Письма полковнику
Шрифт:
Другое дело, что реально это ему дает?
Не будь он профессионалом, а просто мужчиной, проницательным и опытным, он не усомнился бы в том, что она верит ему. Ни разу она не солгала напрямую, не дала возможности завязать на будущее узелок ее лжи, за который потом легко было бы потянуть. Но в своей откровенности — такой естественной, утренней — ни на слово не превысила уровень его изначальной осведомленности. Будто имела об этом довольно четкое представление. А значит — пыталась играть с ним. Как и с другими. В свою игру.
Что ж… Он заранее знал, что имеет дело с умной женщиной. Которая знает, что он знает, что она знает… учитесь внятно выражать свои мысли, коллега. Он усмехнулся, отпросил смятую простыню, пружинисто вскочил с кровати, подошел к трюмо. Видок так себе. Надо привести себя в порядок хотя бы в первом приближении, не являться же на люди совершенно непотребным, как вчера… Понюхал забытый женщиной флакон. Унисекс. Сбрызнул подмышки.
Спускаясь по лестнице, человек включил мобилку, вычистил ненужные звонки и спокойствия ради отключился снова. Сообщений от Структуры не было. А ведь еще вчера они пороли горячку, настаивая на незамедлительных и решительных действиях. И как они себе это представляют? Сунуть ей под нос ее карточку с чипом, «потерянную» на катере, застукать при входе в коттедж разработческого поселка, шантажируя нарушением визового режима? Вот пока и весь компромат, который коллеги удосужились на нее собрать. Не считая, конечно, свиданий с этими… конкурентами, да и то без надлежащей конкретики. Они что, серьезно думают, будто он способен так тупо, топорно работать?
Они уверены, что он вообще собирается работать — на них?..
А ведь она действительно многое знает. Возможно, даже больше, чем знает он о том, что она… ну вот, опять. Ладно. Пускай ему не даются внятные формулировки — в своем деле он профессионал. Эта женщина — сильная, самоуверенная, но по большому счету дилетантка — уже проявила неосмотрительность, подпустив его слишком близко. И будет странно, если он ее в конце концов не переиграет.
Человек вышел в парк. Прошелестел ветер, дробно стряхнув с деревьев ночные дождинки. Несколько попало и на его непокрытую голову; холодно, мокро. Стер капли ладонью, тем движением, которым другие приглаживают прическу. Глянул на часы, ускорил шаг.
Она старше него. Что сбивает с толку, запутывает, усложняет. Ему всегда было труднее работать с женщинами, которые старше, особенно если они не делали попыток скрывать свой возраст; он знал за собой эту нелепую слабость, он стыдился ее, как юношеских прыщей, но ничего не мог с ней поделать. Надо бы покопаться в детстве на предмет корней данного комплекса. Жаль, что он когда–то сжег ту общую тетрадь в клетку… Да, он тоже был сегодня предельно — до определенного предела — откровенен, это профессиональное. Кстати, и у нее, дочери такого человека, как Лиловый полковник, наверняка имеется собственный комплекс насчет старших мужчин. Что опять–таки надо учесть. Учитывать необходимо всё.
До чего же легче, спокойнее, беспечнее — с молоденькими и бездумными, как сосательные карамельки. Ну так вперед, и побыстрее. Он по–настоящему нуждается в расслаблении и отдыхе… после нынешней ночи.
Человек прошел сквозь распахнутую калитку, мимолетно удивившись отсутствию швейцара. Пересек двор, обсаженный по периметру пальмами, взбежал по мраморному крыльцу. Странно, во дворе до сих пор никого; и что, спрашивается, делать в такую погоду в вестибюле?
Не переставая удивляться, уткнулся взглядом в бездонную, притягательную черноту оружейного дула.
Здравствуй, папа.
Я подумала, может, тебя заинтересует. У нас будет ребенок. Весной.
Эва Анчарова
03.09.18
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА I
— Ну ни фига себе, — в двадцать пятый раз пробормотал Открывачка. И тут же — в двадцать шестой: — Ну ни фига себе…
Летний видеосалон в парке был набит под завязку, как ни разу за всё время своего существования. Люди жались друг к другу на скамьях и на спинках скамей, толпились в проходах между рядами и вдоль ограды, обсели, как птицы, парапет и ветви соседних деревьев. Половине не было видно, она громко возмущалась, требуя подвинуться или пригнуться. Вторая половина шикала, призывая к тишине. На огромном мониторе появлялась очередная журналистка с перепуганными глазами и микрофоном на пол–лица, и тишина устанавливалась сама собой. Все хотели слышать. Все хотели знать.
Те, кого здесь не было, прилипли сейчас к экранам телевизоров в номерах отелей и пансионатов. Не только в этом городе — во всем Срезе. И в Исходнике тоже, если, конечно, уже наладили сигнал телепорт–трансляции. Во время прошлого студийного включения шли сплошные помехи.
Стар подумал, что город теперь, наверное, совершенно пустой. Это должно быть прикольно: широкая безлюдная набережная под ярким полуденным солнцем, брошенные лотки и снисходительные драконы… или драконы тоже смотрят телевизор?
Съежился от стыда, как от удара под дых. Думать надо о Дылде. О Марисабель. Обо всех тех девчонках и остальной съемочной группе… о том, чтобы они остались живы. Хотя бы думать.
— Передает наш корреспондент с места происшествия. Анна? Вы меня слышите? Что у вас там происходит? Каковы последние новости? Террористы уже предъявили свои требования? Есть ли информация о судьбе заложников?
— Дмитрий? Нет, никаких требований террористы пока не выдвигали и вообще на контакт не выходили. За моей спиной вы можете видеть часть двора отеля: при любых по пытках проникнуть за ограду эта территория простреливается. О судьбе заложников на данный момент ничего не известно. Дмитрий?
— Спасибо, Анна. До связи. Напомним, что в захваченном террористами отеле, по нашим данным, находится в полном составе съемочная группа реалити–шоу «Я — звезда», прибывшая в Срез для…
— Ну ни фига себе, — повторил Открывачка.
— Всё они уже знают, — сказал Бейсик. — Просто пока не получили указаний, в каком направлении фильтровать базар, а потому предпочитают вообще помалкивать от греха подальше. Это называется «свобода слова».
— Я говорил, надо было идти с тем пацаном, — бросил Открывачка, — как там его…
— Толик, — подсказал Стар. — Нас бы всё равно не пустили. Он другое дело. Он журналист, у него бэджик…
Снова ударило под дых, правда, уже не сильно, а легонько, будто при воспоминаниях о том, как в детстве поймали на нелепом вранье или на краже орехов с торта в холодильнике. Глупость, а стыдно. И с чего это вдруг он принял Толика за голубого? Нормального парня, журналиста, который сейчас, между прочим, там, за оцеплением! — в то время как он, Стар…
— Смотри, вон он! — подал голос Воробей.