Письмо никому

Марченко Андрей Михайлович

Лодка была не то, чтоб дырявой, но текла изрядно. Была бы в ней плошка вычерпывать воду, проблемы бы вовсе отсутствовали. Но вычерпывать воду можно было только кепкой Егора. Но последний, вероятно, скорей бы пожертвовал приблудной лодкой, нежели своей кепкой.

Вода сочилась меж досок, и скоро нельзя было поставить ноги так, чтоб не замочить ботинок. Набрав воды, лодка становилась тяжелей, оседала. Все больше становилась подводная часть лодки, все больше щелей находила вода.

И когда на шестой час пути появилась первая деревня Антон, с молчаливого согласия

Егора, обломками будки стал подгребать к деревне. Но промазал, и врезался в песок, уже когда деревушка почти закончилась. Спрыгнули в прибой — холодная вода налилась в ботинки. Что, впрочем, уже ничего не меняло — в них и так хлюпала вода.

Когда правили лодку к берегу, он был пуст. Потом лодку пытались затянуть на узкий пляж, но от воды она стала тяжелой и на берег выходила с трудом — теперь вода текла из щелей в обратном направлении. Наконец, выволокли ее на песок, но не так чтобы далеко. Привязали лодочный канат к какой-то сваи.

А зачем с ней вообще возиться, — думал Антон. Положить в нее пару камней, толкнуть от берега — она еще немного проплывет, потонет. Концы, что называется в воду.

Но когда пришвартовали лодку и подняли голову, оказалось, что на берегу стоит крепкий не то уже дед, не то еще мужик, который просто экономит на бритвах. На его локте небрежно лежала двустволка.

Он нежно гладил вороненую сталь стволов, как иной гладит собаку. Но нельзя было понять — по шерсти он гладит свое оружие или против шерсти. И оружие готово сорваться, рявкнуть, плюнуть пороховым перегаром.

— А лодка-то Пеки Горбатого. Под мостом взяли?.. — спросил мужик.

Егор осторожно кивнул:

— За нами гнались… Вот мы и позаимствовали.

— Ага, ага, ага… Да вы только не волнуйтесь! Он потом лодку заберет. Как лед сойдет — пойдет лавка-теплоход, я ему и передам. А вы какими судьбами-то здесь?

— Я же и говорю — за нами гнались, мы вот и бежали.

— Заблудились? — испытующе спросил старик.

Егор задумался. По большому счету, он сейчас твердо бы назвал только материк, на котором находится. Еще бы, пожалуй, назвал пару мест, где они не находятся — это не европейская часть этого материка. Насчет всего остального имелись сомнения. Небо было затянуто низкими тучами, и куда течет эта река определить не представлялось возможным — очевидно, она течет куда-то вниз из места повыше. Всем остальным приметам было опасно верить — скажем, мох здесь рос везде. Север тут был, в своих владениях. Он окружал, становился перед тобой стеной, скалил изъеденные цингой зубы за твоей спиной.

Но паниковать по этому поводу не хотелось — реки имеют берега. На них имеют свойства расти города или на крайний случай деревушки. Из последних наверняка можно выбраться в деревни побольше, а там и в города, с регулярным железнодорожным сообщением.

— Стало быть, заблудились?.. — повторил старик чуть настойчивей.

— Ну да… — не выдержал Антон. Для него подобная передряга была впервой, и он имел право немного попаниковать. — Мы заблудились.

— Ну тогда, — подытожил старик, — милости прошу ко мне в гости.

***

Оказалось,

что когда Егор бросал с поезда сумку, раскололся корпус зарядного устройства мобильного телефона. Треснула пластмасса, но электрика будто бы работала. В избушку деда было подведено электричество, и теперь телефон заряжался. Впрочем, покрытия здесь не было.

Сначала, зайдя в избу, друзья скинули куртки. Но оказалось, что внутри довольно прохладно.

— Что-то холодно у вас тут…

— Да я дверку-то открывал, чтоб живность вымерзла…

— Живность? — насторожился Егор.

— Да не волнуйтесь, не клопы… Тараканы тут у меня…

— Прусаки?..

— Прусаки?.. — хохотнул старикашка. — Да не, не прусаки. Прусаки — они воинственные, а эти больше мирные. Баварцы, наверное, потому как толстенькие, когда пива попьют, то песни за плинтусом поют — не уснуть.

Банальную баню хозяин не стал топить — просто дал какую-то дерюгу вытереть промокшие ноги. Зато достал бутыль с самогоном, тут же разлил по высоким граненым стаканам. Набросал гостям еды, себе же оставил немного закуски… Разве что хлеба было мало и выпечки он был явно местной — мягкий, такой крошащийся, что нож не сколько резал, сколько мял буханку.

— А оно, в общем, даже хорошо, что вы заблудились. Скучно тут, — стал рассказывать старик. — Расскажите, чего в мире-то деется, а то тут сидишь, на весь мир смердишь… Ну это, конечно, в смысле переносном… Меня, если что, Колей зовут…

— Э-э-э… — начал Егор.

Мужик его понял.

— Дед Коля, если на то пошло.

— Я — Егор… Это — Антон… А как ваша деревня называется?..

— Деревня и есть… Зачем ей еще как-то называться?

Подняли стаканы.

— Ну, за хозяина, — предложил Егор. — За знаменитое сибирское гостеприимство.

Выпили самогон — он оказался крепким, никак не меньше шестидесяти градусов. Антону с непривычки удалось только пригубить адскую жидкость.

Зато старик тут же, чтобы не забыть, долил в стаканы еще самогона и, даже не закусив, принялся за то, из-за чего все и затевалось, а именно, — за беседу.

— Ага… Знаменитое сибирское гостеприимство. Прохожего надо обогреть и приютить. Потому что если не помогать друг другу, кольцо добра не замкнется и, когда тебе нужна будет помощь, тебе либо не откроют, либо некому открыть будет. И ты издохнешь как тот, кого не приютил ты.

— Великолепно, дед. Ты убедил нас своим примером. С этой минуты мы с тобой — единоверцы.

Антон осторожно огляделся. Ружье уже отдыхало на стене.

В одном углу висела потемневшая икона в обрамлении пыльного рушника. В другом — радиоточка: репродуктор с черной тарелкой динамика и ручкой. Может, он был и поновей, нежели те, из которых о победе вещал Левитан.

Под ним стоят телевизор, накрытый скатертью, то ли по причине поломки, то ли из-за ненадобности.

Антон подумал, что старику на самом деле плевать, что творится в мире. Какая разница, что происходит за горами, за границей. Он-то, вероятно, и на том берегу реки бывает редко.