Письма полковнику
Шрифт:
Это было… очень страшно?..
И ты — ты ведь тоже никогда меня не спросишь, не заставишь рассказать. Сама я вот уже десять лет не могу собраться с силами. А наверное, мне стало бы легче. Я действительно смогла бы жить заново. Весь мой судорожный оптимизм по поводу новой жизни в начале этого письма… ну, его–то ты не получишь, и хорошо. Ты бы только посмеялся. Тебя всегда смешила всякая фальшь.
Заканчиваю. Сейчас попробую салаты, надрежу торт. Потом поставлю музыку, почитаю книжку… надо срочно купить телевизор. С первой же учительской зарплаты, если, конечно, хватит, как–то забыла ею поинтересоваться…
Боюсь. Боюсь ложиться спать одна в пустой квартире. Ты сам знаешь, почему.
Но когда–нибудь я справлюсь и с этим.
Твоя Эвита,
15.06.30.
ГЛАВА IV
— Разумеется, — сварливо бросил он. — Некоторые вещи либо делаешь сам, либо они не делаются вообще.
Дребезжащий голос с трудом перекрывал свист метели, и Эва расслышала его с опозданием, будто в плохой телепорт–трансляции между Исходником и Срезом, когда последние слова диктора звучат уже на фоне его сомкнутых губ. Фроммштейн успел скатиться с драконьей спины, провалиться в снег, негромко выругаться, когда она наконец выговорила:
— Здравствуйте.
Невольно глянула вверх: на спине дракона больше никого не было, в небе не виднелось ничего похожего на другой крылатый силуэт. Какие люди — и без охраны. Всплыв на поверхность сознания, она закрутилась на языке, хулиганская фразочка из школьной, прежней, нереальной жизни, и в ее водовороте напрочь тонули все уместные, адекватные слова.
— Рад вас видеть, Эвита. Назрела серьезная беседа, — он говорил, словно сплевывая снежинки сквозь полусжатые губы. — В прошлый раз вы пренебрегли моим гостеприимством, снова взялись за свое, а зря. Ведь я вас предупреждал.
Слегка пошатываясь от ветра, Фроммштейн опирался вытянутой рукой на драконье крыло. Одетый в горный комбинезон, темно–синий с серебряной окантовкой — она видела точно такой же в магазине внизу, у подножия; неудивительно, это ведь, по–видимому, его магазин. Какая чепуха лезет в голову… наверное, из–за полной абсурдности происходящего… какие люди — без охраны…
— Какие люди без охраны, — пробормотала вслух. Стало легче.
Олигарх не расслышал:
— Что?
— Я тоже рада вас видеть, господин Фроммштейн, — слова, будто прорвав плотину, полились неудержимо, все убыстряющейся скороговоркой. — Конечно, нам с вами есть что обсудить, но, может, в более удобной обстановке? Со мной два человека, вон там, они оба в тяжелом состоянии, у вас же крупный дракон, их необходимо срочно…
— Срочно сейчас вовсе не это, — оборвал он. — Плевал я на ваших… претендентов. А побеседуем мы здесь. Обстановка не хуже любой другой.
Да уж. Если вспомнить, где и как они разговаривали в прошлый раз, и чем это кончилось, и чем могло бы кончиться, если б не Красс. Пожалуй, действительно лучше встречаться с этим человеком на нейтральной территории, а что может быть нейтральнее горного склона, занесенного бураном… Но каким образом он сумел ее найти? Правда, у него практически неограниченные возможности. Видимо, следил за ней с того момента, как она сбежала, вернее, раз уж так, когда он сам милостиво позволил ей сбежать. И вмешался именно сейчас, увидев, что она, по сути, осталась одна… Но почему — сам?
Все–таки выговорила на остаточной инерции:
— Но ведь живые люди! И… метель.
— Ну, метель — это, допустим, поправимо.
— То есть?
Тут она заметила, что на фоне его темного комбинезона уже не сечет сплошная белая сетка, а кружатся отдельные мушки–снежинки. На серебряном канте загорелся блик. Эва вскинула голову к небу: наверху, точно в зените, из мохнатого нагромождения туч смотрел круглый ярко–голубой глаз. Расширялся, превращаясь в кусок ясного неба. Фантасмагория…
— Перестаньте, — досадливо проговорил Фроммштейн. — Так делается перед любым идиотским праздником с воздушными шарами и драконьим пилотажем. Один выстрел по облакам, и готово. Действительно удобнее говорить, когда ничего не свистит над ухом.
Эва сморгнула, заставляя себя перестать таращиться в небо. Как школьница, стыдно.
— Прошу вас, отправьте их вниз, на базу. Это же, наверное, проще, чем разгонять тучи. Один из них сломал ногу, а другой ранен, видимо, серьезно…
Почему — другой?.. Только теперь до нее дошло: неизвестно, чью кровь она видела на снегу. Если разобраться, скорее сам Брадай, здоровый и с расчехленным ножом, мог… впрочем, ножи входили в снаряжение обоих, а у Красса было время подготовиться к обороне. Они оба, когда она заметила снижающегося дракона, почти — совсем?! — не двигались, и у нее не нашлось лишней секунды–другой, чтобы наклониться над каждым из них.
Оглянулась, всматриваясь в ярко–белое, слепящее до слез пространство склона… где?!!
Раздался странный трескучий звук, и Эва обернулась.
Фроммштейн смеялся. Он спустил на глаза огромные зеркальные очки и выглядел даже не человеком, а каким–то насекомообразным хохочущим монстром. Абсурд. Дикий. Непобедимый.
— Вы меня умиляете, Эвита, — сказал он. — А вы разве не собирались последовательно посталкивать их обоих в пропасть? Были у вас такие планы, ведь были, признайтесь. А теперь вот разыгрываете передо мной сестру милосердия, и вам это совершенно не идет.
Хватит. Эва сглотнула, отступила на шаг. Немедленно избавиться от ощущения ирреальности происходящего, в котором она барахтается, будто в снежной каше, не в силах отыскать точку опоры, — в то время как он стоит рядом и глумится над ней. Ему что–то от нее нужно. А значит, она вправе ставить свои условия.
Тоже сдвинула со лба защитные очки. Снег под уже низким, но ярким солнцем перестал слепить, и голос вроде бы прозвучал достаточно жестко:
— Удобнее разговаривать, когда никто не истекает кровью в двух шагах. Вы не согласны?