Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры
Шрифт:
Магда ясно помнила только бабушку, которая скончалась два года назад. Бабушка была женщиной чопорной, «старой школы», как она сама выражалась. Она дарила Магде кукол, в которых нельзя было играть, и конфеты, которые нельзя было есть.
Приезжая в дом отца, эта рухлядь в страусовых перьях и бриллиантах складывала руки в перчатках на набалдашник трости и подзывала Магду к себе. Потом она хватала ее за подбородок и вертела, поворачивая то одной, то другой стороной к яркому свету. Вывод всегда делала один и тот же.
– Дворняжка, – вздыхала бабушка. – Очаровательная, но все ж таки дворняжка.
Мама тогда выходила из комнаты и запиралась в спальне, пока бабушка не убиралась восвояси. А Магда сидела под дверью маминого будуара, страстно фантазируя о том, как глянцевый бабушкин «Бугатти» летит вниз с моста. Но та умерла иначе.
Магде не хотелось, чтобы дух бабушки вдруг просочился в окно и снова впился костлявыми пальцами ей в лицо, но память упрямо воскрешала мерзкую старуху в мельчайших подробностях. Девочке уже начало казаться, что она слышит удушливую вонь розового масла, которым покойная мазала одряхлевшую шею и декольте.
Откуда мне обо всем этом знать? О, это тайна. Скажу только, что в искусстве наблюдения мне нет равных.
Через минуту она почувствовала, как Кася тянет ее за руку влево, а Данута – вправо. Их круг покачивался, ладонь в ладони, локоть к локтю. Глаза прикрыты, дыхание ровное, поверхностное. Кася продолжала шептать свой стих-молитву, в ее тоне прорезались новые нотки. Таким голосом длиннокосые девушки из полузатерянных хуторов заклинали иглы от дурных гостей и тряпичных кукол, берегущих дом; заговаривали самый сладкий пряник для возлюбленного и клали его за пазуху. В ее убаюкивающем причитании мешались молитвы и языческие наговоры, древние, как род человеческий. Естественные, как само женское начало. Девочки уже раскачивались в едином ритме, их тела поймали волну, и сердца бились в такт.
Это было так сочно. Никто не смог бы создать подобную живую картину по прихоти, только лицезреть, как она по кусочкам складывается сама. Мне повезло, о, как же мне повезло! К счастью, я умею это ценить.
Кася понизила голос до едва различимого шелеста и завершила свою молитву-призыв.
– Духи здесь, – возвестил мой маленький медиум. По ее нежным щекам сбегали две блестящие дорожки слез.
Наверняка горячих, как живая кровь.
– Мама, папа… – Кася закусила губу. – Благодарю за то, что снова навестили меня. Прошу вас – угощайтесь поминальным ужином. Сегодня я не одна, я с подругами. – Ее речь стала сбивчивей, образ вещуньи рушился. Девочки заморгали, но рук не расцепили. – И у них есть свои гости и вопросы к ним. А с вами мы поговорим в другой вечер, – совсем уж бестолково заключила она.
Пансионерки переглянулись.
– Мария. – Кася повернулась к однокласснице. – Кого ты звала?
– Я? – вскинулась Мария. – Я звала… дедушку. Он давно умер.
– Он здесь, – серьезно ответила Кася. – Высокий, седой и совсем не толстый.
– Это он, он! – едва не подпрыгнула Мария. – Деда, я здесь! Ты меня помнишь?
Данута закатила глаза.
– Он говорит, что помнит тебя, Марыся. Как ты сидела у него на коленях и болтала ногами.
– Не помню такого… Но я же маленькая была, – тут же нашлась Мария.
– Дедушка благодарит нас за привет и угощение. –
Мария так разволновалась, что на несколько мгновений потеряла дар речи.
– Я хочу знать, хочу знать… Когда я выйду замуж? У меня будет белая лошадь с кудрявой гривой? И… я вырасту красивой? Ой, я же у дедушки спрашиваю! Не надо, третий вопрос не надо отвечать!
Кася сонно улыбнулась:
– Ты выйдешь замуж осенним днем, легкая, юная и прекрасная, в платье с тонким кружевом. Вы проживете счастливую жизнь и умрете в один день. А лошадь будет, белая, но грива ее будет гладкой, как китайский шелк.
– Так и знала, – шепнула Марыся своим коленкам.
– Ты, Магдалена, позвала кого-нибудь?
– Я? Нет, не позвала, – пробормотала Магда, опасаясь, что дух бабушки все же обратится к ней и обзовет дворняжкой.
Бабушки среди призванных духов не оказалось, и Магда шумно выдохнула.
В глубине души она понимала, что все это лишь часть игры. Жутковатой, увлекательной, но все же игры. Тронь пальцем, зажги электрический свет – и тени сгинут, тайны истают за мгновение. Останутся только свечные огарки и шесть девочек с глазами-плошками.
– Юлия, кто пришел к тебе за угощением?
– Это моя сестра. Старшая. Умерла от дифтерии.
– Эй, не рассказывай ей! – одернула ее Данута.
Но Юлии было все равно. Она никогда раньше не рассказывала о том, что у нее была старшая сестра.
– Она очень красивая, – нежно улыбнулась Кася. – У нее прекрасные глаза, только грустные. Она скучает по тебе и по родителям, хоть и находится в раю.
Юлия кивнула, но скованно, будто у нее в шее что-то заржавело.
– Ты хочешь у нее что-то спросить?
– Не знаю… Нет, хочу! Пусть скажет, когда я умру? Только честно!
Данута громко фыркнула.
– Духи, особенно любящие, не станут лгать, – прошептала Кася, вновь запрокидывая голову. Магда ощутила, как сильно она стискивает ее руку, отклоняясь назад всем телом, перетягивая вес круга на себя.
– Твоя сестра говорит, что ты проживешь долгую жизнь, полную удивительных приключений. У тебя будет большой дом за океаном, где ты покинешь этот мир в окружении внуков и правнуков…
– Ну все, хватит! – воскликнула Данута. – Что за цыганские штучки? Долгая жизнь и дом за океаном! Какая дешевка! – Она вскочила на ноги, стряхивая с себя руки одноклассниц. – Ты же ничего толком не сказала! Обманщица ты, Кася! Была предательницей, а теперь еще и лгунья!
Другие просили ее не ломать игру и вернуться в круг, но было поздно. Данута вышла из себя:
– Не желаем больше тебя видеть! Ни ходить с тобой, ни есть за одним столом! И гулять в сад не суйся, когда мы там! Я сама тебе косы повыдеру!
За ее угрозами никто не услышал, как скрипнули ногти по обратной стороне стены. И раздался тихий дробный стук.
– А кого позвала ты, Дана? – невозмутимо отозвалась Кася.
– Ты что, совсем глупая? Никого я не звала, ясно? Никого!
– Но ведь они пришли, – шепнула Кася и уронила голову набок, вперив немигающий взгляд в раскрасневшееся лицо Данки. – Все они пришли к тебе, Данута. Ты о них подумала, и этого было достаточно.