Пламя моей души
Шрифт:
Елица быстро подошла к нему, одеяло отогнула и осмотрела рану, что осталась в боку Радана, едва затянутая зыбкой коркой, воспалённая, даже чуть потемневшая на рваных краях. Наконечники на стрелах, видно, хитрые были. Да много раз она слышала, что ватажники с севера, затерявшись в дружине Борилы, исподволь служили Эрвару одному, его приказы выполняли. Да Зимавы, вестимо. И порой они сражались нечестно, подло, используя как раз вот такие уловки: если и ранил стрелой, хлопот этим много доставил, потому как наконечник достать сложно. Да только кабы знали они, что этим могут и невинной вовсе душе навредить.
— В ближайшей веси от места того, где напали на отряд наш, лекарка вынула стрелу. Травками залечить попыталась, но плохо помогло, — снова заговорил Леден, остановившись рядом. — Вот его сюда и повезли. Решили, что наши лекари всяко лучше.
— А я чем могу помочь? — едва ворочая онемевшим языком, пробормотала Елица. — Я ж не лекарка, не знахарка и не травница.
— Заговаривать раны ты умеешь, кажется, лучше многих, я слыхал, — в голосе княжича послышалась ободряющая улыбка. — Помогать можешь там, где лекарки не могут.
— Ты выдумал всё, — Елица повела плечом. — У тебя другое было...
И вдруг легла его ладонь рядом с шеей, сжала слегка — и по спине пронеслась дрожь лёгкая — не от холода вовсе или страха. Захотелось вдруг вынуть из кошеля обручье, что подарил Чаян и показать ему, спросить, что он о женитьбе брата думает? Увидеть на его лице хоть какие-то ответы. Елица слегка склонила голову к его руке — да не коснёшься ведь.
— Я не выдумал. Этот ты в себя веришь мало. Ты посмотри, может, поймёшь чего? Как помочь можно.
Елица, отогнав челядинку, села рядом с лавкой, где лежал Радан. Попробовала заговор простенький, чтобы на рану его наложить, успокоить хворь, что растекалась уже во все стороны от неё по телу. Но не нашла отклика даже самого малого, словно душа мальчика, жива его внутренняя, забились уже куда-то очень глубоко, готовясь совсем уйти. И пустота такая расплескалась в груди от понимания этого — холодная, гулкая. Елица отдёрнула руку.
— Я не могу. Он… — слова вдруг закончились все разом.
Она смотрела в неподвижное, бледное лицо Радана, так ясно, как никогда ещё в жизни, понимая, что помочь ему и правда не сумеет. Не дотянется. Заканчивается её власть там, где жизнь ещё теплится, где стремится ростком хотя бы самым малым к свету — протяни руку, помоги словами сильными — и вызволишь. А тут всё погрязло во мраке и, кажется, потекла уже душа маленького княжича к реке Смородине.
— Что? — переспросил Леден.
Она встала резко и тут же попала в оковы рук его, что схватили за плечи. Елица и хотела бы вытряхнуть из души тот сор безысходности, которым она наполнилась — как из мешка старого пыль — а не могла. И слёзы застыли в глазах жгучие — не разреветься бы. Леден встряхнул её легонько, призывая посмотреть на него.
— Я не смогу. Не смогу дотянуться.
— Если ты не сможешь, то некому больше, — укорил её княжич за слабость невольную и сомнение.
Она всё ж посмотрела на него. Скользнула по губам Ледена едва заметная улыбка — дух её поднять хоть немного. А ладони его легонько потёрли плечи — вверх и вниз. Елица прищурилась, всматриваясь пуще, и вдруг едва не вздрогнула от догадки смелой, но пока что неверной. Она обхватила его лицо так резко и неожиданно, что княжич едва назад не прянул. Но замер в ожидании, слегка, кажется, побледнев. Елица погладила его колючие щёки большими пальцами, улыбаясь невесть чему. И почувствовала внутри него знакомый уже холод, которого исподволь стала опасаться немного меньше с той ночи в пещере, хоть и понимала, что вреда он может причинить много, если в недобрый миг с ним столкнуться.
— Еля, — хрипло сказал Леден, видно, не понимая её совсем, но не отстраняясь. — Скажи хоть что-нибудь, иначе…
— Ты можешь ему помочь.
Княжич нахмурился и всё же отступил, выскальзывая из её рук, оставив на ладонях будто изморозь тающую. Елица шагнула за ним. Как бы объяснить теперь смутные свои ощущения, как бы указать дорогу верную, по которой ему пройти нужно, чтобы помочь Радану. Да и захочет ли?
— Ты шутишь, — покачал головой Леден. — Я никому не могу помочь. Особенно к жизни вернуться. Не для того меня Морана в Явь возвращала.
— А для чего?
— Чтобы больше жизней в её мир отправил.
— Так то любой воин может. А ты — особенный. Ты в Навь ходить можешь, и в Яви живёшь. Между мирами находишься постоянно, а не замечаешь того, потому что привык.
Леден, похоже, бежать из горницы передумал: прислушался да призадумался крепко. Не всякий раз легко можно осознать то, что изо дня в день сопровождает, словно дыхание собственное. Кабы каждый задумывался над тем, как оно — ходить — так и спотыкаться бы стал на каждом шагу.
— Особенный, — хмыкнул он наконец. — Так если на по грани хожу, чем выручить могу мальчишку?
— Укажи ему верный путь — назад.
Елица подошла снова и осторожно взяла его ладони, пытаясь хоть немного почувствовать в нём этот надрыв, его незаживающую рану, что осталась с самой юности. Призвала на помощь Макошь и силу её всетворящую, силу Матери Земли. Первый раз она хотела понять другую его сторону, стараясь отринуть страх перед ней. И, кажется, начала вдруг проваливаться будто бы в песок мокрый, погружаться медленно всем телом.
— Ты только подскажи мне. Подскажи, Еля, — Леден склонил голову, всматриваясь в глаза её неподвижно — словно тонул. — А я…
Он положил осторожно ладони ей на талию и к себе чуть привлёк, на полшажочка. Сердце дрогнуло, обдавая всё тело душным трепетом. Елица провела по скулам княжича вверх, расчесала пальцами волосы на висках. И он обволок её сильнее — собой как будто, силой своей внутренней, дарованной Мораной. Так, верно, умирают во сне. Затихает всё внутри, угасает, а разум в этот миг качает на волнах сновидения: спокойного ли, страшного — не важно — может, и того, и другого вместе. Как сейчас хорошо было смотреть в глаза Ледена, чувствуя тяжесть его рук, чувствуя, как поглаживает он мягко поверх ткани, и в то же время не по себе становилось смутно.