забыть обо всем. Нужно быть бесшабашной, глуповатой, наивной. Короче – молодой. А вот как раз этого-то у нее и нет, считала Дина. Есть настороженность, трезвость, неверие...
И все-таки, и все-таки... Дина хотела попробовать. Больше того, эти недостающие чувства она готова была попытаться вызвать в себе, даже сыграть их. Авось получится, авось что-то проснется в ней.
А Сашка, опершись плечами о дверной косяк, явно не рассчитанный японскими конструкторами на его телосложение, молча смотрел на женщину.
– Привет, – сказал он наконец.
– Добрый вечер, – ответила Дина и тут же поняла, что ответила плохо. Вышло церемонно и чуть ли не с превосходством.
– Не помешал?
– Входи.
– Отчаянная ты девка! – Сашка задвинул за собой дверь и сел напротив. Некоторое время они молча смотрели друг на друга через огонек свечи. Чувствуя, что не выдерживает ее взгляда, Сашка улыбнулся.
– Слушай, а ты замужем?
– А тебе-то что?
– Да вот интересно стало... Жениться время подошло... Мало ли. Так как же все-таки?
– Нет, не замужем.
– Я так и знал.
– Это почему же?
– А кто тебя возьмет? Уж больно завалящий мужик нужен. Ты не обижайся – за меня тоже не идут.
– Отчего бы? Завалящим тебя не назовешь...
– А знаешь, я чуть было не женился.
– Что же помешало?
– Понимаешь, ребята на охоту собрались, а тут свадьба... Пришлось отложить.
– Охоту?
– Нет. Свадьбу. Невеста обиделась. Слушай, ну а ты хоть целовалась?
– Да... Но сказать, чтобы мне очень это понравилось...
– Значит, плохо целовалась, – убежденно сказал Сашка. – Пьян, наверно, был мужик-то твой?
– Наверно. И спать ему пора было.
– Что же он сделал, когда отоспался?
– Извинился.
– Его можно понять... Я бы на его месте вообще из города уехал.
– Он так и сделал. Про него стали говорить, что это, мол, тот самый, который с Диной целовался. И он не выдержал.
– Слушай, – сказал Сашка, – хочешь поцелую?
– Боюсь, у тебя выйдет не лучше, чем у того мужика.
– Тю, дурная девка! Никак его забыть не можешь?
Дина решила не обижаться. Подтверждая оскорбительные в общем-то предположения, она тем самым как бы говорила, что все было иначе. Взяв спички, зажгла вторую свечку, маленький, обезображенный потеками огрызок.