Письма полковнику
Шрифт:
Подошли двое камуфляжных спецназовцев с носилками. Хотели положить туда девушку, один даже взялся за ноги — за черные сапожки на высоких каблучках, — но в последний момент почему–то передумали, погрузили террорисга, перевернув лицом вверх. Совсем молодой парень. Тот самый… Человек хотел рассмотреть его получше, встал с корточек, подался вперед, однако носилки уже качались в воздухе, уплывая из поля зрения…
Чуть поодаль энергичная женщина в белом халате сгоняла в компактную группку девчонок в длинных сапогах и мини–юбках, словно птичница — голенастых страусят. Девчонок, которым повезло. Которые могли сейчас оглушительно рыдать и плакать без звука, причитать и шевелить онемевшими губами, вздрагивать от каждого прикосновения и сжиматься в комочек в углу скамьи. Ничего им не сделается. Пройдут хороший курс реабилитации здесь же, в Срезе — если, конечно, психологи не решат, что лучше сразу отправить бывших заложниц в телепорт, по домам… и, кстати, гораздо дешевле. Прямо скажем, человека не особенно интересовала их дальнейшая судьба.
Во всяком случае, вряд ли кого–то из них когда–нибудь еще потянет участвовать в реалити–шоу.
Ему и самому осточертели все эти игры. Чересчур реальные, а главное — чужие.
Вокруг сновали туда–сюда люди в камуфляже и в штатском, медики и журналисты, родственники пострадавших и просто зеваки, прорвавшиеся через уже номинальное оцепление. Горы битого стекла, облака тезеллитового крошева, съемочная техника, побитая, разбросанная кое–как по всему вестибюлю; вон дорогущий объектив треснул под лапой санитарного дракона. Драконы, люди… все в кучу. Потом, когда общественность, прийдя в себя, потребует разобраться: кто виноват, кого судить и что же, в сущности, произошло, — это будет уже невозможно. По большому счету, оно невозможно и сейчас.
Самое время, не прощаясь, выйти из игры.
Человек пересек вестибюль зигзагом, огибая скопления людей и завалы телекамер, и вышел к дверям, ведущим во внутренний дворик. Посторонился, пропуская санитаров с носилками; надо же, кого–то достало и там. Вышел на солнце, прищурился, надел темные очки. Проходя мимо бассейна, жизнерадостно сияющего голубым глазом идиота, бросил через плечо мобилку, а затем, усмехнувшись, и прямоугольную карточку визы с тускло–медным чипом. Наивно и нелепо — но жест. Символический, стильный. Можно сказать, даже красивый.
— Вы в этом уверены?
Он остановился. Обернулся небрежно, как будто и не ожидал ничего другого, кроме знакомого до оскомины голоса из–за спинки шезлонга:
— Присаживайтесь. Надо поговорить.
Человек поднял другой шезлонг, валявшийся на боку, перевернул, поставил рядом, проверил устойчивость. Как будто от этого что–то зависело. Сел, скрестил ноги и даже улыбнулся:
— Может быть, и надо.
— Структура приносит извинения за форс–мажор. Вам компенсируют в эквиваленте.
— Вы думаете, хватит? При всем уважении к бюджету Структуры — вряд ли.
— Если вы пробуете торговаться, то не имеет смысла, сами прекрасно знаете. Если просто дерзите — тем более.
— Ни то, ни другое. Просто в последнее время мне всё меньше нравятся методы работы Структуры. Если так и дальше пойдет, вы разоритесь на компенсациях. По–моему, для всех было бы лучше…
— Стоп–стоп–стоп. Перед тем как сказать глупость, сделайте глубокий вдох и сосчитайте до десяти. Помогает, знаете ли. Какие такие методы? Что конкретно вы имеете в виду?
— Да как вам сказать.
— Так вот, уясните себе: если Структура приносит извинения и предлагает компенсацию, это вежливость по отношению к сотруднику, и не более того. Никакой нашей вины в случившемся нет. Штурм готовили цивилы, ваши, кстати, соотечественники, а провел его ваш же спецназ под их чутким руководством. Когда работают такие люди, Структура, поверьте, отдыхает.
— А…
— Разумеется, я бы тоже поинтересовался на вашем месте. Кольцевое замыкание по тезеллитовому полю — конечно, слишком оригинальное для них решение. Представьте себе, это сделал мальчик. Один, отдельно взятый. Виталик Дмитриев, пятнадцать лет. Хороший мальчик, мы обязательно будем с ним работать. Кстати, учился в классе вашей… клиентки.
— Та девочка тоже училась в ее классе. Интересное совпадение, правда?
— Какую вы имеете в виду? Катю Андрееву или Марину Круцюк?
— Марина… Да, Маринка. Я забыл. И во сколько вы ее оцениваете… в эквиваленте?
— Это не ко мне. Обратитесь потом в бухгалтерию, а если все–таки хотите поторговаться, предварительно к исполнительному директору по вашему округу. Кстати, Лиза передавала вам привет. К чему бы это, а?
— Понятия не имею. Передайте ей тоже, мне не жалко. Меня сейчас больше волнуют немного другие вещи.
— Вещи или женщины?
— Странно. Вы же, в отличие от меня, по имиджу не циник. Думаете, самое время поболтать о женщинах?
— Так и вам, согласитесь, не по имиджу пускать кораблики в бассейн.
— Тем не менее, я это сделал. И, знаете, не собираюсь нырять.
— Повторяю: глубокий вдох и счет до десяти. Иначе мне будет трудновато растолковать начальству это место в фонограмме. Когда вы шли в Структуру, вас ознакомили со всеми требованиями, и вы дали все обязательства, так что закроем тему. А поговорить нам придется именно о женщинах. Вернее, об одной.
— Тогда разговаривать не о чем. Я не видел ее со вчерашнего дня.
— Любопытно. Ее никто не видел со вчерашнего дня. И вся операция пошла насмарку.
— Вот вы и проговорились. Это от начала и до конца была операция Структуры, и скажите мне, что я не прав.
— Вы не правы. Структура лишь грамотно использовала внешние обстоятельства и кое–где корректировала час «икс». Вы прекрасно знаете, что не мы одни интересуемся Ресурсом. Все претенденты действовали своими методами, и по меньшей мере непонятно, почему вам не понравились только наши.
— Дети из ее класса… Вы бы захватили в заложники и ее ребенка, если б могли, правда?
— Не мы, а члены экстремистской организации «Идущие в пламя».
— Бросьте.
— Н–да… вас не узнать. Но, так или иначе, сейчас основная ставка Структуры — на вас. Клиентку мы отыщем, не беспокойтесь, это не ваша забота. А вот всё остальное — именно ваша. И Структура ждет от вас профессиональной работы.
— Боюсь не оправдать ожиданий. Она не подпускает меня так близко, как вам хотелось бы. Поэтому…