Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Шелест ткани стих, сменившись почти неуловимым звуком шагов, и цесаревич предположил, что с туалетом покончено. Обернувшись, он едва приоткрыл глаза – ровно настолько, чтобы различить тонкий женский силуэт, но не дать понять, что он уже бодрствует.
Подозрения подтвердились – Катерина уже выглядела так же, как и вчерашним вечером, исключая лишь густую волну волос, еще не убранную в прическу. Если судить по передвижениям Катерины и зажатым в пальцах шпилькам с лентами, она думала
До какого-то странного томления в груди хотелось отнять у нее все эти предметы: её лицо, обрамленное темными завитками, вольно лежащими на плечах и укрывающими лопатки, не идеально приглаженными, а столь очаровательно спутанными между собой, выглядело по-особенному притягательным и вызывающим желание остановить мгновение.
– Постойте, – слово сорвалось хриплым от сна голосом раньше, чем разум сумел его зафиксировать.
Катерина вздрогнула, слишком резко вскидывая голову; она явно не ожидала, что не единственная проснулась на рассвете.
– Ваше Высочество? – её голос был не менее неустойчивым. – Прошу простить. Я помешала Вашему сну?
Открыв глаза уже полностью, цесаревич оттолкнулся от спинки кресла и, разминая затекшие плечи, предотвратил возможные извинения:
– Я часто просыпаюсь до восхода солнца. Куда важнее – к чему столь ранее Ваше пробуждение?
Эмоции на её лице, едва заметные в предрассветной мгле, сменились: то легкое удивление и неловкость, что присутствовали моментом ранее, истаяли, уступая место обычной собранности и вежливой бесстрастности.
– Мне стоит как можно быстрее собраться и покинуть Дармштадт.
– Мне казалось, Вы намеревались сначала пустить слух о проведенной вне собственной спальни ночи, – пристально взглянул на нее Николай, поднимаясь с осточертевшего кресла.
Она кивнула, продолжив свои поиски, но спустя несколько секунд все же дополнила молчаливый ответ:
– На это не потребуется много времени. Мне нужно лишь поделиться тайной с mademoiselle Жуковской, а уж она найдет способ быстро распространить сплетню среди фрейлин.
– Однако до пробуждения mademoiselle Жуковской еще добрых часа полтора, – все еще недоуменно смотрел на нее Николай. – И, к тому же, Вы сильно рискуете достоверностью сочиненной легенды.
Застыв на месте и полуобернувшись, Катерина бросила на него через плечо удивленный взгляд.
– Своим побегом на рассвете?
– И этим тоже, – приблизившись к ней, цесаревич позволил себе легкую усмешку, обходя напряженную женскую фигурку. – Но есть еще одно. Для барышни, что всю ночь предавалась страсти, у Вас слишком невинный вид.
На миг потеряв дар речи от такого заявления, Катерина, пойманная в ловушку
– Мне недостает разорванного в порыве страсти лифа и смятых юбок?
Замедлившись и сменив направление, цесаревич с прежней лукавой улыбкой не сводил глаз с втянувшейся в случайно начатую устную игру Катерину.
– Пожалуй. Но это уже крайние меры, – он нарочито изучающим взглядом прошелся по её платью, возвращаясь к лицу, на котором играла загадочная полуулыбка. Протянув руку, осторожно снял маленькую жемчужную брошь, что скрепляла половинки стоячего воротника, позволяя тому слегка открыть вид на фарфоровую кожу длинной шеи и линии выступающих ключиц.
Зеленые глаза в полумраке сверкнули; тонкие женские пальцы потянулись к мочке уха, вынимая тяжелую серьгу в виде бриллиантовой капли, обрамленной мелкими гранатами.
– Полагаю, это должно остаться у Вас, – драгоценность легла в его раскрытую ладонь, и в миг, когда их руки соприкоснулись, разум цесаревича пронзило желание удержать её кисть в своей. Вместо того он сжал до побелевших костяшек врученное ему украшение, чувствуя, как острые грани оставляют следы на коже.
– И это, – он потянул за лиловую ленту, о которой она уже и забыла, – тоже.
– Предлагаете мне не собирать волос? – почти одними губами уточнила, расслабляя руку, держащую шпильки.
– Вы же помните – барышни из высшего общества своим туалетом сами не занимаются. А служанки в такое время еще спят. Однако, – Николай с какой-то трепетной осторожностью дотронулся до темного завитка, отводя его назад, – отпустить Вас в таком виде я все же не могу.
Позволить кому-то видеть её такой – откровенно-прекрасной – было просто недопустимо. Этот образ, что он так нагло украл, предназначался единственному человеку: её жениху.
– Присядьте, – раздалась уверенная просьба, сопровождаемая легким кивком в сторону постели.
Зеленые глаза ни на миг не отрывались от голубых – она почти интуитивно дошла и опустилась на самый край, ожидая дальнейших указаний. Цесаревич присел рядом.
– Отвернитесь.
На лице её обозначилось недоумение, впрочем, стершееся почти моментально и не повлекшее за собой вопросов – она безмолвно исполнила просьбу. А после от взгляда Николая не укрылось, как напряглись её плечи, когда он пропустил сквозь пальцы мягкие локоны; с тихим звоном по покрывалу рассыпались шпильки – она все поняла.