Письма из Лондона
Шрифт:
Кандидат от Партии Зеленых Стивен Геймз был с ног до головы в твиде, страстен и склонен к широким обобщениям. «Мы теряем биологические виды со скоростью один в минуту», — заявил он и вызвал к себе то ироничное любопытство, которое обычно приберегается для непривлекательного, но подвергающегося опасности животного. Когда он на полном серьезе сообщил, что, «голосуя за зеленых, вы напугаете других и тогда им придется начать действовать», в зале послышались снисходительные смешки. После того как он пригласил присутствующих «походить вокруг дома сегодня вечером — вы не обнаружите ничего, или почти ничего, что было бы произведено в этой стране — разве что прищепки», человек в первом ряду прервал оратора репликой, произнесенной с безграничной вежливостью: «Эта куртка сделана в Англии». Наконец, зеленый был единственным кандидатом, который использовал слово «пожалуйста». Это было поразительное новшество. Обычно политики «настаивают», чтобы мы что-нибудь сделали (например, проголосовали за них), а иногда, припертые стенке, «просят» нас что-то сделать (например, проголосовать за них). Но до этого вечера мне никогда не приходилось слышать от политика слово «пожалуйста». Мистер Геймз закончил свою речь так: «Пожалуйста, в первый раз за всю жизнь у вас есть шанс проголосовать за Зеленых», — и был награжден сочувственными аплодисментами.
Либерал-демократ доктор Реде — высокий, интересный гинеколог, с голосом, который без микрофона можно услышать с последнего ряда. Безо всяких сомнений можно было бы доверить ему свою матку, но доверить ему свой голос было более затруднительно. Его заранее составленная десятиминутная речь была внятной, зажигательной и, бесспорно, исполненной самых благих намерений. Но в конечном счете становилось понятно, что проголосовать за либерал-демократов — это все равно что сознательно выбрать вечер театральной самодеятельности, когда у вас уже есть билеты в Уэст - Энд. Чего ему было не занимать, так это политической невинности, на которую искренне ведутся избиратели; хотя было бы ошибкой приписывать невинность либералам в целом. Как двухпартийная на протяжении многих десятилетий власть может сделать обе партии циничными и интриганскими, точно так же длящееся десятилетиями отлучение от власти может равным образом поразить душу плесенью. Партия с небольшим количеством мест в парламенте (не важно, сколько у нее сторонников) не может бесконечно предлагать себя стране как последнюю надежду. И вот доктор Реде истово проповедовал пропорциональное представительство, тепло говорил о КПрПр, про которое одни думали, что это телевизионная компания, а другие — что это недуг нижних конечностей, пока он не объяснил, что это — голосование с указанием кандидатов в порядке предпочтения. Пропорциональное представительство, судя по всему, — последний шанс для страны; и тот факт, что это будет также и последний шанс для либерал-демократов как партии, — всего лишь удачное совпадение. Спад зашел так далеко, утверждал доктор Реде, а кризис в правительстве настолько глубок, что разрешить его можно только «прочными отношениями между двумя партиями», которые, в свою очередь, зависят от более прочного партийного соглашения по избирательной реформе. Довольно бессовестный, надо признать, подход к делу: видите ли, в нашей стране все так плохо, что мы должны — чем скорее, тем лучше — вручить судьбу баланса силы партии, которая не была у власти более семидесяти лет и чей последний эксперимент создания коалиции, пакт Либ-Лаб 1977 года, кончился тем, что их переманеврировала более крупная партия и в результате, слив все что можно, они остались у разбитого корыта.
В какой-то момент доктор Реде, несколько неуклюже пытаясь объяснить пользу политтехнологий, сказал: «Вот у нас тут в зале в первом ряду сидят десять человек. И представьте себе, что эти четверо могут забаллотировать тех шестерых, тогда как под влиянием политтехнологий эти шестеро или семеро в состоянии забаллотировать вон тех троих или четверых». Оливер Летвин не удержался от замечания: «Удивительное дело — на какую встречу ни придешь, обязательно у нас в первом ряду будут сидеть десять человек». Летвин был самым профессиональным политиком из участников шоу, единственным, кто без запинки тараторил о макроэкономике и употреблял все эти гнусные выраженьица вроде «интенсифицировать товарооборот», «сбытпотребкредитование» — что могло сыграть ему на руку, а могло и настроить слушателей против него. Очень живой, находчивый и непохожий на классических тори, он был также и единственным кандидатом на трибуне, которого прерывали из зала каверзными вопросами и замечаниями — чаще просто эмоциональными, но иногда и весьма разумными. Летвин: «Консерваторы верят в передачу власти народу». Первый Бузотер: «Это какому такому народу?» Второй Бузотер: «Ротшильдам». Когда он излагал свои взгляды относительно жилищного строительства, его прервали громкими криками «Картонные коробки!». Но впечатляла и его техника выживания под огнем. Он мог высказаться в лоб: «Что касается жилищного вопроса — и вот тут нам с вами лучше не выносить сор из избы, поскольку то, что я сейчас скажу, скорее всего будет также и политикой Лейбористской партии…» Но в запасе у него был и более действенный метод — ложным финтом спровоцировать публику, чтобы затем поразить противника парфянской стрелой: «Да, мы несем некоторую ответственность за экономический спад». Бузотеры, с Первого по Десятого: «Всю, всю!» После чего Летвин объясняет, насколько далеко, по его мнению, простирается эта ответственность: до 1987 года, когда экономика резко пошла вверх. Лейбористы, меж тем как бы невзначай бросает он, в то время только-только собирались восстанавливать уровень жизни 70-х годов.
Пока выступают остальные, Гленда Джексон сидит как - то уж слишком неподвижно — этой технике релаксации, надо полагать, она выучилась в театре. Не ерзает как жучка на переправе, не карябает в блокнотике перед собой что-за-чепуху-он-там-несет. Когда еще в начале кампании Wall Street Journal задал ей вопрос, почему она не пользуется косметикой, она ответила: «Многие слишком разочаровались бы, если бы не смогли больше сказать, что я выгляжу так, будто одета в лохмотья из Армии Спасения. Мне было бы неловко разочаровать кого-нибудь». Однако сегодня вечером она не одета в вещи от Армии Спасения и выглядит буднично, но изящно и нетривиально — черный жакет, белый воротничок, серая юбка и черные колготки. Ее манера речи так же нетривиальна — нечего и говорить, микрофон здесь излишен: «Не хочу хвастаться, но если меня не могут услышать, то кого же смогут?» Разумеется, ей не задают каверзных вопросов: в британской политике редко подкалывают женщин, а уж звезд тем более. Она также выбирает свои собственные расплывчатые формулировки для дебатов: «У меня нет желания увязнуть в бесконечном обмене подробностями и статистическими выкладками». Она предпочитает заявления следующего характера: «Эти выборы — это история про борьбу за душу нации» (опять же, мы присутствуем при решающем моменте британской истории) и «От двадцать первого столетия нас отделяет всего восемь лет, но иногда в этой стране можно увидеть такое, что можно подумать, будто мы живем в восемнадцатом». Она не скрывает морализаторства своей позиции: «То, что в те времена, когда я была ребенком, рассматривалось как пороки, сейчас считается добродетелями. Алчность больше не алчность, а уверенность в своих силах. Эгоизм больше не эгоизм, а предпринимательский дух». Она за «порядочность, справедливость и правду». А кто ж против? Кто-кто? Понятно кто — тори. «То, что сейчас творится, — неприличие, несправедливость и подлость». Ее позиция отличается внятностью, этичностью и патриотизмом — политический эквивалент славной домашней стряпни без затей.
Но, как подметил Летвин, Гленду Джексон не назовешь «приветливой», и если ее непреклонность и искренняя озабоченность вопросами морали часто вызывают аплодисменты, иногда все же возникают и моменты, когда ей уже не так горячо сочувствуешь. Вот, к примеру, она рассказывает, как впервые выдвинула свою кандидатуру в местную партию и, разумеется, ей задали вопрос: «С какой стати мы должны голосовать за актрису?» Ответ ее был и остается: «Потому что в первую очередь я не актриса, а женщина, а женщины гораздо чаще сталкиваются с реальностью, чем любой мужчина-парламентарий. Мы — врачи, медсестры, кухарки, домохозяйки, дизайнеры… Я в высшей степени горжусь тем, что я женщина». Кроме недальновидного пренебрежения голосами мужчин-дизайнеров, есть в этом безыскусном подходе — голосуй за меня, если тоже гордишься тем, что ты женщина — нечто такое, что похоже на снисходительность. Затем участвующие в прениях переключаются на темы, представляющие серьезный интерес для местных жителей, — как лучше управлять Лондоном и в особенности что делать с пробками и исчерпавшей свой ресурс системой общественного транспорта; по идее здесь Гленда должна воспользоваться своим преимуществом. Тори упразднили Совет Большого Лондона в 1986-м, сочтя его подозрительным рассадником молодых троцкистов, однако большинству лондонцев хотелось бы иметь некий выборный орган, ответственный за всесторонний контроль над городом. План лейбористов, объясняет Гленда, — создать для Большого Лондона новое учреждение. Пока что они еще не успели детально обдумать, как именно будет осуществляться его избрание; все, что они знают, — что он не будет комплектоваться по системе, при которой победитель - получает-все, и в конечном счете этот официальный орган в обязательном порядке наполовину будет состоять из женщин. Что касается борьбы с транспортным хаосом, то предполагается изыскать средства на дополнительное финансирование общественного транспорта, отдавать приоритет «экологически чистым автобусным маршрутам» и всячески пропагандировать лозунг «Давайте выйдем из наших машин и пересядем на автобусы». Сочувственной реакции на это заявление не следует. Лейбористская увлеченность вопросами нравственности моментально омрачается фактором Мы Тут Сами Не Дураки. После десятилетнего самоуправства миссис Тэтчер избиратели вовсе не горят желанием приветствовать какой бы то ни было административный беспредел, пусть даже и с другой стороны. Непременно 50 процентов делегатов женщин, а не, к примеру, гарантированный минимум? Вытащить нас из машин и пересадить на автобусы? Для большинства людей один из признаков того, что они преуспели в жизни, — возможность пользоваться личным автомобилем, а не общественным транспортом, и может статься, что торчать в пробке неосознанно считается современным демократическим правом. Хотя альтернативный план тори касательно министерства транспорта для Лондона воспринимался как предвыборный трюк, личная, не являющаяся политическим манифестом идея Летвина о введении пошлины на автомобили, въезжающие в Лондон, на выручку от которой можно будет финансировать сеть общественного транспорта, была встречена с внимательным почтением. В подходе Гленды подсознательно ощущался душок лейбористского авторитаризма. Это напомнило мне о моем собственном, глубоко нерепрезентативном опросе моей домработницы, в ходе которого выявилось, что, хотя скорее всего кончится тем, что, она проголосует за Гленду Джексон, она называет ее «атаманшей».
В кампании национального масштаба за первые десять дней ничего слишком впечатляющего не происходило — стандартные ритуалы чистки перышек, брачных танцев самцов и демонстраций мускулов, интересных исключительно с точки зрения политической антропологии. Затем — словно нарочно, чтобы подтвердить, что политики сами по себе накалить атмосферу неспособны, — неожиданный и шумный гвалт поднялся из-за четырехминутного предвыборного телеролика. Его снял для лейбористской партии Майк Ньювелл, режиссер «Танца с незнакомцем», и то была, как он сам выразился, «милая сентиментальная чепуховина». Темой ее стало состояние Государственной службы здравоохранения, а главной мыслью — что при тори система была настолько недофинансированной, что пациентов иногда принуждали, вопреки их естественным склонностям, платить за персональное лечение. Как и все хорошие рекламы — в отличие от большинства политических передач, — она рассказывала историю в образах, без закадрового голоса. Две маленькие девочки, обе с одинаковыми заболеваниями — «экссудативный отит», отправляются в одну и ту же переполненную больницу; обеим нужна операция, и матерей ставят в известность — для того чтобы пройти необходимую процедуру по врезу в ухо пластмассовой изолирующей прокладки, им придется выстоять девятимесячную очередь. (Разумеется, в немом ролике невозможно передать такие понятия, как «экссудативный отит» и «изолирующие прокладки»; но через двадцать четыре часа после первого показа большинство жителей страны разговаривали обо всем этом так, будто это были самые обычные вещи.) Одна мать платит, чтобы ее дочь лечили частным образом, другая ждет, пока истекут девять месяцев; один ребенок быстро поправляется, другой продолжает терпеть боль и становится все более замкнутым и агрессивным в школе. Пока второй ребенок страдает, мы видим, как мать первой с готовностью выписывает чек на lb200. История заканчивается стоп - кадром: две девочки в двухъярусной кровати, одна на верхней, другая на нижней полке; на картинку наложен слоган: «Их участь в классовом обществе. Наш позор».
Ролик этот был классическим образчиком махрового агитпропа, расчетливо достигающим своей цели с помощью бессовестной игры на наших эмоциях. Перед выборами консерваторы осознавали, что здравоохранение — самое уязвимое их место; Уильям Уолдегрейв, министр здравоохранения, обратился к редакторам общенациональных газет с открытым письмом, подчеркнув, что «эксплуатация отдельных случаев, где ГСЗ якобы не смогла помочь пациенту, является излюбленным методом в избирательной кампании лейбористов». Он далее выразил надежду, что пресса «даст достойный отпор этой новой и безжалостной разновидности предвыборного шантажа на тему здравоохранения», добавив, что «в случае эффективного применения грубых рычагов такого рода произойдет резкое снижение этических норм избирательной кампании». Столь тяжеловесная рекомендация сигнализировала о высокой степени тревожности. Газеты любят впадать в истерику по поводу нарушения этических норм сами по себе, без подсказок из министерства; и в данном случае их интерпретации того, надо им или не надо «дать достойный отпор» лейбористскому ролику, оказались различны. Как в самом деле вы можете «дать отпор», если от вас этого ждут? Можно, например, осудить эксплуатацию детей, пусть даже всего лишь детей-актеров, в политических рекламах — председатель Консервативной партии Крис Паттен, например, назвал ролик «сальным» (в тот момент он еще не видел его, но то было делом десятым). Или можно было оценить повествовательную достоверность рекламы — расследовать частотность «экссудативного отита», среднестатистическое время очереди на операцию, в какой мере такого рода промедление скажется на психическом самочувствии ребенка, стоимость частного лечения — и затем решить, дать отпор этому ролику или нет. Все это, конечно, чересчур педантично, хотя некоторые газеты последовали этим курсом и вроде как в целом подтвердили правдоподобие ролика, за исключением того, что стоимость операции колебалась между lb500 и lb750 (чек на lb200 скорее всего был гонораром одного хирурга), даже улучшив соответственно позиции лейбористов. Но вообще-то газеты не имеют обыкновения действовать подобным образом. Вопрос, которым они задались, реагируя на политический скандал, связанный с вымышленным несовершеннолетним, был до боли тривиальным: «Кто она?» И «она» оказалась (очень быстро благодаря утечке информации) пятилетней Дженнифер Беннет из Фавершема в Кенте, чей отец написал письмо теневому министру здравоохранения Робину Куку, чтобы пожаловаться на проволочки в лечении своей дочери. Но газетчики раскопали, что действительность еще более аморальна, чем телереклама. Потому как если отец Дженнифер был рассерженным колеблющимся избирателем, то жена его была консерватором, а уж ее отец оказался бывшим консервативным мэром Фавишема и другом нынешнего депутата. Хуже того, за неделю с лишним до запуска ролика он отправил в Центральный Совет консервативной партии факс, предупреждая своих соратников о планах лейбористов и не соглашаясь с интерпретацией событий своим зятем.
Война за Ухо Дженнифер, под каковым именем она вскоре прославилась, была главной темой новостей, связанных с выборами, на протяжении нескольких дней. Дженнифер Беннет попала на первые полосы всех газет, включаяThe Times; репортеры прочно окопались перед домом ее семьи; и, словно все это еще недостаточно напоминало «мыльную оперу», ее дедушка умудрился вломиться в помещение во время телеинтервью со своим зятем. Вопрос «Правда ли это?» быстро трансформировался в «Кто она?», а тот, в свою очередь, уступил перед натиском «Кто и о чем проболтался?». Разгласил ли имя девочки пресс-секретарь Киннока? Свело ли ведомство Уолдергрейва хирурга, который проводил операцию, с Daily Express?И был ли случай Дженнифер скорее просто административной ошибкой, как это теперь утверждалось, чем непосредственно результатом недофинансирования? И так далее. Уолдергрейв глупейшим образом сравнил ролик Ньювелла с образчиками продукции предвоенной нацистской пропаганды. Паттен заявил, что ролик продемонстрировал «колоссальный мировоззренческий просчет» со стороны Киннока и поставил под вопрос его «пригодность занимать какую-либо общественную должность». Кук, знамо дело, призвал к отставке Уолдергрейва — на том основании, что тори притащили прессу к «порогу семьи Беннет и причинили им эти душевные страдания».
Либерал-демократы наблюдали за потасовкой с высокого морального табурета. Лейбористы кляли себя за то, что не прощупали семью Беннетт более внимательно с самого начала. Тори вопили, бесновались и швыряли пыль горстями, пытаясь затемнить смысл, изначально заложенный в предвыборный ролик. Но их обиженное тявканье продемонстрировало, насколько уязвимыми они себя чувствовали. Британцы гордятся своей государственной службой здравоохранения и, если им кажется, что с ней творится что-то неладное, реагируют на это так, будто это их личное дело. Никто не взялся бы утверждать, что при лейбористах очереди на операции будут упразднены, а неоднозначные в политическом смысле случаи никогда более не возникнут. Но ролик Ньювелла и разразившаяся из-за него Война за Ухо Дженнифер удачным образом сфокусировали общественный интерес на одном фундаментальном вопросе. При том, что лечение двух пациентов, страдающих от идентичных недугов, при существующей системе здравоохранения может происходить неодинаковыми темпами и что решающим фактором в этом темпе является банковский счет пациента, является ли эта дифференциация признаком, как утверждали бы тори, того, что, с философской точки зрения, гражданин обладает приветствуемой свободой выбора, касающейся лечения, как и во многих других сферах жизни при свободолюбивых консерваторах, или — как заявляет Лейбористская партия — это всего лишь вопиющее доказательство двухъярусности классовой системы, в которой первоочередность лечения мотивируется не медицинскими, но финансовыми факторами? И какая партия в большей степени выступает за то, что так все и должно быть? Британцы в целом без особого одобрения смотрят на то, что в политику вовлекаются этические принципы, но когда заместитель лидера лейбористов Рой Хаттерсли объявил всю эту историю «имеющей отношение к вопросам морали», а Нил Киннок заголосил «грех, грех», они стояли на самой что ни на есть твердой политической почве.
За неделю до даты выборов я вместе с моей приятельницей и соседкой Лизанн — политологом и решительной сторонницей лейбористов — отправился агитировать. Приколов себе на лацканы красно-желтые значки с Глендой Джексон, мы устремились в сторону близлежащей Четвинд-роуд — узкой холмистой улицы, с верхней точки которой открывается вид на Хампстед Хит (или по крайней мере на крупную государственную больницу поблизости). Изначально предполагалось, что Четвинд-роуд станет милой улочкой, пленяющей взор изяществом своих террас, однако ж после того как автомобилисты открыли ее в качестве одного из немногих сквозных, восточно-западных, маршрутов в этой части города, она превратилась в забитую объездную трассу. До известного момента машины проносились здесь на максимальной скорости, пока пару лет назад Муниципальный совет Камдена не додумался оборудовать дорогу «лежачими полицейскими». В арго планировщиков это именуется «мерой, направленной на успокоение транспортного потока»; но, понятное дело, точно так же она действует транспортному потоку и на нервы, поскольку между асфальтовыми гребнями водители выжимают педаль газа до упора, а затем, в последнюю секунду, со всей дури вдаряют по тормозам, чтобы не оставить на проезжей части подвеску.