Пламя над тундрой
Шрифт:
— Не знаете, господин, живет ли в поселке гражданин по фамилии Безруков. Звать его Сергей Евстафьевич.
— Да, есть. Живет тут недалеко.
— Проводите нас к нему, — вскочил на ноги. Антон.
— Сейчас уже поздно… — начал Куркутский, но Антон повторил: — Проводите, сейчас… Безруков мой друг. Он будет рад.
Антон не ошибся. Мандриков и Берзин радостно встретили посланцев товарища Романа, Они с уважением смотрели на товарищей, которые совершили больше, чем героический подвиг, добравшись зимой в Ново-Мариинск.
Жадно слушали Антона и его подругу товарищи, Засыпали вопросами, пока наконец не вспомнили, как измучены дорогой их гости.
— Спать, отдыхать, есть как можно больше, — прекратил все расспросы Мандриков. — Оставайтесь Здесь, а мы пойдем к товарищам.
— Идите, идите, — поторопила Мандрикова и Берзина жена Клещина, обычно тихая, застенчивая. — Наговоритесь еще. А им и помыться надо и отдохнуть.
Уже на плите грелась вода, что-то шипело на сковородке, пахло ароматом свежего кофе.
Выйдя на ночную улицу, Берзин сказал:
— Эту девушку я знаю. Она приходила к Новикову справляться об Антоне, когда его колчаковцы схватили.
— Бедный Николай Федорович, — произнес Михаил Сергеевич. — Как ему сказать…
Слишком тяжелой была весть, которую привезли Антон и Наташа: жена Новикова убита в колчаковском застенке.
С каждым днем товарищи все нетерпеливее ждали приезда Новикова. Это было крайне необходимо. В письме товарища Романа, которое привез Антон, говорилось о решении Дальневосточного подпольного комитета партии усилить подготовку К восстанию против колчаковцев. Роман не указывал точного срока, но из письма было ясно, что восстание намечается на конец января или начало февраля будущего года.
— У нас все будет готово к этому сроку. Как ты думаешь, Август? — взволнованно рассуждал Мандриков.
— Дальше ждать невозможно, — Берзин говорил медленно, но внутри у него все кипело. — Громов, Суздалев, Толстихин, милиционеры обнаглели. Грабят чукчей, издеваются над шахтерами, держат впроголодь. Говорят, что нет продуктов, надо экономить, а так ли? Посмотреть бы в складах коммерсантов.
— Придется. — Тон у Мандрикова был грозный. — Не позволим морить людей голодом.
— А власть здесь установим советскую, — решительно сказал Берзин. — Поднимем красный флаг!
— Да, поднимем красный флаг, — торжественно повторил Мандриков.
Они шагали в ногу, словно видели в темноте, как над Ново-Мариинском развевается красное знамя. Письмо товарища Романа вызвало и радость, и волнение, и дало еще большую уверенность и силы. Партия помнит о них, помогает им, уверена в них.
Они пришли к учителю. Куркутский подбросил угля в печку и занялся приготовлением чая. Мандриков еще раз прочитал письмо товарища Романа. Он отчетливо произносил каждое предложение. Товарищи внимательно слушали.
— Это приказ, его надо выполнять, — первым заговорил Берзин, когда Мандриков отложил в сторону письмо. — Нельзя давать колчаковцам, вернее американцам, времени на укрепление отрядов.
— Эти отряды не боеспособны, — отмахнулся Мандриков. — Они разбегутся при первом выстреле.
— Оружие у людей в руках всегда может стрелять, — Куркутский снял с плиты вскипевший чайник. — Август правильно говорит.
Мандриков недовольно посмотрел на учителя:
— Не надо преувеличивать опасности. И к тому же…
— Зачем спорить? — прервал его Берзин. — Давайте лучше подумаем, с чего начать действовать?
— Какой сегодня день? — буркнул Михаил Сергеевич.
— Вторник, — Куркутский указал на календарь.
— Давайте в ночь с воскресенья на понедельник соберем всех товарищей с копей и радиостанций и наметим план действий, — предложил Мандриков. — В эту ночь собраться удобнее. Шахтеры придут под видом посещения Толстой Катьки.
— Создадим штаб восстания, — предложил Берзин.
— Согласен, — кивнул Мандриков.
— Я тоже, — Куркутский сделал знак всем молчать и подошел к занавешенному окну. За ним слышался скрип снега, ворчанье собак. Мандриков и Берзин тоже прислушались.
— Упряжка, — тихо проговорил Куркутский и посмотрел тревожными глазами на товарищей. Упряжка остановилась около школы.
— Гаси лампу, — сказал Мандриков. — Если беляки, то…
Он не стал договаривать. Уже давно было решено, как надо поступать в случае неожиданной опасности. Товарищи достали браунинги и стали по бокам двери. Куркутский прикрутил фитиль и задул маленький слабый язычок огня. В комнате стало темно и тихо. Только трещал в плите огонь и тонко ныл чайник. Учитель снял с окна темную штору, и слабый рассеянный свет звездного неба чуть осветил комнату.
Снаружи послышались шаги, и кто-то осторожно постучал в окно: два раза громко и два очень тихо.
— Оттыргин! — крикнул Куркутский и выбежал из комнаты.
Мандриков вздохнул, пряча револьвер в карман.
— Наконец-то, — тихо произнес Мандриков и последовал за учителем, надеясь увидеть Новикова.
Берзин зажег лампу. В комнату вошли учитель, Мандриков и улыбающийся Оттыргин. Друзья засыпали его вопросами, но он, взволнованный встречей, так плохо говорил по-русски, что Куркутскому пришлось переводить.
— Молодец, Николай Федорович, молодец! — то и дело восклицал Михаил Сергеевич, читая письмо Новикова. — Значит, и там, в тундре, назрело уже время для восстания. Ждут сигнала, помощи и, конечно, прежде всего правильного руководства.
— Огорчает одно — не найдены следы Шошина, Стайн обнаглел… Хозяйничает, как у себя дома… — пересказывал письмо Новикова Михаил Сергеевич.
— Дома так не хозяйничают, — не согласился Берзин. — Так поступают только в колониях.
— Но здесь не колония, — Куркутский едва сдерживал гнев.