Плацкарт
Шрифт:
– А зачем тебе будущее? Надо жить сегодняшним днем. А если я и уеду, что тут страшного? Ты тоже можешь ко мне перебраться, найдешь там работу…
По реке проехала моторная лодка, от нее разошлись в обе стороны волны.
Я сказал:
– А помнишь, лет двадцать назад весь тот берег был уставлен моторками?
– Помню. И плавало их тоже много. В выходные особенно. И куда они делись?
– Разрезали автогеном и сдали на металлолом.
Воскресенье
Шел дождь. На трубках антенны, привинченной к краю балкона, висели крупные капли. Из-за листьев двух старых кленов двора почти не было видно. Телевизор работал на малой громкости, шла передача «Смак».
Мама встала с дивана, подошла к окну, поправила занавеску.
– И зачем тебе ехать в эту Москву? Там такое творится – то террористы, то взрывы. Совсем ведь недавно метро там взорвали – столько людей погибло. А о нас ты подумал? Хочешь, чтобы мы тут испереживались…
– На самом деле, это ты думаешь только о себе – чтобы я был под боком, чтобы не волноваться. А это, может быть, мой единственный шанс.
– А ты знаешь, сколько таких уже съездили, поработали и вернулись – без денег и без всего? А некоторые и не вернулись: или с поезда сбросили, или там, в Москве, убили за деньги. Я тебе что, не рассказывала про сына Нины Сергеевны? Работал охранником, напали – два удара ножом в живот и чем-то тяжелым по голове. До сих пор в реанимации. Она поехала, с ним там сидит – хорошо, хоть начальник его оказался хорошим, гостиницу ей оплачивает.
– Я ж не охранником еду работать…
– А какая разница? Все равно там опасно. – Мама посмотрела на папу. – А ты что нам скажешь?
– А что я могу вам сказать? Главное – делать свое дело, ощущать, что ты – на своем месте, разве не так? Да, многое изменилось за последние годы, но ведь это – основа всего, без этого невозможно. Разве нет?
– А помните, как трудно нам было, когда Союз развалился? – сказала мама. – Инфляция, шоковая терапия, заводы стояли, зарплату месяцами не выдавали. Снег в детском саду приходилось по очереди убирать: ты – до занятий, мы – вечером, после работы. А сейчас, вроде, все нормализуется, зарплаты растут… Хоть медленно, но растут, и рубль стабильный. Кто-то говорит, что Путин плохой, но ведь стабильность в стране…
– Только давайте не будем здесь про политику, ладно? – перебил я.
Мама замолчала, поглядела в окно, снова заговорила:
– Пора тебе, Дима, остепениться. Поженились бы с Наташей, а то сколько вы уже с ней? Года четыре?
– Пять.
– Ну вот, пять. И ты нам никогда не рассказываешь ничего… Ты ей предложение делал? И что она? Не хочет за тебя выходить? Или ты сам не хочешь жениться?
– Сколько раз тебе повторять? Нас устраивает так, как сейчас – по крайней мере, на сегодняшний день. А там будет видно…
– И как ты это себе представляешь? Ты – в Москве, она – здесь. Это что, нормальная ситуация?
– Да ладно, что ты напала на парня? Сами во всем разберутся. – Папа отложил газету и поскреб грудь в вырезе майки. Волосы на груди у него были седыми.
– А я что, Диме плохого желаю? Я хочу, чтобы все было как у людей. Поженились бы, сейчас кредит можно взять на квартиру, если молодая семья…
– Кредиты дают до тридцати лет, а мне уже скоро тридцать.
– Ну и что? Наташа могла бы взять на себя. Ей ведь еще двадцать девять?
– Да перестань ты, мам… Кредиты… Что, специально ради кредита жениться?
– Я и не говорю, что специально…
– Ну и все. Я уже говорил и опять повторю: нам и так хорошо.
– Ну, если вам хорошо… Делайте, что хотите. – Мама поправила воротник халата, села в кресло, подняла с пола пульт телевизора.
Я прошел в детскую, сел на кровать, взял телефон и набрал номер Игоря. Он уже где-то напился или не протрезвел со вчерашнего дня.
– Ну, что ты решил насчет переезда в столицу? – спросил он.
– Скорее всего, надо ехать.
– Правильное решение. Хотя, в сущности, никакого решения не было, и выбора у тебя тоже не было. Все это давно уже кто-то решил за тебя. В высших сферах.
– Ты это серьезно?
– Конечно. Высшие сферы всегда все решают за нас. От них даже зависит, напиться сегодня мне, или нет. С Кушнеренко ты уже виделся?
– Нет, завтра подойду к поезду.
– Ладно, привет ему передавай, хоть он и мудила.
Понедельник
Антон курил под дождем у вагона. Я подошел, мы поздоровались за руку, он встал под мой зонтик.
– Сейчас докурю – и пойдем побазарим.
Я посмотрел на окна вагона.
– Ты что, в плацкарте ездишь?
– Ну да. А зачем мне купе? Ехать всего одну ночь: вечером лег, утром проснулся. – Антон сделал затяжку и бросил бычок под вагон. – Все, пошли.
Проводница спросила:
– А ваши билеты?
– Я показывал уже свой. Вы что, не помните? А это – со мной, провожающий.
– Контингент на фирме, в целом, нормальный, – сказал Антон. – Некоторые, конечно, придурки. Тормозные, короче – их надо прессовать, а то сядут на шею. Но ты не боись, все будет, как надо. Все путем. – Он ухмыльнулся, отодвинул занавеску и выглянул из окна. На перроне стояли под зонтиками два мента и две девушки. Девушки хохотали.
– Хорошо, что мои родоки не поперлись меня провожать. А хотели. Но я им жестко сказал: попрощаемся дома – и все. Надо мне, чтоб мамаша здесь плакать еще начала – она это умеет.