Пламя над тундрой
Шрифт:
О листовке стало известно в уездном управлении. Громов неистовствовал. Какие-то смутьяны снова подняли голову.
— Я пок-кажу им! — заикаясь от волнения, кричал Громов. — Я покажу им. Всех расстреляю!
— Всех не надо. — Суздалев поправил пенсне. — А двух-трех для острастки надо. А болтовня о восстании — че-пу-ха!
— Поезжайте на копи, — горячился Громов. — Нет, я сам. Я возьму их за глотку. Я узнаю, откуда листовки. Мерзавцы! Я еду!
— Это будет ошибкой! — сняв пенсне и осторожно протирая стекла, возразил Суздалев. Он говорил медленно, рассудительно. — Надо действовать иначе.
— Как они узнали об отступлении Колчака? — горячился Громов. — Учватов клянется, что, кроме него, никто не принимает телеграмм.
— Учватов вне подозрений. Очевидно, на радиостанции есть большевики, — заметил молчавший до сих пор Перепечко.
— А, наконец заговорили и вы. — Громов напустился на Перепечко. — Вас же Стайн и Струков оставили за себя, а вы хлопаете ушами! Вы офицер, который…
— Я попрошу без оскорблений, — вскочил со стула побледневший Перепечко. В кабинете стало тихо. Никто не ожидал такой смелости от Перепечко, который против своего обыкновения был трезв. Громов примирительно спросил:
— Что вы можете сообщить?
— То, что листовка появилась вчера на шахте после того, как там побывал возчик угля Рыбин.
— Взять его, мерзавца! — крикнул Громов.
— Придется подождать, — возразил Перепечко.
У меня нет еще уверенности, что именно он привозил листовки. Надо захватить его с поличным.
За Рыбиным была установлена слежка. Утром, в пятницу, к Перепечко пришел невзрачный, обросший бородой Еремеев с красными от трахомы глазами.
— Ну? — спросил его Перепечко.
— Рыбин с кладовщиком из государственного склада на улице встретился и получил от него что-то.
Перепечко довольно потер руки:
— Кончик пойман! Теперь и всю веревочку вытащим.
— Куда поехал Рыбин?
— На копи, — ответил Еремеев, протирая слезящиеся глаза краем грязного рукава.
Перепечко был доволен своим «агентом» (как он называл своих доморощенных шпионов). Еремеев мелкий торговец и спекулянт, не брезговавший при случае и разбоем. Он сразу же согласился на предложение следить за Рыбиным, как обычно соглашаются на подленькое дело люди с нечистой совестью. К тому же здесь можно было поживиться.
Перепечко на листе бумаги карандашом провел короткую линию и с одного конца написал: «Рыбин», а с другого: «Безруков». От каждой фамилии он провел в стороны по новой черте и, полюбовавшись своей работой, запер лист в стол с полным убеждением, что вечером на листе появятся новые фамилии. Расчет его был верен.
…Рыбин в хорошем настроении подъезжал к копям. Он вез новую листовку я знал, Что шахтеры ждут его. Упряжка резво бежала по знакомой дороге, усыпанной угольной пылью. Рыбин вспомнил, как отвязался в прошлый раз от колчаковца. И теперь что-нибудь надо придумать. Приехав на свое обычное место, Рыбин, делая вид, что починяет порвавшуюся лямку, стал Ждать, когда подойдет Мальсагов. Время тянулось медленно, и Рыбину стало казаться, что за ним кто-то наблюдает. Кто? Несколько раз пробегал с тачкой угля Булат, но даже не посмотрел на Рыбина.
— Курить дашь?
По акценту Рыбин догадался, что это и есть Мальсагов, и торопливо и громко сказал:
—. Попрошайничаете тут все. Табака на вас не напасешься. Ну, в последний раз.
Он передал Мальсагову кисет и бумагу, в которой лежала листовка. Якуб свернул папиросу и, покуривая, отошел, унося с собой листовку.
Ни Рыбин, ни Якуб не заметили, что за ними внимательно наблюдали из окна пожарки Щетинин и дежурный милиционер у входа в шахту. Они переглянулись, когда Якуб брал у Рыбина кисет, а Щетинин ухмыльнулся.
Рыбин нагрузил нарты углем и уехал в Ново-Мариинск довольный, что выполнил поручение.
Якуб, покурив, бросил на снег окурок и направился к шахте. В это время его окликнул Щетинин:
— Мальсагов, зайди-ка!
— Чего надо? — нехотя откликнулся Якуб. У него появилось подозрение. Зачем он нужен Щетинину. Мальсагов быстро оглядел двор, но все выглядело обычным, и никакой опасности не чувствовалось, но идти в конторку с листовкой не хотел.
— Маклярен прислал цидулку какую-то, а я ни хрена не могу понять. — Щетинин махнул какой-то бумажкой над головой. — Прочти, ты же мастак их тарабарщину понимать.
Якуб успокоился. Он знал английский, и Щетинин не раз просил переводить записки американцев об угле, о товарах в лавку на копях. Мальсагов вошел в контору и сразу же понял, что попал в ловушку. Четверо милиционеров встали за его спиной. Опыт подсказывал Мальсагову, что надо держаться внешне спокойно. «Они видели, как я брал у Рыбина листовку», — догадался он, наблюдая за старшим милиционером Крючковым у двери. Мальсагов машинально подумал: «Броситься на Крючкова. Вместе с ним вышибить дверь и позвать на помощь шахтеров. Нет, не удастся».
Щетинин подошел к нему и, поправив очки, сказал:
— Выкладывай, что у тебя в карманах.
Мальсагов, представив, как сейчас чужая рука полезет к нему в карман, стремительно выхватил листовку и сунул ее в рот.
— Сожрет! — истошно закричал Щетинин. — Не давай ему жевать!
Сильный удар в лицо ослепил Мальсагова. Он едва устоял на ногах. Кровь хлынула из носа и разбитых губ. Якуб старался проглотить жесткий бумажный ком, но не мог. Его сбили с ног, сдавили горло, и мокрый полуизжеванный ком бумаги выпал… Якуб в отчаянии ударил кого-то ногой. Послышался крик. Но сильный ответный удар по голове лишил Мальсагова сознания… Когда оно вернулось, Мальсагов долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Сильно болела и кружилась голова.
— Жив, большевистская сволочь, — послышался в темноте голос Щетинина, когда Мальсагов шевельнулся. Якуб плохо соображал, почему в конторке темно.
— Пить…
Голос был слабый и хриплый. Щетинин огрызнулся:
— Не сдохнешь.
Колчаковцы ждали, когда шахтеры улягутся.
Никто не видел, как в темноте Мальсагова погрузили на нарту и повезли под охраной двух колчаковцев в Ново-Мариинск.
В полночь Мальсагова втащили в кабинет начальника милиции. Здесь были Суздалев, Громов и Толстихин. Перепечко, увидев изуродованное лицо шахтера, засмеялся: