Письма с Прусской войны
Шрифт:
О нравах тогдашней войны много говорит то, что Эйлер сохранял связи в Петербурге и ничтоже сумняшеся посылал в Академию неприятельской страны свои научные работы. О «коллаборационизме» Эйлера в России так и не узнали. Однако возмездие волею судеб последовало, когда его поместье в Шарлоттенбурге под Берлином было разграблено во время русско-австрийского рейда в 1760 г. («г-н профессор Эйлер» лишился ржи, ячменя, овса, сена, двух лошадей, тринадцати голов скота, семи свиней и двенадцати овец) [16] .
16
Brandenburgisches Landeshauptarchiv. Rep. 2 Kurm"arkische Kriegs- und Dom"anenkammer. Nr. S 3498. Нравы этой войны живописует и дальнейшее: спустя неделю Эйлер уже писал о своих потерях в Петербург историку Г.-Ф. Миллеру, предлагая между прочим подключить к делу М. В. Ломоносова – заодно преувеличив число потерянных лошадей вдвое. И действительно получил требуемую компенсацию (1200 рублей), правда, уже при Екатерине II (Пекарский П. П. История Императорской академии наук в Петербурге. СПб. 1870. I, 278–280; Knobloch E. Leonhard Euler 1707–1783, Zum 300. Geburtstag eines langj"ahrigen Wahlberliners // Mitteilungen der Deutschen Mathematikervereinigung 15 (2007), 276–288).
Переведенные
17
См. депешу из Штеттина от президента Померанской камер- и коммерц-коллегии Георга Вильгельма фон Ашерслебена (Georg Wilhelm von Aschersleben) (N 1451. Bl. 10), задержавшего королевскую эстафету с известием о находящихся среди захваченных писем депеши от австрийского военного представителя генерала Сент-Андре к посланнику Австрии при русском дворе Николаусу (Миклошу) Эстерхази. Сент-Андре сообщал, что русские не будут форcировать Одер, как и предполагали пруссаки.
18
PC XVII, № 10396, 10417.
Но едва ли не более важным стало использование материалов перехвата в последовавшей за военной столь же ожесточенной информационной битве между Петербургом и Берлином. С началом активного участия России в Семилетней войне пропагандистская полемика касалась в основном «эксцессов», чинимых армиями над мирными жителями [19] . Осенью же 1758 г. обеим сторонам важно было убедить европейскую общественность в своей победе при Цорндорфе [20] . Обнародование перехваченных писем или экстрактов из них в подобных целях было общераспространенной практикой [21] . В России, к примеру, обнародовали в последнюю русско-шведскую войну 1741–1743 гг. захваченные неотправленные письма шведских солдат [22] . И в этот раз пруссаков решили бить их же оружием: для подтверждения своих позиций после Цорндорфа использовали письма свидетелей баталии из Восточной Пруссии, перехваченные и направленные в Придворную Конференцию российским губернатором Кенигсберга Николаем Корфом (№ 113, 114) [23] .
19
Фридрих II – министру кабинета гр. фон Финкенштейну, Доберло 07.09.1758 (эксцессы русской армии в Новой марке, N 1291); Лорд-маршал Шотландии [Джордж Кейт] – гр. Подевильсу, Невшатель 13.09.1758 (об организации антирусской кампании в Европе, N 1290). Русский ответ: Schreiben eines Russischen Reisenden.
20
Anklam 2007; Осповат 2010, 9–12.
21
После разгрома в следующем, 1759 г., франко-саксонской армии при Миндене была захвачена корреспонденция главнокомандующего маркиза де Контада, немедленно опубликованная в выгодном для англо-прусской коалиции свете. В одном из захваченных писем, в частности, сообщалось, что после баталии при Цорндорфе «г-н генерал Формер [Фермор] написал всем посланникам Императрицы Российской при европейских дворах письма» с изображением в выгодном для России свете произошедшего 14/25 августа (Lettres 1759, 38).
22
Егоров 2015, 7.
23
ЖВД, 238–246. Спустя полвека катастрофа Великой армии в России 1812 г. точно так же подтверждалась публикацией перехваченных французских писем.
Пруссаки обнародовали переводы нескольких бумаг из перехваченной почты: реляцию генерала П. И. Панина И. И. Шувалову со сведениями о потерях четырех полков приданной ему бригады (№ 4) и депешу шведского волонтера при русской армии Фромхольта Армфельта командующему шведскими войсками в Померании генералу Густаву Давиду Гамильтону (№ 112). Армфельт, сражавшийся в недавней русско-шведской войне 1741–1743 гг. против этой самой армии, был в своих оценках довольно критичен. Еще более критичной оказалась реляция о состоянии русской армии в целом и о Цорндорфской баталии принца Карла Саксонского, также перехваченная с курьером [24] . Взбешенный главнокомандующий Фермор был на той же русско-шведской войне с противоположной стороны и своим новым союзникам не доверял. По поводу реляции Армфельта он писал, «что бы и неприятель наш злее выдумать не мог», и просил «от всех господ волонтеров» «армию избавить» [25] .
24
Оригинал в берлинском фонде отсутствует, но текст известен по русскому переводу из бумаг М. И. Воронцова (Принц Карл 1872).
25
В. В. Фермор – М. И. Воронцову, Мариенвердер 18/29.11.1758 // АКВ VI, 349.
Обе стороны направили в важнейшие центры, формировавшие общественное мнение тогдашней Европы свои, равно далекие от реалий, циркуляры о Цорндорфской баталии. Акцент в обоих делался на обстоятельствах, наиболее дискредитировавших каждую из сторон. Фермор, как мы увидим, прямо исказил действительность, утверждая, что «l’Ennemi a abandonn'e le Champ de Bataille, en se retirant… Le lendemain nous avons enterr'e les morts» [26] . Однако, в свою очередь, и Фридрих, мягко говоря, покривил душой, уверяя, что «mes troupes ont combattu avec une valeur singuli`ere & en gens qui d'efendroient la patrie» [27] .
26
«Неприятель, отступя, оставил поле битвы. На следующий день мы похоронили погибших» (В. В. Фермор – кн. А. М. Голицыну [русскому посланнику в Лондоне], копия. Гроcс-Каммин, 31.08/11.09.1758 (N 1287. Bl. 150).
27
«Мои войска дрались необыкновенно хорошо, защищая [свое] отечество» (черновик циркуляра Э. Ф. фон Херцберга от 26.08.1758, отправленный в Лондон, Гаагу, Регенсбург, Варшаву, Гамбург, Данциг, Копенгаген, Невшатель, Венецию, Рим и Кельн (N 1287. Bl. 30). Ср. копию переписки А. М. Голицына и лорда Холдернесса (Лондон 25.09 и 26.09.1758, N 1287. Bl. 149–151) и комментарий к ней: Schaefer 1870, 102–103.
Для нас важно, что благодаря всем этим обстоятельствам материалы, о которых идет речь, отложились в фонде прусской королевской администрации, Тайного совета (Geheimer Rat), благодаря чему и уцелели. Поскольку Военный архив в Потсдаме, куда они должны были бы попасть по логике вещей, практически полностью погиб после бомбардировки англичан в 1945 г.
Русские письма, несмотря на все перипетии истории, остались практически в том же виде, в котором их вынули из сумы курьера, включая конверты и хорошо сохранившиеся красные сургучные печати: хороший материал сфрагистики для изучения еще не кодифицированных к тому времени дворянских гербов. Негативным фактором, повлиявшим на сохранность и читаемость писем, стало лишь то, что они писались в походных условиях, нередко на марше. Многие письма написаны разведенными, частично выцветшими за 250 лет, чернилами, иногда в буквальном смысле на клочках бумаги.
Уникальность материала в том, что особенности отложения архивных документов делают подобные находки нечастыми. Мало того что в архиве оказалось все без разбора разнородное содержимое из сумы курьера – от записочек до чертежей укреплений, – но к тому же пруссаки оставляли все нетронутым, не понимая содержания русских каракулей и опасаясь выбросить нечто важное. В государственные архивы личная корреспонденция в эти времена попадала только в экстраординарных случаях, обычно в качестве конфиската или приобщения к делу. В Пруссии перлюстрация и контроль за настроениями армии и подданных были поставлены на поток, и мы имеем регулярные экстракты из писем массы поданных короля в Семилетнюю войну как барометр общественного мнения [28] . В России середины XVIII в. обычной почте тоже не доверяли. Канцлер М. И. Воронцов писал, к примеру, своему племяннику в Европу: «Ne m’'ecrivez dans vos lettres que des choses g'en'erales et r'eservez pour votre retour ici tous ce que vous trouverez digne de remarque [29] ». Перлюстрация заграничной переписки наряду с другими мерами предусматривалась как системная мера уже с начала елизаветинского царствования [30] . Ко времени Семилетней войны она практиковалась на наиболее важном стратегически почтовом тракте из Пруссии через остзейские губернии в Петербург – на Нарвском, Рижском почтовых дворах и в завоеванной с 1758 г. Восточной Пруссии. Однако системы, подобной прусской, по всей стране не существовало; не было и четко определено, кто имеет право перлюстрации [31] .
28
Например, N 1466 и 1469 в том же фонде («Выписки из вскрытых на прусских почтамтах и содержащих сведения о военных действиях писем»).
29
«Пишите мне в Ваших письмах лишь про обстоятельства общие, а все, что найдете достойным особого внимания, приберегите до Вашего возвращения сюда» (в Санкт-Петербург. – Д. С.) (М. И. Воронцов – А. Р. Воронцову, СПб. 10.10.1759 // АКВ XXXI, 97).
30
См.: Филюшкин 2002, 72 об указе 1742 г., вводившем механизмы и штаты контрразведывательной деятельности в России.
31
Ср.: Измозик В. С. «Черные кабинеты»: история российской перлюстрации. XVIII – начало XX века. М. 2015, 75–84. Еще до выступления армии в поход в 1757 г. С. Ф. Апраксин по своей инициативе велел вскрыть отправлявшуюся в Пруссию почту, обнаружив таким образом измену лифляндца подполковника Блома (см. ниже). После этого Апраксину по личному разрешению императрицы дозволили вскрывать письма – но только «подозрительные» и только до выступления в поход. Просьба секретаря походной Секретной канцелярии Веселицкого продолжать перлюстрацию самостоятельно после отзыва Апраксина не была удовлетворена (П. П. Веселицкий – М. И. Воронцову, Либава 14/25.11.1757 // АКВ VII, 500–501). О конфликте зимой 1758 г. касательно перлюстрации между почтмейстером Шмидтом и генерал-аудитором-лейтенантом Исаковым в Нарве см.: АКВ IV, 100–103.
В частных фондах в России личной корреспонденции на этот период также сохранилось немного, как правило лишь у знатных родов вроде Воронцовых или Паниных. Однако и сохранившиеся семейные эпистолярии зачастую отличает сознательная выборочность в хранении и публикации материалов [32] . Особенно редка «лейтенантская» или, точнее, «поручицкая» проза – свидетельства нижнего офицерского звена, которые присутствуют в нашем корпусе. Вообще же эпоха 1730–1750-х гг. даже на общем небогатом фоне русского XVIII в. выделялась А. Г. Тартаковским как «едва ли не самая глухая, неплодотворная пора» для мемуарного жанра и автобиографики в целом [33] .
32
Бекасова 2006, 26.
33
Тартаковский 1991, 49–50.
В настоящем издании публикуются все входящие в найденный корпус частные письма, без изъятий и в аутентичном виде (см. правила публикации в начале основной части). Вне его остался лишь фонд, содержащий совершенно разрозненные письма и документы, найденные пруссаками в брошенном лагере дивизии Румянцева (N 1446). Особняком стоит также частная корреспонденция польского волонтера кн. Антония Сулковского, попавшего в плен при Цорндорфе (N 1444). Она публикуется здесь только в той части, которая освещает реалии походной жизни российской армии и кампании 1758 г.
Последняя часть публикуемых текстов подобрана с расчетом дать максимально аутентичный контекст обстоятельств создания писем. Это взгляд с разных перспектив, сконцентрированный на одном и том же пространстве и времени кампании 1758 г. К свидетельствам «актеров» Цорндорфского «марсова праздника» с обеих сторон добавлены зрители. Большая плотность свидетельств, сосредоточенных на небольшом отрезке времени в отношении ограниченного пространства, делает сходство с классицистическим театром единства действия, времени и места еще более полным. Приводятся свидетельства волонтеров при Российско-императорской армии, а также гражданских лиц из окрестностей Цорндорфа.