Письма на воде
Шрифт:
Я объясняла, что дело не во Фрейде, а в нем, Никите.
Мы не просто поссорились. Мы разругались навсегда.
Я даже хотела договориться о том, что пусть он ездит на маленьком лифте, а я – на грузовом, но вовремя остановилась, осознав, что брежу наяву.
Трудно разрывать отношения, если живешь в одном доме.
В итоге мы все вместе – я, Никита и Саша – встретились в подъезде.
Я стала пешкой в их игре – это был тот самый судьбоносный гамбит: Марина, развод, переезд, мой сосед, я сама, а в итоге перестановки фигур – встреча двух людей в подъезде,
Саша чудесно выглядела. Ее модный дом цвел, как сакура весной, хоть Саша и не была популярна, о ней не судачили газеты.
Она много зарабатывала и много тратила на себя.
Все возрасты хороши, но для меня лично тридцать лет – очередной значительный рубеж.
Первый – окончание школы. Предвкушение настоящей взрослой жизни, официального взросления, самостоятельного выбора, прощания со всеми, кто знал тебя десять лет и помнил, как во втором классе у тебя носом пошла кровь, а учительница с необъятной грудью и пластмассовой розой на этой груди, сказала, что надо меньше ковырять в носу.
В день окончания школы тебе кажется, что ты ходишь по воде.
А в тридцать лет ты неожиданно замечаешь, что из девушки, которой вечно не хватает денег на новые сапоги, из той самой, которая никогда не платит за вход в клубах, из той, что прячет некрасивости съемной квартиры самым ярким ковром из ИКЕА, ты, как будто незаметно, превратилась в элегантную молодую женщину с ухоженной прической.
Все в тебе, от белья до машины, выбрано с любовью, на твой вкус, а не по средствам. Хочется большего, но и настоящее тебя устраивает.
У тебя достаточно мудрости и понимания себя, чтобы не играть, не ловчить, не казаться кем-то другим. У тебя есть друзья, которых ты выбрала потому, что вы похожи, они разделяют твои убеждения, образ жизни. Ты любишь их, а они любят тебя – и это не случайные люди, а твоя семья.
Бывает и по-другому, но мы выбрали такой путь.
Саше не хватало лишь одного – ребенка. Она не могла забеременеть и уже почти смирилась с бесплодием.
– Придется кого-то усыновлять, – говорила она.
– А ты… – я запнулась. – Готова к такому шагу?
– Да черт его знает… – поморщилась Саша. – Страшно… Вдруг его мать – проститутка?
– А это влияет?..
– Откуда же я знаю? Конечно, хочется своего…
– Чтобы кровь и плоть?
– Ну да. Хотя усыновляют же – и ничего. Все живы-здоровы. Наверное, его лет с трех надо к психологу водить, чтобы мозги прочистил.
– Думаю, да.
– Ладно, давай пока не будем. Я год взяла на размышления.
– Ты представляешь, у одной моей знакомой есть соседка, женщина лет сорока, она с матерью живет. Я ее видела – немножко бука, но вежливая хотя бы. Так вот, она взяла малышку, совсем кроху, месяца три, а через год отдала назад. Знаешь почему?
– Ну, конечно, не знаю! – Саша не любила риторические вопросы.
– Потому что ребенок орет. Понимаешь? Орет. Очень странно и нехарактерно для младенца. Ты небось не слышала о том, что дети кричат?
– А она не пробовала
– Вот такие люди… Это, знаешь, эгоизм, который надо принудительно лечить.
– Колоть ей самой надо такое, чтобы она орала. И чтобы никто к ней не подходил.
Саша вместе со мной прошла психотерапию. Ее пришлось уговаривать, но я смогла ее убедить, что отвертка в голове мешает не только носить шляпы, но и думать.
Дело в том, что в жизни Саши появилось слишком много «но».
– Да, у меня успешный бизнес, но… я занимаюсь не тем, чем хотела. Я – модельер, но мне приходится быть и директором, и бухгалтером, и выяснять отношения с чиновниками…
– Да, я хорошо выгляжу, но… у меня нет времени на личную жизнь.
– Да, я много путешествую, но… стоит выйти из самолета, как начинаются звонки и проблемы.
Саша не могла смириться с платой за успех. Она хотела обладать всем, что имела, однако цена казалась ей непомерной.
– Саш, ну это как сумка «Фенди». Ты либо покупаешь ее, либо уходишь. А уж если покупаешь, то не стучишь потом головой о стену, потому что слишком дорого. Это «Фенди» и она столько стоит. Ну брось ты все, оставь один магазин.
– Не хочу… – ворчала Саша.
– Тогда иди к доктору, потому что я тебя сейчас буду убивать с изощренной жестокостью.
Как ни странно, психотерапия повлияла на нее с первого раза. Саша ходила к психологу полгода. И даже перестала бояться самолетов.
Мы были очень забавными, когда ходили на сеансы. Проповедовали. Кидались на людей с призывами обрести гармонию. Позже мы это прекратили. Сдвинуть человека с места можно, лишь если он тебе очень дорог.
К тому времени, когда мы встретились в лифте с Никитой, Саша еще не решила, что делать с мужчинами. После истории с Олегом ее душа словно попала в автокатастрофу.
Олег был очень умный. И некрасивый. Но такой умный, что Саша отреклась от влечения к смазливым мужчинам и установила новое правило: внешность – лишь оболочка, куда заключена истинная сущность. Как-то так.
Олег действительно знал все на свете. И это были не хрупкие знания, высушенные на газетных листах, связанные в букеты и развешанные по всему дому. Он их не коллекционировал. Олег изучал механизм жизни, он хотел понять, почему так, любил наблюдать за перспективой, которую невозможно увидеть без знания истории, хотел постигнуть самую суть вещей.
Несомненно, он был философ. Очень богатый философ, и еще – гениальный экономист.
Когда мы видим себя на фотографии, то замечаем только внешность и полагаем, что это мы и есть. Но мы – это весь наш мир, со всеми маршрутами, со всем прочитанным, с каждым впечатлением, переживанием.
Олег видел не только свое лицо. Он ощущал всего себя целиком. Он был миром.
Мне он не нравился – это был тяжелый, излишне уверенный в себе тип, достаточно высокомерный, чтобы в его присутствии задаться вопросом: «Кто я такая и что я сделала для того, чтобы меня уважали?»