Письма из Лондона

Барнс Джулиан Патрик

Еще в 1952-м, проходя курс обучения в Оксфорде (где он был известен под разными именами: Майкл Филистер — за свои интересы в сфере культуры, а также Фон Хезлтайн — за свою арийскую внешность), Хезлтайн нацарапал свой жизненный план на задней стороне конверта. Пост председателя в дискуссионном обществе Оксфордского университета, успешное сколачивание состояния, место в Парламенте, должность министра — все эти намеченные пункты были в должное время пройдены. В конце этого генплана, напротив девяностых годов, он написал: «Даунинг-стрит». Очень кстати, и не без известной пикантности, на той министерской фотографии 1979 года Хезлтайн стоит непосредственно за креслом миссис Тэтчер — идеальная дислокация для «улыбающегося с ножом» [33] . С первых своих шагов он был откровенно честолюбив (честолюбие в британской политике грехом не считается, чего не скажешь об откровенности); на конференциях тори он бросался в глаза, как Чиппендейл в партии Тапперверов [34] ; в качестве министра он проявил себя рьяным тэтчеритом, налево и направо распродавая муниципальные дома и приватизируя военные предприятия; производил впечатление человека сметливого, но не пораженного интеллектуальной червоточиной. Как написал его старый друг и коллега по Парламенту Джулиан Критчли: «Майкл уж точно не интеллектуал, но в партии Тори помехой это не считается». Большей помехой могло быть то, что для консервативной Старой Гвардии он казался чуточку выскочкой, эдаким шибко оборотистым мальчонкой на побегушках. Из буржуазного Суонси, через строительство и издательский бизнес, к дому в Белгрейвии, затем поместье в 400 акров, где парковые ворота специально переделывались, чтобы вставить туда указывающий на нового владельца вензель с инициалами «МРДХ» [35] — не кажется ли вам, что он как-то уж чересчур пронырлив, слишком социально мобилен, а?

33

Отсылка к названию сценария фильма Орсона Уэллса «Улыбающийся с ножом».

34

Чиппендейл — английский мебельщик XVI11 в., славившийся изысканностью своих работ; Таппервер — фирма-производитель пластиковых хозтоваров.

35

Майкл Рэй Дибден Хезлтайн.

Уильям Уайтлоу, бывший заместитель миссис Тэтчер на посту премьера, из сквайров старинной закваски, поставил Хезлтайна на место, назвав его «человеком, который расчесывает волосы на публике». Но такого рода колкости и снобские подковырки, исходящие от аристократического и крупноземлевладельческого фланга партии тори, неизбежны и свидетельствуют скорее в пользу допущения об утрате власти. Двум последним консервативным премьер-министрам также приходилось выносить эти кривоватые насмешки: Эдвард Хит был широко известен как Бакалейщик, Маргарет Тэтчер — как Дочка Бакалейщика (не в смысле ее политической преемственности, а потому что ее отец владел продуктовой лавкой).

Не станем задерживаться на его имидже парвеню; более существенным было предположение о том, что Тарзан ведет себя в соответствии со своим прозвищем — а именно непредсказуемым образом скачет с дерева на дерево, издавая тарзановский рев, чтобы привлечь к себе внимание. Эта его репутация зиждется главным образом на двух инцидентах. В ходе первого, еще в 1976 году, принимая участие в дебатах в Палате общин, он схватил спикерскую булаву [36] и размахивал ею предосудительным образом. Во втором, десять лет спустя, он стремительно рванул из Кабинета министров миссис Тэтчер, променяв теплое местечко в правительстве на ледяные пустыни задних скамеек в парламенте. Оба этих факта о мистере Хезлтайне были общеизвестны; но сейчас, когда из колоритного аутсайдера он преобразился в кандидаты в премьеры, их снова вытащили на свет божий, и на этот раз в них обнаружился совсем другой поворот. Когда он схватил булаву и тарзанически размахивал ею, то угрожал ли он размозжить головы ничтожным, трепещущим от ужаса министрам тогдашнего лейбористского правительства посредством этого тупого и блестящего предмета? Было ли то безрассудным и грубым действием, оскорблявшим достоинство членов Палаты? Согласно откорректированной версии — ничуть: то был утонченный жест, образец сценической иронии, в тот момент принятый на ура патриархами тори, которые впоследствии принялись воротить от него нос.

36

символ власти спикера палаты общин; на заседаниях, проходящих под председательством спикера, лежит на парламентском столе, в других случаях подвешивается на боковой стенке стола.

Что касается отказа от должности в Кабинете миссис Тэтчер, то тут пристального рассмотрения заслуживают как его суть, так и манера, в которой он произошел. Отставка в политике некоторым образом похожа на креативное банкротство: если все сделать надлежащим образом и в правильный момент, то можно восстановить и состояние, и даже репутацию. Гляньте-ка, говорят избиратели, тут перед нами человек принципов — принципы для него важнее, чем соображения кошелька и табличка на двери кабинета — и, когда придет время, мы об этом вспомним. Тут, однако ж, надо правильно спланировать решающий шаг. Отставка из-за Мюнхенского сговора с Гитлером служила охранной грамотой на всю дальнейшую карьеру. Отставка из-за англо-французского вторжения в Суэц [37] — не менее эффектно, но чуть менее надежно. (Ультраконсерваторами впоследствии были выдвинуты обвинения в измене.) К сожалению, редко кому из политиков удается ухватить тог идеальный момент, когда одновременно совпадают важное в масштабе страны событие, дело принципа и тот час в их карьере, когда reculerpour mieux sauter [38] окажется самым лучшим вариантом. Майкл Хезлтайн ушел из тэтчеровского кабинета из-за того, что получило широкую огласку под кодовым названием Дело о Вертолетах Уэстленд. Четыре года спустя мало кто может вспомнить детали этого казуса, и еще меньше найдется людей, которых вообще всеэто волнует. Избиратели могут припомнить продажу британской вертолетостроительной компании американской фирме; Хезлтайна, министра обороны, который требовал, чтобы на торгах была рассмотрена заявка европейцев; какие-то перетасовки документов и интриги фаворитов миссис Тэтчер; стремительный рывок Хезлтайна из Кабинета министров; дело о каких-то просочившихся в печать документах; затем еще одна министерская отставка. Но шла ли там речь о принципах? Какое-то армейское имущество, остающееся в руках европейцев, что-то имеющее отношение к тому, как должно действовать правительство, и гораздо больше к принципу премьер-министра ни на минуту не выходить из образа старой противной раскомандовавшейся мымры.

37

имеется в виду Суэцкий кризис 1956–1957 гг.

38

разбежаться, чтобы лучше прыгнуть (фр.).

Большинство избирателей, однако, запомнят обо всей этой истории только одно: что мистер Хезлтайн «рванул» с Даунинг-стрит, 10 [39] . Слово это употреблялось по поводу и без повода. В конце концов, то был глагол со значением ухода, отбытия, который соответствовал его имиджу: он был Человек Действия, легкий на подъем, Тарзаноподобный. А как еще он мог уйти? На протяжении четырех лет все верили в этот «рывок». Но с того момента, как мистер Хезлтайн сделался потенциальным премьер-министром, он стал в телевизионных интервью отрицать, что «рванул» — слово, стопроцентно подходящее для того, чтобы описать его поведение в то далекое утро: нет, он просто высказался в том плане, что не готов продолжать служебную деятельность, собрал свои бумажки и был таков. В целом более благопристойно и правдоподобно, да и более к лицу тому, кто пытается вернуться на Даунинг-стрит, 10, полноправным хозяином. И, надо сказать, отчеты, представленные непосредственно после инцидента теми, кто при нем присутствовал, подтверждают вторую, более умеренную версию событий. При обсуждении некоего процедурного вопроса мистеру Хезлтайну не удалось убедить коллег в правомерности своей позиции; сохраняя спокойствие, он отреагировал: «Я не могу согласиться с вашим решением. Посему я вынужден покинуть этот Кабинет». После чего он вышел. Но его коллеги комическим образом не были уверены, что он имел в виду. Подразумевал ли он под словосочетанием «этот Кабинет» «конкретно это совещание Кабинета» или имел в виду «ваш Кабинет, которым вы, сударыня, руководите неприемлемым образом»? И только когда известие просочилось обратно снаружи — Хезлтайн, мол, подтвердил свою отставку, — только тут его коллеги окончательно уразумели, свидетелями чего они стали. А чем они занимались после этого? Дуглас Херд, на тот момент министр внутренних дел, вспоминал несколько дней спустя: «До чего ж уморительно британской была вся эта сцена. Заседание Кабинета продолжалось, будто бы ничего особенного не случилось. Мы обсудили Нигерию и, после перерыва на кофе, очень плодотворно побеседовали о реформе коммунального налогообложения».

39

резиденция премьер-министра Великобритании.

Реформа коммунального налогообложения: очень кстати, что именно это продолжал обсуждать Кабинет и, более того, что их диалог оказался «в высшей степени плодотворным». Потому как раз уж они не вполне осознавали в тот момент смысл поступка Хезлтайна, то уж тем более не могли прогнозировать, к чему приведет реформа коммунального налогообложения в ближайшие несколько лет: значительная непопулярность правительства, уличные бои в центральном Лондоне, получившее новые подтверждения представление о премьер-министре как о толстокожем деспоте, смятение на уровне избирательных округов, недовольство среди избирателей из квалифицированных рабочих и низов среднего класса, с которыми тори надо было поддерживать хорошие отношения, чтобы выиграть четвертые выборы подряд, и наконец, под музыку Элмера Бернстайна [40] предвещающее грозу возвращение с Запада, в лучах солнца, отражающихся в его золотых локонах, не кого иного, как Майкла Хезлтайна. И уж на этот раз без всяких сомнений можно сказать, что когда он вернулся на арену, то в самом деле «рванул».

40

Американский композитор, автор музыки ко многим голливудским фильмам.

При старой системе граждане сами финансировали местное самоуправление, выплачивая коммунальные налоги. Для каждого дома или квартиры местными органами власти определялась «оценочная стоимость», теоретически основывающаяся на рыночной стоимости аренды жилья. То была система неточная, но эффективная, еще более неточная в силу длительных промежутков времени между переоценками имущества для налоговых целей (перерасчеты всегда были непопулярны); однако эта система подразумевала, что в общем и целом те, кто жил в больших домах, отдавали на обеспечение деятельности местных служб больше, чем те, кто жил в маленьких домах, и что бедные платили значительно меньше богатых, а то и вообще ничего. Время от времени на протяжении послевоенного периода раздавались жалобы по поводу коммунального налога, но после того как были рассмотрены другие системы — такие как местный налог с оборота или местный подоходный налог, — было признано, что существующий метод был наименьшим злом. Три вещи заставили тори влезть в это в 1987 году. Во-первых, серия стычек между консервативным центральным правительством и «высоко-затратными» (как их вечно именовали) муниципальными лейбористскими советами, которые, по мнению тори, давно пора было прижать к ногтю. Во-вторых, страх, что предстоящий перерасчет коммунальных налогов в Англии и Уэльсе, скорее всего окажется чрезвычайно непопулярным. И в-третьих, тот простой факт, что тэтчеризм был доктриной радикальной реформы, а по прошествии известного количества времени осталось не слишком-то много того, что еще нуждалось в радикальном реформировании. Миссис Тэтчер проявила персональный глубокий интерес к упразднению коммунальных налогов, ну а приказ есть приказ. Наверное, не стоит и упоминать, что одним из самых рьяных поборников членовредительского курса, который взяли тори, был мистер Николас Ридли.

Новый «районный налог», призванный заменить местный коммунальный налог, ввели в Шотландии с 1 апреля 1989 года, а в Англии и Уэльсе — на год позже. Он основывался не на оценке имущества, а на принадлежности к жителям одного и того же района, и, чтобы разобраться в нем, не требовалось никаких усилий — объяснить его можно так: поскольку каждый проживающий в границах одного и того же квартала потребляет приблизительно равное количество одних и тех же удобств и объектов общего пользования (дороги, школы, больницы, полицейская охрана общественного порядка, библиотеки, уличное освещение и так далее), значит, и платить за обеспечение содержания этих удобств он должен приблизительно одинаково. При старой системе коммунального налогообложения примерно lb50 миллиардов собирались с примерно 14 миллионов избирателей. Миллионы людей не платили ничего, однако пользовались общественными службами; куда как справедливее было бы распределить стоимость этих служб между еще 34 миллионами местных избирателей. Вполне логично; но существенно ближе к поверхности реформистского сознания тори лежал следующий социальный сюжетец: благонамеренные консервативно настроенные избиратели вытесняются из паршивых лейбористских районов посредством несправедливо завышенного коммунального налога, а еще их постоянно обходят при голосовании нищенские выводки — семеро по лавкам в собесовской конуре — лейборюг, которые похрюкивают от удовольствия, зная о скидках при расчете коммунального налога, что действует как откровенная взятка при решении продолжать голосовать за лейбористов. Районный же налог, как видно даже по его названию, подразумевал демократически равную фискальную ответственность в пределах данного участка. Противники утверждали, что на самом деле это был избирательный налог — соответствующий количеству душ населения. Как о политических убеждениях ирландца можно узнать по тому, говорит ли он «Лондондерри» [41] или «Дерри», точно так же термины «районный налог» или «избирательный налог» немедленно расшифровываются как «за» или «против». Не прошло и нескольких недель с момента его введения, как разве что члены консервативного кабинета и непримиримые тори сохранили верность «районному налогу».

41

Графство в Северной Ирландии.

Летом 1989 года Внутриконсервативная фракция реформ предрекла: «Все это приведет к катастрофе. Избирательный налог справедлив исключительно в том смысле, в котором справедлива была «черная смерть». Они не ошиблись: этот налог незамедлительно спровоцировал катастрофу. С очень простыми идеями есть одна проблема — что в них не так, очень быстро становится очевидным даже самому недалекому противнику. В данном случае каждый был в состоянии понять, что подразумевал этот налог: что два дворника, ютящихся в комнатушке на самой паршивой окраине района Вестминстер [42] , будут платить столько же, сколько миллионер и его недурно зарабатывающая благоверная, проживающие на Даунинг-стрит, 10. Граф, сидящий за стенами замка (или Тарзан за своими воротами с монограммой), сэкономит несколько сотен или тысяч фунтов; заплатить за это придется теснящимся под одной крышей сельхозрабочим и их семьям. Миссис Тэтчер любит читать своим противникам снисходительные проповеди на экономические темы, и ее излюбленная, наиболее часто повторяемая фраза звучит следующим образом: «Вы не сделаете бедного богаче за счет того, что сделаете богатого беднее». Здесь, однако, был самый яркий из возможных примеров того, как богач становится богаче, а бедняк (и человек со средними доходами) — одновременно и в силу того же процесса — беднее.

42

Центральный район Лондона.

За первый год со дня введения этого налога в Шотландии остались недобранными lb158 миллионов, или 16,3 процента от ожидаемых поступлений. На следующий год дела пошли еще хуже: к сентябрю 1990 года, то есть практически в середине фискального года, по-прежнему были не заплачены lb769 миллионов, или 73 процента. Попытки арестовывать счета и зарплаты оказались в значительной степени неудачными; в Стратклайде пришлось выписывать 500000 ордеров. Многие отказывались платить налог за второй год, протестуя против субсидирования тех, кто еще не заплатил за первый. В Англии и Уэльсе негодование по поводу избирательного налога было не менее бурным. 31 марта произошел самый большой бунт из тех, что за многие десятилетия видел центр Лондона: ожесточенный бой на Трафальгарской площади, сожженные автомобили на Сент-Мартинз-лейн, мародерство на Чаринг-Кросс-роуд. Триста тридцать девять человек задержаны, ста сорока четырем понадобилась медицинская помощь. Вина за нападение на мирную демонстрацию была возложена на троцкистские и анархистские группы; но даже если это и правда, сам по себе протест был массовым, в нем участвовали 200 000 человек.