Пища Мастеров
Шрифт:
– А ведь неправду говорят, что американская еда невкусная, резиновая, без цвета и запаха! – сказал Женя, уплетая за обе щеки.
Я обиделась. Злые языки! Американской еды как таковой и вовсе не существует. Зато все страны здесь представляют лучшие свои продукты и кулинарные достижения. Можно к обеду и лаваша турецкого купить, и брынзы греческой, и оливок итальянских, и помидоров израильских, и вин французских, и специй индийских, а к кофе подать конфет московской кондитерской фабрики. Но мне вкуснее всего продукты из Украины. То, что в детстве любил есть, всегда вкуснее кажется.
– Эко интересно ты рассказываешь! – воскликнул Женя. – Слушал бы тебя и слушал. Но пора и к делу перейти. Вот кофе допьем и пойдем подарок выбирать, как тетя твоя наказывала.
Оказывается, моя тетя Агата была его давней заказчицей – носила созданные им украшения. Она просила Женю подарить мне от ее имени то, что мне понравится из привезенной
Мы пили кофе и болтали без умолку. Он расспрашивал про мои первые годы в Америке, я рассказывала об учебе в колледже, вспомнила несколько забавных случаев из студенческой жизни, он вспомнил из своей. И мы хохотали так, что на нас с интересом поглядывали другие посетители кафе. Смех у него хороший был, искренний, заразительный. О себе Женя рассказал, что изучал в университете восточную философию и языки, одно время увлекся зороастризмом и даже переводил древние письмена, а попутно перепробовал много профессий: был и сторожем в музее, и охранником в ботаническом саду, и художником-оформителем. А в свободное время он создавал украшения из горячей эмали и меди, сначала потому, что хотел творить красоту, причем надежную и долговечную; но постепенно это стало основным заработком. Он делал украшения по собственным эскизам, потом наносил узор на кольца и серьги, заполнял его эмалью, обжигал изделие в горячей печи, и остудив, наносил следующий слой, добиваясь таким образом глубины и неповторимости красок. Каждая работа уникальна, в каждую вложено его желание обогатить мир красотой и добром. Теперь уже я заслушалась – так интересно он рассказывал.
– Не могу дожить до завтра – так мне интересно, что ты выберешь из моих работ! Серьги? Нет, пожалуй, – у тебя волосы такие пышные, их и видно не будет. Может кольцо или браслет? – он взял мою руку и стал ее рассматривать. – Думаю, какие из них тебе подойдут… Его ладонь была теплой, даже горячей. Я удивилась, но руку не отняла.
– А о счастье думать не надо, – сказал Женя, глядя мне в глаза. – Его нет. К любому, даже самому хорошему, быстро привыкаешь и оно становится обыденным. Есть только счастливые моменты. Чем их больше, тем, разумеется, лучше. Вот я уеду в Киев, а ты останешься в своем Нью-Йорке, и все будет как всегда. А момент этот, – он сжал мои пальцы, – уж точно мне запомнится, как счастливый – я сижу в нью-йоркском кафе с такой красивой и умной женщиной.
Я смутилась и ничего не ответила. Мы вышли из кафе и направились в медицинский центр – Женя оставил свою сумку в моем кабинете. Но дорога оказалась перекрыта аварийными машинами. На мой вопрос рабочий ответил, что в этом квартале прорвала канализация и сейчас производится срочный ремонт. Вот это неприятность! Я попросила разрешения пройти в медицинский центр хотя бы на минутку – забрать Женину сумку, но меня не пустили, сказав, что наш центр закрыт в связи с аварией, как и все предприятия в этом квартале. Я растеряно оглянулась на своего спутника – до чего неудачно вышло! Но он, казалось, не слышал разговора и смотрел куда-то в сторону. Я проследила его взгляд и ахнула от удивления. С дренажным насосом наперевес, через ограждение перелезала та самая роскошная дама в змеином платье с глубоким вырезом, что была сегодня утром на приеме у Хьюза вместе с Викой. Она задрала полу платья так, что были видны черные кружевные трусы. Вслед за ней лез мужчина с гордой осанкой и римским профилем – я тоже видела его сегодня утром – он держал ведро и швабру. Ремонтники их, казалось, не замечали. Они перелезли через ограждение и скрылись в переулке, я растерянно проводила их взглядом. А перед нами вдруг возник бледный тощий кудрявый юноша – в белой тоге с прорехами. Он протянул Жене его сумку.
– Ты превышаешь свои полномочия, Казадор, – сказал юноша, – Бери и уходи.
***
Утром медицинский центр открылся как обычно – никаких следов вчерашней аварии. Администратор Линн сообщила, что ремонтные работы велись всю ночь – молодцы ребята, все сделали. А вчера центр действительно закрыли и ей пришлось обзванивать пациентов, чтобы назначить им другое время для визита.
Вчера Женя проводил меня до метро. Мы договорились встретиться сегодня после работы у входа на выставку, где я должна была выбрать себе подарок из его коллекции. В метро я пыталась читать книгу Марко Марича, но сосредоточиться не могла – мысли все возвращались к событиям дня: мой новый знакомый, кафе, странные личности в нашем центре и огнеопасные, как оказалось, разговоры о счастье. А рано утром, перед работой, я зачем-то испекла пирожки с маком. Я старалась, чтобы тесто было тоненьким и хрустящим, а начинки много. Самые румяные из них я сложила в красивый пакет – угостить Женю перед походом на выставку мастеров. После выставки я обещала показать ему свои любимые нетуристические места Нью-Йорка. Мужу я сказала, что приехал знакомый тети Агаты – ему надо уделить внимание, поэтому я задержусь в городе, а сегодня его очередь везти сына на фехтование. Я давно выбрала подобную тактику поведения – просто ставить его перед фактом. Если спрашивать у мужа: «Не возражаешь ли ты, если я…», – он всегда будет возражать.
На работу я пришла раньше обычного, в холле еще никого не было, но доктор Хьюз, видимо, уже работал вовсю. Из его кабинета, чуть пошатываясь, вышел пациент – молодой мужчина, а под руку его вели двое – толстяк в красном трико с рыжими всклокоченными волосами и багровым лицом, и другой – тощий и бледный тип с зеленоватым оттенком кожи. Я проводила их взглядом.
Возле моего кабинета на краешке стула сидел благообразный белобородый старичок, опершись на сучковатую трость красного дерева. Когда я проходила мимо, он вскочил, приподнял край шляпы и отвесил церемонный поклон.
Первой моей пациенткой сегодня была Карен, бывшая манекенщица. Вместе с ней в кабинет зашел массивный темнолицый тонкогубый человек, весь в черном. Он поддерживал Карен под руку и участливо заглядывал ей в лицо. Я подумала, что это ее друг или родственник. Он сел у дверей и в течение приема сочувственно кивал головой. А сочувствовать было чему. Пока Карен снимали для журналов, она, как и другие девушки ее профессии, могла прожить день на стаканчике йогурта. А когда карьера модели завершилась, она сорвалась, ела с утра до ночи, стала толстой и впала в жуткую депрессию. К тому же она была зла на весь мир, ненавидела всех подруг, бывшего мужа, нынешнею начальницу, весь модельный бизнес, и даже страну. Карен признавалась, что воровала еду где только могла: сэндвичи с прилавков кафе, пирожные на кондитерских выставках и все что попало из общего холодильника на работе. Была пару раз задержана полицией. Она не знала зачем это делает и сгорала от стыда. Я объяснила Карен, что это реакция ее психики на голод – наш организм не отличает добровольный отказ от пищи от вынужденного, и теперь пытается запастись едой. Далее я расписала, как будет проходить терапия, дала первое задание и, разумеется, написала направление к доктору Хьюзу. На прощанье я вручила ей брошюру с описанием ее проблемы. Когда Карен покидала кабинет, массивный темнолицый спутник поддерживал ее под руку, и я готова была поклясться, что за это время он стал несколько шире и выше – ему даже пришлось пригнуться, чтобы не удариться о притолоку. Я помотала головой, пытаясь развеять наваждение, но тут вошел следующий пациент, и я про него забыла.
Ближе к обеду одна из коллег сообщила, что сегодня у администратора Линн день рожденья – намечается торжество. Линн уже заказала пиццу с грибами, салаты собственноручно приготовила, а за тортом и фруктами послала секретаршу. Я вздохнула – придется участвовать. Линн тут всем заправляет – она правая рука директора центра и никому не хочется с ней портить отношения. Ну и я как все. Жаль, что придется остаться на весь перерыв в центре.
Обильные праздничные застолья действуют на меня удручающе. Мне обычно кажется, что блюда не сочетаются между собой, что эта еда не предназначена тем, кто за столом, и меня не покидает ощущение неловкости. К тому же я часто оказываюсь в центре внимания: присутствующие за мной наблюдают и кладут себе на тарелку то же, что и я. Они полагают, и небезосновательно, что диетолог лучше знает, какие из имеющихся блюд самые полезные. Еще одна причина, по которой я всегда пытаюсь улизнуть с этих небольших празднеств: я люблю есть то, что я сама себе наметила или приготовила, а не то, что навязывается другими. Не то что я слишком привередлива, скорее, разборчива. Из-за того, что редко участвую в общих обедах, я не в курсе последних новостей: кто с кем и когда.
Свой обед я приношу с собой из дома – мне не хочется тратить время на ожидание заказа в кафе. А потом почти целый час я провожу в парке – с плейером и наушниками. Таким образом, я убиваю сразу двух, нет, даже трех зайцев: избегаю потенциальных неприятностей, дышу свежим воздухом и слушаю музыку. А для хорошего цвета лица свежий воздух куда эффективнее дорогой косметики. По возвращении мне иногда требуется несколько секунд, чтобы вернуться в реальность, «загрузиться» после того, как я целый час находилась внутри музыки моего любимого рок-музыканта. Но сегодня удрать явно не удастся – нужно будет сидеть с приятным выражением лица и делать вид, что я несказанно счастлива, что некоторое количество лет назад родилась Линн.
Доктор Хьюз сразу же сел рядом со мной, улыбнулся, пошутил, я рассеянно ответила что-то. Линн положила мне в тарелку салаты, кусок пиццы, и тут я почувствовала, что не могу проглотить ни кусочка. Пицца с горячим расплавленным сыром, грибами и чесночной приправой, салаты украшенные свежей зеленью – все выглядело чрезвычайно аппетитно, да и я была голодна, но, тем не менее, я не хотела это есть. Но до чего же трудно не есть, когда на тебя все смотрят, и я превозмогла себя и принялась жевать пиццу.