Пламя над тундрой
Шрифт:
Вуквуна испуганно отшатнулась, когда Агафопод ткнул ей в губы крест. Потом он то же самое сделал с Аренкау и сказал:
— Теперь вы богом нареченные муж и жена. Идите.
Все заторопились. Мартинсон достал из кармана бутылку рома и передал ее попу. Поп поспешно закрывал церковь и что-то мурлыкал себе под нос…
Весь день Оттыргин искал Вуквуну на ярмарке, но так и не встретил. Он был в отчаянии. Куда девалась девушка? Она же сказала, что будет у церкви. Десять, сто раз возвращался он к условленному месту, но Вуквуны не было. Старый Аренкау не выпускал ее из яранги. Вуквуна
— Я же сказал, чтобы из каждой яранги принесли по два песца! — раздраженно говорил Струков чукче-переводчику. — Это все?
Струков поднял руку, на которой болталась плетка, и указал на кучу меха, лежавшего у входа в ярангу.
Стайн, Струков и Бирич сидели в лучшей яранге стойбища, последнего перед Усть-Белой, и пили чай.
Стайн одобрял поведение начальника милиции. Чем жестче и непреклоннее будешь с туземцами, тем послушнее и сговорчивее они будут. Надо приучать их к порядку, к уважению властей. К тому же Стайн знал, что Струков поделится с ним пушниной. Об этом Дмитрий Дмитриевич ему прямо сказал при выезде.
Трифону Биричу было безразлично. Если Громов дерет с его отца, то почему бы Струкову не поживиться за Счет чукчей? Да и не обеднеют эти дикари от пары шкурок. В тундре зверя много. Чукчам только и гоняться за ним. На другое они неспособны. Бирич взял флягу и, отвинтив колпачок-стопку, наполнил ее спиртом, выпил и торопливо закусил мороженым, тонко наструганным оленьим мясом. Трифон протянул флягу Струкову. Тот выпил и вышел из яранги в сопровождении переводчика. Был ранний вечер. Огненный закат залил полнеба. Слабый ветерок нес поземку. Недалеко тесно сбилось небольшое стадо оленей. Людей не было видно. Стойбище словно вымерло. Только собаки грызлись у яранг. Струков хлестнул себя по ноге плеткой.
— Попрятались, стервы! Я их научу выполнять распоряжения! — он указал на ярангу, мимо которой проходил. — Здесь отдали шкурки? Нет? Сейчас заставлю!
Они вошли в ярангу, освещенную жирником. В ней было полно народу. Громкий говор сразу стих. Взрослые и дети с испугом смотрели на Струкова. Он приказал переводчику позвать хозяина. От очага поднялся старик и подошел к Струкову. Он был ростом ниже начальника милиции и смотрел на него подслеповатыми глазами, подняв лицо.
— Спроси его, — сказал Струков переводчику, не сводя глаз со старика, — почему он не принес шкурки?
Переводчик и старик заговорили. Струков по жестам старика понял, что тот не хочет давать мех, и, не дожидаясь перевода ответа, взмахнул плеткой. Со свистом разрезав воздух, она опустилась на голову старика. Старик вскрикнул, выронил трубку и схватился за голову. А Струков, оскалив зубы, ругаясь, с остервенением хлестал его плеткой.
Старик кричал тонко и страшно. Испуганно закричали сбившиеся в углу чукчи. Свистела плетка, рассекая одежду
Струков смахнул со лба пот, стер с губ выступившую пену и хрипло сказал переводчику:
— Пусть несут шкурки, или я всех так измолочу, как эту старую падаль! — он пнул скорчившееся у его ног тело и выругался. — Этот, кажется, сдох.
Он вышел из, яранги. Его чуть покачивало и била мелкая дрожь. Из яранги доносились возбужденные испуганные голоса.
Струков жадно глотал морозный воздух и медленно плелся к своей яранге. В избиение старика он вложил всю свою злость на Фондерата, Громова, на Нину Георгиевну, которая так и не захотела с ним помириться, простить его. Да, он просил у нее прощения, у этой… а она даже слова, не произнесла. Вот вернусь и выгоню. Но Струков знал, что этого не сделает и будет добиваться прощения у женщины, которая уже стала ему не безразличной.
Когда Струков вошел в ярангу, Бирич и Стайн играли в карты.
— Как охота? — спросил Стайн.
— Судя по плетке, удачная, — засмеялся Бирич.
Струков посмотрел на плетку. На ней краснели замерзшие капли крови. Струков отшвырнул плетку и повалился на шкуру у очага, в котором тлели головешки.
— Бирич, дайте выпить!
Трифон с трудом встал и, покачиваясь, протянул ему фляжку.
— Господа, а не пойти ли нам к местным красавицам? — вдруг предложил Бирич. — Знаете, ради экзотики. Они будут рады. Струков, пойдемте, а?
— Оставьте меня, — огрызнулся начальник милиции.
— Напрасно сердитесь и упускаете возможность. — Трифон покачал головой. — Сэм, идемте! Будет пикантно.
— Я не хочу заразиться, — отрезал Стайн и брезгливо поморщился.
Трифон посмотрел на Стайна с нескрываемым презрением:
— Вы боитесь заразиться? А в чем Смысл мгновенно исчезающей жизни? Это все-таки острое ощущение. Ха-ха-ха! Ну, гуд бай!
Бирич не успел выйти. В ярангу вошел переводчик, а за ним испуганные чукчи. В руках у них были меха.
— Милости прошу, — шутовски расшаркался Бирич и повернулся к Струкову. — Принимайте трофеи. Адью!
— Вы мне нравитесь, — покровительственно проговорил американец Струкову. — Можете работать. Какая быстрая реакция. — Он следил за тем, как чукчи складывали меха. — Вот только не понимаю, почему в Ново-Мариинске у вас большевики под носом действуют?
Струков не ответил. Он забрался в полог и скоро уснул.
Утром он проснулся от ругани Бирича и выполз из полога. Трифон сидел у костра и обжигаясь, жадно пил чай. Лицо его было помято, а на лбу алела широкая царапина. Он рассказывал Стайну:
— Забрался я в чей-то полог, и, кажется началась драка, а потом я уснул. Утром холодина пробирает. Открываю глаза и вижу: лежу на снегу около этой яранги. Черт знает, как не замерз.
Стайн покачал головой:
— Напугали вы вчера туземцев. Взгляните!
Он откинул шкуру, прикрывающую вход в ярангу. Струков не поверил своим глазам. Ни стойбища, ни стада оленей не было. Вокруг двух яранг, в которых ночевали Стайн и колчаковцы, расстилалась снежная пустыня. Стойбище ночью снялось и ушло. Следы беглецов замела поземка…