Письма из Лондона
Шрифт:
Когда мы с Лизанн нырнули в облако выхлопного газа, мне припомнилось замечание Оливера Летвина относительно предвыборной агитации. Он утверждает, что может определить, голосуют здесь за тори или за лейбористов, уже по тому, как выглядит дом. «Тори можно отличить по аккуратно подстриженной живой изгороди, горшочкам с геранью, аккуратно выметенному крыльцу». К габаритам это не имеет никакого отношения — уж конечно, если дом большой, но снаружи смотрится неопрятно, его обитатели ни за что на свете не окажутся тори — равно как и к архитектурным достоинствам или стоимости объекта недвижимости. Только к опрятности. (Летвиновское правило палисадника, между прочим, применимо, по его словам, только к Югу Англии. На Севере у всех все выглядит опрятнее, независимо от политических убеждений хозяев.)
На Четвинд-роуд около 120 домов, в некоторых проживают сами владельцы, многие поделены на квартиры. Цель агитации — не (как я воображал, выйдя на свое собственное крыльцо к Гленде) обращать людей в свою веру или втягивать их в дискуссии о внешней политике, бог весть куда могущие завести, но просто идентифицировать своих сторонников. Распечатка избирательного
«А я вот из Гонконга только что, — отвечает первый мужчина, об избирательных намерениях которого мы осведомляемся, — и у меня дел невпроворот — труба зовет, пора уже обратно». Пожилая женщина открывает дверь, вглядывается в наши красно-желтые значки на лацканах и без единого слова затворяет дверь. «Не наша», — отваживается предположить Лизанн, внося в свою распечатку соответствующую отметку: «Т» — тори, «Д» — либерал-демократ, «Л» — лейборист», «П» — потенциальный лейборист, «С» — для тех, кто съехал или умер. В демографическом отношении наш район — ни дать ни взять сущий винегрет: тут попадаются имена греческие и ирландские, итальянские и индийские, есть даже одна девушка, неизвестное имя которой оказывается маорийским. Летвиновский палисадниковый тест в общем и целом более-менее срабатывает: на этой зачумленной транспортом, загазованной улице, где автомобили запаркованы на тротуаре как бог надушу положит, зоны аккуратности бросаются в глаза — и часто украшены опрятной летвиновской рекламкой. Но в основном плакаты красно-желтые; мы проставляем в своих распечатках «Л» и переходим к следующему дому, не останавливаясь для переговоров. Изрядное количество избирателей с подозрением относятся к идее распахнуть свои двери в меркнущем свете апрельского вечера; кое-кто сидит тише воды ниже травы, другие открывают окна на верхнем этаже. В наши дни искусство поддерживать разговор через домофон — первейший талант уличного агитатора. «Либерал-демократ я», — рявкает очередная металлическая коробка в ответ на наш звонок.
«Послушайте-ка, тут вот какая штука, — орет Лизанн в ответ, — у нас в Ричмонде есть хорошие друзья, лейбористы, так вот они стиснут свои маленькие зубки и проголосуют за либерал-демократов, чтобы отбрить тори — так а почему бы вам не оказать ответную услугу?»
«Подумаем», — хрипит коробка.
«Нам ведь ни к чему мистер Летвин, а? С какой стати нам сдался человек, который придумал избирательный налог?» Лиззи исступленно буравит коробку глазами.
«Может статься, в этом и есть толк», — довольно малодушно отвечает коробка. Кто это — «П» или просто вежливый «Д»? Кто его знает. На одном доме странным образом соседствуют плакаты лейбористов и тори: и только подойдя поближе, мы видим, что юношеские черты Оливера Летвина обезображены карикатурными тараканьими усами, а его череп пронзен огромной стрелой: мы ставим «Л» и идем дальше. Индиец, отец семейства, окна без наклеек, бормочет: «За лейбористов, за лейбористов, все четверо», и Лиззи триумфально вписывает четыре «Л». Я как-то менее уверен; слишком уж быстро он ответил, да и палисадник у него подозрительно аккуратный.
Мы начинаем с другой, нижней, стороны улицы. «Пока не определился», — отвечает джентльмен в тапочках, халате и пенсне. «Но, похоже, не наш человек» — тихо комментирует Лизанн, когда дверь закрывается. Затем нам попадается «Я приму решение вдень голосования» и «Я либерал-демократ, но проголосую за Гленду Джексон, если только не станет понятно, что она проходит чересчур легко, в каковом случае я проголосую за либерал-демократов», и еще раз «Я приму решение в день выборов». (Что с этими людьми? Тори тринадцать лет у власти — и они все еще не определились, устраивает их это или нет?) Согласно нашей распечатке, несколько избирателей проживают над автоматической прачечной, но, если это в самом деле так, подниматься туда им приходится по веревочной лестнице. Здоровенный уроженец Карибских островов делает нам из окна верхнего этажа ободряющие знаки, а затем орет: «Только я избирательный налог не заплатил». «Да это все равно! — орем мы в ответ. — Это разные вещи!» Большинство бесед проходят в дружественной атмосфере. «За вас я не буду голосовать, — говорит молодой человек, — но в любом случае я в Ислингтоне голосую». «Ну и пожалуйста», — ворчит Лиззи, пока мы уходим. — От этого все равно никакого проку». Нас дружелюбно приветствует пара агитаторов тори с синими эмблемами, а затем мы подвергаемся нападению. «Тори, тори, тори, мы всех победим», — кричат три девочки - школьницы, по счастью, не достигшие избирательного возраста.
В последнем уже почти доме на улице мы впервые сталкиваемся с несомненным случаем измененного избирательного намерения. «Я всегда голосую за тори, но в этот раз, может статься, проголосую за лейбористов, — говорит молодая женщина. — В чем состоит позиция вашей партии на кровавый спорт?» [83]
Лизанн превосходно справляется с этим вопросом. «Одним из принципиальных пунктов нашей программы по запрещению жестокости в отношении диких млекопитающих, — шпарит она наизусть прямо из манифеста, является свободное голосование в Палате общин по предложению запретить охоту на живую добычу с собаками».
83
любительская охота.
«Ну а ваш-то кандидат что думает по этому поводу? Как она проголосует?»
«Думаю, в смысле кровавого спорта на Гленду можно положиться целиком и полностью», — отвечает Лиззи, не моргнув глазом.
В целом она удовлетворена нашим агитационным рейдом; одну, считай, наверняка настроили голосовать за лейбористов, второго — может быть, плюс еще тот тип из домофона, который, не исключено, отдаст свой тактический голос как зуб за зуб какому-то неведомому ричмондцу. Недурно для одного вечера. Что лично на меня произвело наибольшее впечатление, так это количество людей, проживающих на Четвинд - роуд, но отсутствующих в избирательном списке. В одном доме почти наверняка никого не было, но в нескольких других, с кучей людей, не оказалось ни одного жителя с правом голосования. Вот они, эти пропащие пять тысяч душ. Кто - то, понятное дело, просто временно проживает в этом районе или в любом случае равнодушен к политике, но что если, к примеру, четверть из них была естественными сторонниками лейбористов с низким доходом, которые не стали регистрироваться, стремясь укрыться от уплаты избирательного налога? Разрушит ли их красноречивое молчание планы Гленды и подольет ли воды на мельницу Летвина?
В последнюю неделю избирательной кампании, к всеобщему удивлению, материализовалось форменное яблоко раздора — вопрос, по которому у всех трех главных партий оказалось различное мнение: реформа избирательной системы и в особенности пункт, касающийся пропорционального представительства. Когда Падди Эшдаун впервые попытался поставить вопрос о ПП ребром, Джон Мэйджор язвительно расшифровал эту аббревиатуру как «Плутовство Падди». Но не без помощи влиятельной группы «Хартия 88» [84] , а еще в большей степени опираясь на результаты опросов общественного мнения, которые по-прежнему уверенно указывали на парламент, в котором гарантированно учитывается мнение меньшинства, Эшдаун добился, чтобы вопрос о ПП начал широко обсуждаться. Как, вопрошал он по два раза на дню, собираются выходить из положения две другие главные партии, когда после 9 апреля парламент войдет в клинч? А дальше направо и налево он твердил о том, к чему клонят либ-демы: стабильность на полный срок, пятилетнее партнерство с ПП в качестве цены вопроса.
84
Группа, выступающая за то, чтобы у Великобритании была письменная конституция.
Несмотря на сомнительную логику (чего уж такого стабильного может быть в коалиционном правительстве?), свойственные мистеру Эшдауну нахрапистость и напористость при постановке капитальных вопросов из слабой позиции втянули другие партии в спор. Позицию консерваторов без какой-либо двусмысленности объяснил премьер-министр: мы не верим в ПП, при тори никакого ПП не будет, нынешняя система работает превосходно, спасибо большое и всех благ. Эрго, делал вывод избиратель, тори не смогут договориться с либералами, пока Эшдаун полностью не отступится от своей идеи. Ну а как насчет лейбористской партии, про которую ходят толки, будто она станет крупнейшей фракцией в новом парламенте, даже если и не добьется абсолютного большинства? В любом случае лейбористы были для либ-демов более естественными союзниками. Официальный лейбористский ответ, озвученный Глендой Джексон в Сент-Эндрюз, Фрогнал, был таков: «Что ж, парламенту, в котором гарантированно учитывается мнение меньшинства, не бывать». Маловразумительность лейбористской позиции была связана с тем, что никто не мог сказать, в чем состоит позиция партии касательно ГШ, потому как они сами для себя еще это не решили. Руководство потребовало представить доклад по данному вопросу еще два с половиной года назад, но все никак не могло добиться результатов. Отдельные лейбористские кандидаты вроде Гленды Джексон были скорее за ПП; некоторые были против; Нил Киннок, когда его приперли к стенке, сознался, что не так уж просто было бы сказать, на какой именно позиции он находится по этому вопросу, при этом акцентировав, что его мнение, разумеется, совпадает с мнением партии, которая всегда открыта для обсуждения новых идей. Циничная или политически реалистичная интерпретация всего этого состояла в том, что тори были против ПП, потому что оно означало бы конец их возможности формировать правительство большинства при меньшинстве голосов, а лейбористы, в общем-то надеясь на этот раз самим провернуть тот же трюк, в случае провала могли сохранить репутацию политиков твердых принципов. История с «Плутовством Падди» выставляла тори людьми, враждебными новому конституционному мышлению, лейбористов — в лучшем случае тряпками, если не изворотливыми мошенниками, тогда как либерал-демократы оказывались дальновидными, прагматичными и преданными справедливости избирательного процесса. Так же, никак не меньше, чем прочие партии, они были преданы своим собственным интересам — постоянно входящий в клинч парламент, постоянный фактор третьей партии — и постоянное место работы для все более похожего на государственного мужа Падди Эшдауна.
Последние предзнаменования были добрыми для лейбористов. Financial Times поставила на них; в Аскоте за день до Дня Выборов лошадь по кличке Мистер Мэйджор была снята с забега — обнаружилось, что она «с изъяном»; наконец, когда в четверг утром, 9 апреля, забрезжил рассвет, выяснилось, что почти во всем королевстве день обещает быть ясным и солнечным. Безоблачное небо было скорее неутешительной новостью для тори, которым дождь якобы сулит преимущество вплоть до 1 процента: считается, что тори едут к избирательным урнам, а сторонники лейбористов добираются пешком. С другой стороны, консерваторы призывали друг друга «крепиться», напоминая о факторе «позднего всплеска тори». Как и во все моменты уныния на протяжении предыдущих четырех недель, тори окунались в разговоры о том, что Джон Мэйджор (в отличие от своего тезки-холстомера) «долго запрягает, но быстро едет». Как долго ему пришлось добиваться своего на выборах лидера партии, как не сразу ему удалось вырвать победу на Маастрихтском саммите, вы только вспомните! Другое дело — были ли те знаки действительно утешительными: в гонке за лидерство он не смог добиться абсолютного большинства, а в Маастрихте всего-навсего отстоял право своей страны находиться — по некоторым вопросам — в единоличном меньшинстве.