Письма о науке. 1930—1980
Шрифт:
Дирак и Бор рассказывали мне о Вас, и я очень о Вас скучаю. Может быть, когда-нибудь Вами овладеет извечная страсть Вашей великой нации к путешествиям и Вы приедете навестить нас здесь? Все можно было бы устроить самым тихим образом, без каких-либо лекций и пр.
Надеюсь, что Вы хорошо отдохнули летом и снова со всей энергией возьметесь за работу. Пожалуйста, пишите мне, это такое для меня утешение — получать вести о Вас и Кембридже. Надеюсь, что смогу писать Вам чаще, теперь это делать легче, поскольку мы вернулись в город и я могу найти покой в моем кабинете.
Я представляю, что все Ваши внуки стали совсем взрослыми и Вы скоро можете стать прадедушкой.
Передайте, пожалуйста, привет от меня леди Резерфорд. Анна просит меня передать Вам и леди Резерфорд свои лучшие пожелания.
52)
Дорогой Поль,
Большое спасибо за письмо [83] . Ты прав, что смерть Резерфорда — большой удар для меня. Я все время надеялся, что увижу его снова, и даже в последнем письме ко мне он намекал, что его поездку сюда, чтобы повидать меня, нельзя считать невероятной [84] .
83
В письме от 24 октября 1937 г. Дирак пишет: «Дорогой Питер, позволь мне выразить тебе, как одному из ближайших друзей Резерфорда, мое самое глубокое сочувствие. Тяжелый удар обрушился на всех нас, и совершенно неожиданно. Резерфорда оперировали по поводу грыжи 15 октября, и, хотя сама операция и прошла благополучно, она вызвала непроходимость кишечника. При помощи инъекций сохраняли жизнь до 19 октября, но затем не выдержало сердце. Бор прибыл в Кембридж 23-го из Болоньи, где он был на торжествах, посвященных Гальвани. До своего отъезда в Копенгаген, до сегодняшнего дня, он был нашим гостем. Он был вместе с семьей Резерфорда на похоронах в Вестминстерском аббатстве. <...> Резерфорд был
кремирован 23-го, и прах его в маленькой урне был погребен рядом с могилой Ньютона. ...Людям сейчас начинает нравиться барельеф Резерфорда в Мондовской лаборатории. Бор сказал, что люди будут тебе благодарны за этот портрет...»
84
В последнем своем письме к Капице от 9 октября 1937 г., написанном за 5 дней до роковой операции, Резерфорд писал: «В настоящий момент я не могу строить планы на будущее, но я надеюсь, что сумею найти возможность повидать Вас»
Как ученый, Резерфорд, конечно, признан повсюду, но Резерфорд как выдающаяся личность был известен лишь тем, кто работал с ним.
П. Капица
Больше всего я любил в Резерфорде его простоту, он всегда избегал всяких сложностей в науке и личной жизни. Он просто не выносил ничего сложного, он терпеть не мог ни сложных приборов, ни запутанной дипломатии, и поэтому жить и работать с ним было так легко и приятно.
С уходом из Кембриджа Ч. Т. Р. Вильсона, Резерфорда и ряда молодых физиков создается впечатление, что кембриджская школа экспериментальной физики в Кавендише находится в опасности, и мне кажется, что тебе, как одному из ведущих физиков в Кембридже, следует обратить особое внимание на поддержание великих традиций Кавендишской лаборатории, имеющих такое большое значение для всего мира.
Этот год оказался для меня очень тяжелым —тяжело потерять в один год и мать и Резерфорда.
Работа в лаборатории идет совсем неплохо. Новый большой [гелиевый] ожижитель дает 4 литра в час. Этого вполне достаточно для нужд лаборатории, хотя это и меньше предполагавшейся производительности. Но я надеюсь, что некоторые усовершенствования, которые мы собираемся внести, без особых трудностей доведут ее до расчетной величины.
Я возобновил свою работу по гальваномагнитным явлениям. Эффект Зеемана закончен и почти готов к публикации. Семейство наше чувствует себя хорошо, Анна более подробно напишет об этом Манси. Мы часто вспоминаем ваше пребывание у нас, и мы все надеемся, что ты по-прежнему будешь навещать нас каждый год, но уже не один, а вместе с Манси.
Сердечный привет Манси.
Всегда твой П. Капица
53) Н. БОРУ [85] 7 ноября 1937, Москва
Дорогой
Я уверен, что Вы очень опечалены смертью Резерфорда. Для меня это большой удар. Все эти годы я жил с надеждой, что снова увижу его, а теперь эта надежда ушла. Недостаточно было переписываться с ним. Вы же знаете, что когда говоришь с ним, то его глаза, выражение его лица, интонация его голоса выражают намного больше, чем его слова.
85
Опубликовано в кн.: Капица П. Л. Эксперимент, Теория. Практика. С. 273—275.
Я любил Резерфорда и я пишу Вам потому, что знаю, как Вы относились к нему. И когда он говорил о Вас, мне всегда казалось, что из всех своих учеников он любил Вас больше всего. По правде говоря, я всегда немного завидовал Вам. Но сейчас это ушло.
Я многому научился у Резерфорда, но не физике, а тому, как делать физику. Резерфорд не был по складу своему критиком. Вы, наверное, как и я, никогда не слышали, чтобы он вступал в спор по каким-нибудь научным или житейским вопросам. Но каждый, кто окружал его, ощущал на себе его влияние. Достаточно было его примера и всегда кратко высказанного мнения, которое в конце концов оказывалось верным.
Однажды мы беседовали с ним в профессорской комнате Тринити-колледжа вскоре после Максвелловских торжеств, и он спросил меня, как мне все это понравилось. Я ответил, что «не понравилось, потому что все докладчики старались представить Максвелла как сверхчеловека. Максвелл действительно один из самых великих физиков, когда-либо существовавших, но он же был живым человеком, а это значит, что у него были человеческие черты. И для нас, поколения, которое не застало Максвелла, было бы значительно более полезным и интересным узнать о подлинном Масквелле, а не о сахарном экстракте из него». Резерфорд громко рассмеялся и сказал: «Хорошо, Капица, поручаю Вам после моей смерти рассказать, каким я был в действительности...» Не знаю, была ли это шутка или он говорил полушутя.
Но сейчас его нет. Мне нужно будет говорить о нем на большом собрании 14 ноября [86] . Мне нужно будет писать о нем. Я должен это делать, потому что я знал его лучше, чем кто-либо из других русских ученых. Но теперь все те слабые черточки характера, которые я замечал, когда был с ним, кажутся мне такими мелкими, такими незначительными, и в моей памяти встает большой и безупречный человек. И я боюсь, что сделаю то же самое, что сделали ученики Максвелла, выступая перед нами в Кавендишской лаборатории на праздновании столетия со дня его рождения.
86
Доклад «Воспоминания об Эрнесте Резерфорде» был прочитан Капицей в Большой физической аудитории Физического института МГУ 14 ноября 1937 г. Опубликован в журналах «Успехи химии», 1937 г., № 12 и «Успехи физических наук», 1938 г., № 1.
Среди особенностей характера Резерфорда первое, что мне вспоминается,— это большая его простота. Он терпеть не мог сложных приборов, сложных экспериментов, сложных доводов, запутанной дипломатии... Он был сторонником самых простых решений, и они всегда оказывались самыми верными, самыми убедительными. И сам он был простым и поэтому очень искренним. С ним так легко было говорить: ответ был написан на его лице еще до того, как он заговорит.
Как грустно, что я не увижу его снова. Я рад, что не смог приехать на его похороны — было бы так мучительно видеть его лицо, лишенное жизни.
Он был очень добр ко мне. Необыкновенно добр. Сколько поддержки я получил от него в моей работе! Он никогда не был излишне строг ко мне, даже тогда, когда моя бестолковость или мои ошибки раздражали его. Я считаю себя очень счастливым человеком — я был близок к нему в течение 13 лет.
Дирак пишет мне, что людям начинает нравиться барельеф Резерфорда в Мондовской лаборатории, за который и я частично несу ответственность. Я очень этому рад.
Сейчас я очень много работаю, стараясь наверстать потерянные годы. Мне надо написать Вам о целом ряде вопросов, но я отложу это до другого раза. А сейчас тут нет никого, кто бы мог разделить со мной мое горе после смерти моего доброго старого Крокодила.