Пламя над тундрой

Вахов Анатолий Алексеевич

— Веди овцу божью на заклание, — сказал малопонятно для Аренкау поп, — Скорее веди Варвару.

Радостный Аренкау бросился за Вуквуной. Марково, разбуженное звоном Агафопода, медленно просыпалось…

…Оттыргин, накормив собак и привязав упряжку около домика Чекмарева, бродил по ярмарке. Его не интересовали ни товары, ни пляски, ни борьба. Не остановился около старика-колымчанина, певшего высоким визгливым голосом о добром молодце, разившем ворогов. Песня была малопонятная, но это не смущало слушателей, обступивших его тесным кольцом. Старинная русская былинная песня пришла в тундру изуродованная в словах, и хотя трудно было понять ее Содержание, но мелодия и отдельные места, произносимые

и по-русски, и по-якутски, и по-чукотски, говорившие о храбреце, светлом герое, боровшемся за счастье, находили отклик в сердцах слушателей.

Оттыргин толкался среди людей, заглядывал в лица девушек, но его встречали удивленные и сердитые взгляды незнакомых глаз, а провожали ругань и смех, которые больно кололи его сердце.

Ярмарка шумела, гудела и не было ей никакого дела до Оттыргина и его тоски. Купцы выменивали связку пыжиковых шкурок за пачку табака или чая. За десяток патронов шел песец или горностай, за нож — три лисицы… Бойко шла торговля в складах — лавках Мартинсона, Микаэлы, Черепахина. Глаза Черепахина блестели алчностью. Руки жадно мяли мех, дрожащие губы дули на него. Охотники покорно ждали оценки своему товару…

Много бродило людей по ярмарке с пустыми руками И голодными глазами. Оттыргин без устали ходил, искал Вуквуну, но не мог найти. Надежда сменилась отчаянием.

Оттыргин остановился возле толпы людей, которые весело смеялись. Посредине несколько человек держало за края растянутую шкуру лахтака, на которой прыгал низенький человек с растрепанными волосами. Он что-то кричал, размахивая в воздухе руками и дрыгая ногами. Его крику вторили зрители. Едва он падал на шкуру, как его под дружный выдох — «ыи-ых!» — подбрасывали еще выше. Зрители надрывались от хохота. Но Оттыргину не было смешно. Он мечтал о встрече с Вуквуной, а ее нет. Юноша медленно побрел к дому Чекмарева. Вдруг кто-то цепко ухватил его за рукав, и знакомый голос, от которого дрогнуло сердце, весело спросил:

— Почему так долго не приезжал?

— Вуквуна! Вуквуна… — радостно вскрикнул растроганный Оттыргин. — Вуквуна…

Он смотрел на девушку и не знал, что ей сказать.

— Не забыл? — Вуквуна была довольна, что Оттыргин так обрадовался встрече, так смотрит на нее сияющими глазами, от которых становится весело на сердце. — Не забыл, как мы разговор колокола слушали?

— Пойдем слушать еще! — обрадовался Оттыргин, и по его лицу было видно, как он счастлив.

— Он же молчит! — Лицо Вуквуны помрачнело. Она вспомнила, зачем ее привез на ярмарку отец. Сделать ее женой Аренкау. А она не хочет быть его женой. Ей хорошо с Оттыргиным, она хочет быть с ним.

Оттыргин не замечает, что Вуквуна притихла. Он берет девушку за руку:

— Пойдем, — хотя сам не знает, куда идти.

— Пойдем, — охотно соглашается Вуквуна. Ей нравится, что Оттыргин куда-то ее приглашает. А ей хочется слышать его, ощущать крепкое пожатие руки. Она забыла об Аренкау.

Они бродили по ярмарке, потом очутились перед церковью, на том самом месте, где когда-то познакомились. На этот раз колокол молчал. Оттыргин предложил Вуквуне посмотреть его собак. Худые, с взъерошенной шерстью, с голодными глазами, они выглядели неважно, но раз это были собаки Оттыргина — они показались Вуквуне хорошими, и она нашла в них много таких достоинств, о которых не мог никогда предполагать Оттыргин.

Близился вечер, и Вуквуна ушла. Они условились встретиться завтра утром у церкви. Оттыргин проводил девушку глазами и ушел с ярмарки, мечтая о завтрашней встрече, но она не состоялась.

Вуквуна проснулась, радостно улыбаясь. Она видела сон, будто бы неслась по тундре с Оттыргиным на его упряжке. Собаки были большие и такие сильные, что перескакивали через реки и горы. Нарта плыла по воздуху как

птица. Вуквуна смотрела с высоты на землю и смеялась над Аренкау. Он был маленький, неуклюжий и все хотел догнать упряжку Оттыргина. Аренкау что-то кричал им, но Вуквуна не слышала его голоса. Она крепко держалась за Оттыргина, а он все чаще погонял остолом собак. Упряжка летела в синеве неба, навстречу солнцу. Оно ласкало их своими лучами, и упряжка понеслась еще быстрее. Впереди было что-то хорошее… Вуквуна открыла глаза и увидела Аренкау. Лицо ее затуманилось. Ох, лучше бы не просыпаться! Она снова закрыла глаза и стала думать об Оттыргине, хотелось, чтобы продолжался чудный сон. А куда она летела по небу с Оттыргиным? Надо ему сегодня об этом рассказать. Но уснуть ей уже не пришлось.

Отец настойчиво потеребил ее за плечо и приказал одеваться. В тесной землянке ночевало много приезжих. Они спали на шкурах на полу. Перешагивая через них, Вуквуна с отцом и Аренкау вышла на улицу. Было морозное утро. Небо бледно-голубое, воздух прозрачный. И тишина. Даже собаки молчали. Ярмарка еще не просыпалась. Вуквуна оглянулась на отца:

— Куда мы идем?

— Молчи, — сердито прикрикнул Сейгутегин. Он был расстроен. Не так он собирался выдать дочь замуж. Но, видно, иначе решили духи и бог русских. Надо подчиниться.

— Скорее, скорее, — торопил Аренкау. — Слышишь, медный ящик русского шамана перестал болтать. Он рассердился на нас. Мы заставляем его ждать.

Только сейчас Вуквуна догадалась, куда ее ведут. Сейчас ее сделают женой Аренкау. Она остановилась.

— Чего стоишь? Идем! — крикнул отец.

— Не пойду! — Вуквуна исподлобья посмотрела на Аренкау. — Не хочу быть его женой.

Сейгутегин рассердился. Он схватил дочку за руку и поволок к церкви. Сейгутегину не хотелось отдавать Вуквуну в жены. Аренкау, но было уже поздно передумывать. Он так много должен Аренкау, что только. Вуквуной и может рассчитаться.

Вуквуна сопротивлялась, вырывала свою руку.

— Не пойду! — Она вспомнила, что не рассказала Оттыргину о том, что Аренкау берет ее замуж. Девушка рванулась, но ее крепко держали и тащили дальше. Ее подвели к открытым дверям маленькой деревянной церквушки, около которой стояли Мартинсон, Гэматагин и Кальтэк. Американца забавляло происходящее. Чукчи боязливо поглядывали в церковь, где царил полумрак.

Из церкви вышел Агафопод. Воспаленные глаза казались безумными и никого не видели. Борода свалялась в войлок, и в ней застряли крошки. Длиннополое пальто с вытертым воротником и надорванным рукавом потеряло свой первоначальный коричневый цвет и лоснилось от жира и грязи. Из многочисленных дыр торчала вата. Но поверх пальто висел тускло поблескивавший крест. Агафопод был с обнаженной головой. Оглядев собравшихся, он с трудом хриплым голосом произнес:

— Веди агнца к алтарю.

Последние слова не поняли чукчи, и это разозлило Агафопода:

— Что глазища идольские вытаращили? Божьего престола не знаете, антихристы, прости меня господи.

Тут Агафопод осенил, себя крестом и как-то случайно его глаза скользнули по оттопыренному карману Мартинсона и заметили в нем бутылку. Агафопод повеселел и ощутил приступ жажды, но он знал, что американец не даст и глотка, пока Аренкау не будет обвенчан со своей второй женой.

Дальше Агафопод действовал весьма решительно, энергично. Он почти силой загнал всех в церковь. Там было темно и холоднее, чем на улице. Чукчи боязливо озирались. Гэматагин и Кальтэк спрятались за спиной Мартинсона, но Агафопод приказал Кальтэку стать за Аренкау, а Мартинсону за Вуквуной и, подняв над ними крест, заговорил так быстро, что никто не разобрал ни слова. Чукчи боязливо ждали конца заклинаний Агафопода, а Мартинсон наслаждался необычностью происходящего.