Письма из Лондона
Шрифт:
То была крошечная победа, триумфальный писк протеста после десятилетий лебезящего почтения. Нация, которая три с половиной столетия назад не постеснялась казнить Карла I, слишком долго морщилась от идеи проверять корешки чеков своего повелителя: необлагаемость королевы налогом рассматривалась так или иначе как часть ее уникальности, ее великолепия, ее чар. Королевский нал лучше всего обсуждать, спрятавшись под одеялом и на преклоненных коленях. Последний раз при пересмотре денежного содержания Виндзоров — в 1990-м, когда премьер-министром была миссис Тэтчер, а ее Канцлером казначейства — мистер Мэйджор, было подписано десятилетнее, гарантирующее индексацию, защищенное от инфляции соглашение, которое сопровождалось специальным обещанием правительства, что новых докладов о том, как королева потратила свои деньги, не будет обнародовано до 2000 года.
Большинство людей, всколыхнувшихся от кивка королевы фискальному обложению, очевидно, верили, что попадание Елизаветы в лапы молодцев из Налоговой была значительным конституционным прорывом. Но когда впервые, в 1842-м, на перманентном базисе был введен подоходный налог, тогдашний премьер-министр, сэр Роберт Пил, убедил королеву Викторию платить этот новый сбор на весь ее
Подоходный налог на протяжении девятнадцатого столетия был мизерным, так что королева Виктория запросто могла себе позволить платить его. Он существенно вырос только в 1906 году, когда Ллойд Джордж представил на рассмотрение свой первый бюджет и изыскивал средства, чтобы заложить основания для государства всеобщего благоденствия. С тех пор налоговое бремя значительно увеличилось — достигнув максимального уровня в 98 процентов между 1975 и 1979 годами, — а королевская семья тем временем находила разнообразные резоны не вносить свою долю в государство, во главе которого она стояла. Часть нынешнего личного состояния королевы является прямым следствием этого освобождения от налогов. Акционер, вложивший в 1936-м (последний год, когда монарх платил налог) lb1 в среднеприбыльные ценные бумаги и плативший при этом на протяжении всех этих лет налог по верхней планке, сейчас бы выяснил, что его инвестиция оценивается в lb42, тогда как в распоряжении не выплачивавших налогов короля или королевы оказался инвесторский портфель стоимостью lb418. Или другими словами: минимальная оценочная стоимость личного состояния королевы — lb50 миллионов, и это та сумма, которая могла бы накопиться, если бы ее отец, Георг VI, инвестировал в 1936 году в британские акции всего-то lb119 000.
Пусть королева платит налоги! Триумф власти народа! До некоторой степени — да. Но сколько она будет платить и на каком основании — совершенно другой вопрос, который звонками читателей в редакции газет не решается. И вот в обстановке повышенной секретности будут проведены прения о том, что принадлежит именно королеве (Балморал [107] , Сандринхем [108] , ее конюшни) — а что государству и всего лишь используется королевой (Букингемский дворец, Виндзорский замок, королевская яхта [109] ). Наконец, есть еще третья категория предметов вроде королевских регалий, королевской коллекции произведений искусства и даже королевской коллекции марок, которые в целом считаются неотчуждаемыми и, следовательно, не подлежащими налогообложению. А после того как добычу поделят, начнутся, надо полагать, сочные дискуссии о профессиональном довольствии. Что ей позволит Налоговая? Сколько выходных платьев и туфель считается необходимым для этой работы? Она сможет, конечно, потребовать персональное освобождение от налогов в размере lb3445, а если ей удастся доказать, что ее муж не работает, то она получит дополнительное содержание в размере lb1720.
107
Резиденция королевы Виктории в Шотландии.
108
Одна из загородных резиденций; находится в графстве Норфолк.
109
Яхта «Британия», специальное судно военно-морского флота Великобритании; используется членами королевской семьи для официальных визитов за границу.
Оценки состояния королевы расходятся в зависимости от того, как решать задачу. На одном краю — lb50 миллионов; на другом — lb6,5 миллиарда — цифра, решительно опровергнутая принцем Эдуардом как «полная бредятина». То, что в некотором смысле его мать живет перебиваясь с хлеба на воду (ветхая лестничная ковровая дорожка и все такое)? — это бесспорно; также бесспорен тот факт, что она одна из самых богатых женщин в стране. В последнее время ей, кажется, приходится наведываться в свою кубышку, чтобы прокормить своих непутевых детенышей; и ее бизнес с чистопородными лошадьми, есть такие сведения, приносит в последнее время убытков по lb500 000 в год. Так что предварительные расчеты говорят о том, что за счет миссис Е. Виндзор Канцлер сможет обогатиться не более чем на lb2 миллиона в год. Это соглашение о выплате налогов вряд ли спасет следующий бюджет мистера Ламонта (или его преемника). И, с другой стороны, этот маленький символический шаг не превратит Виндзоров из замшелой, квазиимперской, поголовно в бриджах и передвигающейся на конной тяге организации в монархию, с воодушевлением въезжающую в XXI век на велосипеде.
В настоящее время дело ее величества расследуется элитной командой налоговых инспекторов, базирующейся в северных окраинах Кардиффа. Дело Нормана Ламона расследуется сэром Джоном Бурном, генеральным аудитором и контролером, который ничего не знал об утаенном платеже в lb4700 и который теперь решает, можно или нельзя оправдать его правилами Секретариата кабинета министров. Мистер Ламонт, выкарабкиваясь из очередных затруднений, еще раз привлек Peter Carter-RuckPartners, чтобы те представляли его интересы, и фирма требует извинений — плюс, без сомнения, впечатляющие гонорары юристам — от полудюжины газет. На этог раз, заверяют нас, счет мистера Картер-Рака будет оплачен непосредственно из кармана мистера Ламонта. И, надо полагать, он не станет пробовать воспользоваться своей кредитной картой.
Декабрь 1992
Норман
9. Новый размер лифчика Британии
Патентованные фарисеи, а также те, кто придерживается пессимистических взглядов на историю, обожают полоскать себе рот фразой «Британия катится по наклонной плоскости». В геополитическом смысле это прямо-таки до чрезвычайности верно: относящееся к 1962 году саркастическое замечание Дина Эчинсона о том, что «Великобритания потеряла империю и пока еще не понимает, чем ей заняться», не утратило своей остроты, поскольку оно по-прежнему отражает текущее положение дел. Но любители всюду вынюхивать, нет ли где какого-нибудь знака или символа, часто предпочитают отдельные фактики полномасштабным разоблачениям. И какая же новость может быть лучше той, что сама Британия, сам образ страны стал declassee? Месяц назад в продажу поступила новая почтовая марка номиналом в десять фунтов, на которой изображена новая Британия. Во Франции замена подчеркнуто сексуальной, воплощающей национальные черты фигуры Марианны стала бы предметом открытого конкурса, дискуссий на государственном уровне, телевизионных голосований; министр культуры, а то и сам президент счел бы своим долгом сказать свое веское слово перед тем, как объявить имя преемницы Бриджит Бардо, Катрин Денев и Инее де ла Фрессанж. В нашей стране, были времена, у натурщицы, предоставлявшей свое тело для образа Британии, также были возможности предстать перед нацией во всем своем сиятельном величии. Когда в 1672 году этот образ вновь вошел в обращение на монетах, король Карл II не упустил случай выдвинуть на должность национальной иконы свою любовницу Франциску Стюарт, герцогиню Ричмондскую и Ленноксскую. Сэмюэл Пипе видел ее изображение на памятной медали несколькими годами раньше и записал в своем дневнике от 25 февраля 1667 года: «У моего ювелира мне попалась на глаза новая медаль короля, где в миниатюре вычерчено лицо миссис Стюарт — столь искусно, сколь, пожалуй, мне не доводилось видеть за всю мою жизнь; вся прелесть в том, что он ведь выбрал ее лицо для того, чтобы оно представляло Британию». Если искать преемницу для Герцогини Ричмондской, «прелестью» могло бы стать избрание давнишней подруги принца Чарльза миссис Камиллы Паркер-Боулз. Но в наши дни королевские предписания так далеко не распространяются; мы живем во времена более щепетильные — ну или более лицемерные, или демократичные. Поэтому в 1993-м украшенный гребнем шлем Британии увенчал голову Карин Крэддок, фотографа и жену иллюстратора Барри Крэддока. Неожиданно ставшая иконой целой страны женщина и ее муж проживают в Дептфорде, далеко не самом фешенебельном квартале юго-восточного Лондона.
Карл II сам выбирал не только Британию, но также и рисовальщика, Яна Роттье из Антверпена, которому он предложил работу на Королевском монетном дворе. В наши дни процесс стал более забюрократизированным. Королевское ведомство почтовых марок перебрало несколько дизайнерских коллективов, прежде чем остановиться на Roundel Design Group. Roundel, в свою очередь, рассмотрел творчество нескольких потенциальных иллюстраторов и отдал предпочтение Барри Крэддоку, поскольку его сильной стороной была способность рисовать способом, напоминающим гравюру.
(«Сначала процарапываешь контур на литографическом камне, а затем еще раз проходишься штихелем», — объясняет он.) Его вклад — первое, на что обращаешь внимание в новой марке; но в том, что касается оформления, он — последнее звено в цепочке. Консультативный комитет Королевского ведомства почтовых марок и Roundel Design Group бок о бок трудились почти два года; мистера Крэддока привлекли только в последние шесть недель процесса. У него было три недели на обсуждение вариантов и затем три недели на то, чтобы выцарапать на бумаге все необходимое. Неудивительно, что при таких-то сроках иллюстратор не стал прочесывать модельные агентства в поисках некоего революционного Лица Девяностых; он просто взял и свистнул своей жене. Заплатил ли он ей? «Нет, — отвечает она. — У нас не такие отношения».
Мистер Крэддок — низенький бодрячок с шевелюрой, в которой видна проседь, и узкими усиками; оставшаяся без гонорара Британия — очаровательно нецарственная — живая, непосредственная женщина с тем родом лондонского акцента, который недавно был классифицирован специали. — стами по лингвистической демографии, как эстуарный английский [110] . Обоим под сорок, но педант, набравшийся нахальства установить точную дату рождения Британии, анекдотическим образом не избежит ответа «55 до н. э.», а именно год первого римского вторжения на наши острова. Крэддоки обитают в надлежаще английской среде: уильям-моррисовские [111] обои в гостиной, декоративная бронзовая тарелка с королевой Викторией на кухне, а внизу на газоне изваяние, изображающее скачущего вприпрыжку большого домашнего кролика, белого с черными ушками и жутковато-тонкой черной линией вдоль хребта. Порода, опять же очень кстати, называется старо-английская, хотя сами Крэддоки склонны подозревать, что это китайская. Столь же озадачивающе запутанны расовые корни новой Британии, которая определенно не прошла бы экзамен комиссии, одержимой pur sang. Карин наполовину датчанка, «возможно, с дедом саами», а по другой линии в ней есть капельки югославской, ирландской и французской крови. Однако ж ее генеалогия, по крайней мере в качестве модели, безупречно патриотична, поскольку ранее она снималась в телерекламе в роли королевы Виктории, восседающей на бочонке с пивом.
110
Estuary English — подчеркнуто грассирующий акцент, символ дурного вкуса, распространяемый с телеэкранов. На нем говорят в Лондоне и его окрестностях и вообще на юго-востоке Англии — вдоль Темзы и ее устья (estuary).
111
То есть в стиле Уильяма Морриса, английского просветителя XIX в., имя которого связано с «движением искусств и ремесел», которое отошло от викторианской эстетики, чтобы обратиться к прототе Средневековья. Любимые мотивы — джунгли и растительные орнаменты.