Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Павлова Маргарита Михайловна

Саша Кораблев («Земле земное») задается вопросами: «Но неужели суждено человеку не узнать здесь правды? Где-то есть правда, — к чему идет все, что есть в мире. И мы идем, — и все проходит, — и мы вечно хотим того, чего нет. Или надо уйти из жизни, чтобы узнать? Но как и что узнают отошедшие от жизни?» [469] .

В надежде получить ответы мальчик идет ночью на кладбище, ожидая встречи с умершей матерью. Он пытливо вглядывается в ночное звездное небо, прислушивается к течению реки, к подземной жизни растений и насекомых, пытается разгадать тайну природы: «все представало перед ним, но не давало знать о том, что есть за этою видимостью» [470] .

469

Сологуб Федор.Тяжелые сны. Роман. Рассказы. — С. 286.

470

Там же. — С. 276.

Одаренные незаурядной интуицией,

нервные и впечатлительные, герои Сологуба нередко видят «знаки», которые затем определяют их жизненный путь или намекают на близкий уход. Анализируя мистическую природу рассказа «Червяк», А. Волынский отметил, что Ванда интуитивно предчувствует болезнь или смерть: «У Ванды <…> сердце замирало тихонько от темногои тайногопредчувствия. Ванде было тоскливо и томно, прибавляет он через одну строку. Томнаяусталость наливала ее ноги болезненною тяжестью, замечает он дальше, через две строки. Томительнаятоска бессонницы душными объятиямиобхватила Ванду, прибавляет он под конец страницы. А за этими темными, томными и таинственными выражениями следует еще более загадочное описание душевного состояния Ванды. Ванду что-тоиспугало, какой-то смутный сон, какие-тонеопределенные ощущения. Напряженно всматриваясь в мрак спальни, Ванда думает отрывочными и неясными мыслями о чем-то непонятном. Что-топостороннее ползет по ее языку» [471] .

471

Волынский А.Литературные заметки // Северный вестник. — 1896. — № 12. — С. 245.

«Знаками» — намеками и недоговоренностями — насыщен рассказ «Земле земное». Отец Саши Кораблева смотрел на сына по-особенному: «Здоровый и веселый мальчик, Саша казался недолговечным, — не жилец на белом свете, как говорят в народе. Что-то темное и вечно нерадостное в Сашиных глазах наводило иногда отца на грустные мысли. Иногда он смотрел печально вдаль, перед ним возникала иногда в воображении рядом с жениною могилою другая, свежая насыпь» [472] .

472

Сологуб Федор.Тяжелые сны. Роман. Рассказы. — С. 268.

Старуха Лепестинья предупреждает Сашу: «Поберегайся, голубчик: приглянулся ты ей, курносой. <…> Глаза-то у тебя смотрят, куда не надо, видят, что негоже. Что закрыто, на то негоже смотреть. Курносая не любит, кто за ей подсматривает. Поберегайся, маленький, как бы она тебя не призарила»; Саша «думал, что умрет скоро и будет лежать в земле и тлеть. Но не страшило его лежать в родной земле. Он любил землю» [473] .

Взаимная проницаемость бытия и инобытия, с точки зрения Сологуба, — непременный атрибут человеческого существования и самоощущения, повествование постоянно «колеблется» на едва уловимой грани между реальностью и таинственностью изображаемых событий, допускает их прочтение в строго детерминированном ракурсе и одновременно — вне очевидных причинно-следственных связей.

473

Там же. — С. 272.

Маленький Сережа («К звездам»), ведущий разговоры со звездами, слышит, как они подают ему «знаки», призывают в свой — иной и лучший мир, звезды становятся для него подлинной реальностью, не видимой другими людьми. Подобно маленькому демону, он «улетает» к звездам, оставляя презираемый им мир, — и/или умирает в ночном парке от разрыва сердца, покинутый родными и близкими.

Сологуб не стремится опровергать или доказывать существование этой иной реальности («четвертого измерения»), но всей силой своего художественного дара утверждает аксиому двоемирия.

2

В определенном смысле малая проза была для писателя экспериментальной площадкой, на которой предварительно ставились проблемы, продумывались те или иные сюжеты и «проигрывались» их возможные художественные воплощения. Практически все рассказы 1880-х — начала 1900-х годов «сплавлены» с первыми романами писателя. «Метод — бесконечное варьирование тем и мотивов», — провозгласил Сологуб [474] и не отступал от этого принципа в своем творчестве. Каждому из его романов предшествовали сочинения в стихах и в прозе, в которые он вкладывал те или иные художественные идеи и искал способы их выражения.

474

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. Ед. хр. 538.

«Тяжелым снам» сопутствовали рассказы «Ниночкина ошибка», «Ничего не вышло», «Задор». Сюжеты этих новелл первоначально заключались внутри романа и лишь позднее выкристаллизовались в самостоятельные произведения. Рассказ «Шаня и Женя», напротив, лег в основу романа «Слаще яда» (1912).

«Мелкому бесу» предшествовали и параллельно создавались, помимо многочисленных поэтических текстов (в которых сложился образ лирического героя — Логина-Передонова-Сологуба [475] ), рассказы «Красота» (1898) и «Баранчик» (1899). В них содержатся элементы художественной аналогии с романом — в образной системе, композиции, стилистических приемах или же на уровне интерпретации темы; в менее очевидной форме соответствия обнаруживаются также в

рассказах «Тени» и «Червяк» (1894), «Утешение» (1899), «Жало смерти» (1902), «Милый Паж» (1902) [476] .

475

Перечисление примеров фактически будет повторением большого числа текстов из поэтических книг Сологуба, в которые он собрал стихотворения 1880-х — начала 1900-х гг., см.: Стихи, книга первая. — СПб., 1896; Собрание стихов. 1898–1903. — Кн. III и IV. — М.: Скорпион, 1904; а также большое число текстов, не вошедших в эти книги.

476

Рассказ «Милый паж», содержащий элементы аналогии с эротическим сюжетом из «Мелкого беса», был запрещен к печати как произведение «безусловно нетерпимое в цензурном отношении» (РГИА СПб. Ф. 776. Оп. 21. Д. 5. 1904. Л. 124–125), на этом основании он был изъят из сборника «Жало смерти» (М.: Скорпион, 1904); см. цензурный экземпляр рукописи (ИМЛИ. Ф. 210. Оп. 1. Ед. хр. 1).

Рассказ «Красота» (вариант «рутиловской» сюжетной линии романа) апеллирует к эстетизму и эллинизму О. Уайльда и одновременно к воспринятому символистами от Достоевского и Вл. Соловьева представлению о Красоте — глубинной сущности мира и преображающей силе бытия («Красота — вот цель жизни», — восклицает героиня рассказа [477] ). Впервые у Сологуба эта тема встречается в стихотворении «Где ты делась, несказанная…» (1887) и в «Тяжелых снах» (в гл. 36). Однако в «Красоте» и «Мелком бесе» она претерпевает изменения — окрашивается авторским скепсисом. Тексты имеют множественные коннотации.

477

Сологуб Федор.Тяжелые сны. Роман. Рассказы. — С. 282.

Героине рассказа символично дано имя спартанской красавицы, рожденной, по преданию, Ледой и Зевсом. Недавно умершая мать Елены «была прекрасна, как богини древнего мира. <…> Ее лицо было как бы обвеяно грустными мечтами о чем-то навеки забытом и недостижимом» [478] .

Елена исповедует античный культ красоты, ее томит тоска по «святой плоти». Целыми днями она наслаждается созерцанием своего обнаженного тела, которое представляется ей совершенным; обычному платью предпочитает тунику; ее обостренная чувственность подчеркнута описаниями разнообразных изысканных ароматов.

478

Там же. — С. 287.

Подобно Елене, Людмила Рутилова в «Мелком бесе» восхищается телесной красотой. Она любуется наготой Саши, называет его «отроком богоравным», уподобляя тем самым юным богам Эллады и Рима (Эроту, Адонису, Аполлону или Дионису?) [479] .

Людмила также томится по недостижимому идеалу: «Язычница я, грешница, мне бы в древних Афинах родиться… Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело» [480] .

В размышлениях о Красоте Елена и Людмила повторяют друг друга: «Разве можно любить людей? <…> Они не понимают красоты. О красоте у них пошлые мысли, такие пошлые, что становится стыдно, что родилась на этой земле» («Красота») [481] ; «Как глупо, что мальчишки не ходят обнаженными! <…> Точно стыдно иметь тело, — думала Людмила, — что даже мальчишки прячут его»; «Сколько прелести в мире. <…> Люди закрывают от себя столько красоты, — зачем?» («Мелкий бес») [482] .

479

Не исключено, что в словах Людмилы содержится намек на один из таинственных ликов Саши. В античном искусстве Дионис, греческий бог плодоносящих сил земли и виноделия, нередко изображался в образе прекрасного отрока или юноши. Дионисийская роль Саши закреплена в сюжете (подобно Дионису он обладает даром к удивительным превращениям и способностью насылать на врагов безумие). Саша вносит в жизнь города оргиастическое начало: окруженный менадами — сестрами Рутиловыми, он участвует в вакханалии — маскараде, во время которого, подобно Дионису, «растерзан» и «воскрешен» Об отождествлении Саши с Дионисом см.: Минц З. Г.О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник III. — Тарту, 1979. — С. 117 — (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. — Вып. 459); перепеч.: Минц З. Г.Поэтика русского символизма. — СПб., 2004. — С. 59–96 (далее отсылки к этой статье даются по последнему изданию); Розенталь Ш., Фоули X. П.Символический аспект романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Русская литература XX века. Исследования американских ученых. — СПб., 1993. — С. 7–22 (впервые: Rosenthal Charlotte, Foley Helene.Symbolic Patterning in Sologub’s Melkij Bes// Slavic and East-European Review. — Vol. 26. — 1982. — № 1, spring. — P. 43–55); Венцлова Т.К демонологии русского символизма. — С. 72–74.

480

Мелкий бес (2004). — С. 207.

481

Сологуб Федор.Тяжелые сны. Роман. Рассказы. — С. 286.

482

Мелкий бес (2004). — С. 206.