Пламя над тундрой
Шрифт:
— Почему же вы сразу остановились у шахтера Клещина?
Мохов пожал плечами и слегка улыбнулся.
— Была ночь, и если бы каюр подвез меня к вашим дверям, я бы и у вас попросил ночлега… — Антон осмотрел грязную тюремную комнату, в которой велся допрос. — На следующий день я снял угол в более свободном домике.
— Почему вы вчера ночью оказались на улице с упряжкой? — Насмешливый взгляд Мохова задевал Перепечко.
— Когда я вышел на минутку по надобности из квартиры, то услышал крики, шум. Подумал, что кого-то грабят, и побежал. Вижу: двое бьют одного. Ваши милиционеры упустили свою жертву, но выместили свою злобу на мне. — Антон помрачнел. У него болело все тело. — Показали пьяную удаль.
— Что вы кричали каюру? — вспомнил Перепечко путаное сообщение милиционеров.
— Не помню, — Антон внимательно рассматривал мятое лицо Перепечко. — Очевидно, звал на помощь.
— Почему вы приехали таким необычным путем Именно в Ново-Мариинск? — допытывался Перепечко.
— На пароход мы опоздали. А Ново-Мариинск казался тихим местом, где можно спокойно жить с молодой женой и, конечно, подзаработать. Ну, а потом, может быть, удалось бы уехать в Америку. — Антон хорошо выучил версию, которая была приготовлена для него и Наташи товарищем Романом. — Человек ищет, где лучше. Но здесь не тихое место.
Перепечко собрал документы Мохова, которые были на имя Кирилла Андреевича Идрина, и встал:
— Я вынужден вас задержать.
— Я вновь протестую, но бессилен что-то изменить и надеюсь, что вы не станете долго задерживать ни в чем неповинного человека. — Антон старался говорить как можно спокойнее и даже чуть улыбался, чтобы скрыть свое негодование и ярость. — И прошу вас сообщить моей жене, где я. Передайте ей, что я здоров и чувствую себя хорошо. Об этом не надо рассказывать, — Антон указал на большую ссадину у глаза, от чего он заплыл. — Неприятное украшение.
— Хорошо, — крикнул, уходя, Перепечко. — Я поговорю с вашей женой.
Он лгал. С ним уже разговаривала Наташа. Она не спала всю ночь, ожидая возвращения Антона. Под утро она услышала, что где-то недалеко кто-то закричал, но потом все стихло. А вскоре пришли Куркутский и Оттыргин. Учитель спросил:
— Кирилл дома?
— Он еще не вернулся. — Наташа вспомнила приглушенный крик и в страхе спросила: — Что случилось?
— Нет, нет, — успокоил ее Куркутский. — Закрывайтесь, мы еще придем.
Наташа, сжавшись в комок, сидела в темной комнатке и ждала Антона, хотя предчувствие ей говорило, что он не придет, что с ним что-то случилось.
Вернулся Куркутский, но на этот раз с Мандриковым.
— Где Кирилл? — голос Наташи дрожал.
— Его, наверное, арестовали, — Мандриков проклинал себя за то, что допустил Антона участвовать в операции.
— О! — вырвалось у Наташи. — Опять его будут пытать…
Слезы побежали у нее из глаз, но она тут же взяла себя в руки и сосредоточенно слушала Мандрикова.
— Утром пойдешь в милицию и заявишь, что твой муж пропал. Ты знаешь, как отвечать, если начнут допрашивать?
— Да, знаю, — сказала Наташа. — Товарищ Роман обучил.
Утром Наташа была в милиции у Перепечко. На все его вопросы она отвечала так же, как и Антон.
Возвращаясь в управление, Перепечко уже стал сомневаться в правильности ареста и содержания в тюрьме Мохова, но тут же оправдал себя: лучше сто безвинных пострадают, чем один виноватый будет на свободе.
Громов ко всему отнесся иначе. Он считал, что появление Антона, неизвестная упряжка на улице ночью связаны с Безруковым и Хвааном, который в это время старательно топил печи в управлении.
— Я не понимаю, почему вы медлите? — раздраженно говорил Громов. — Надо арестовать всех подозрительных.
— Это мы всегда успеем, — ответил Перепечко. — День-другой не в счет, а вот здесь появится больше имен.
Перепечко указал на лист бумаги, на котором была схема связей и список подозрительных лиц, среди которых даже появились имена Елены Дмитриевны и Нины Георгиевны.
— За эти два дня должны прибавиться новые имена, и тогда мы одним ударом всех их… чик! — Перепечко вытянул руку и щелкнул пальцами, как бы выстрелив из воображаемого пистолета…
…Мандриков и его товарищи в Ново-Мариинске весь день провели в напряженном ожидании. Арест Антона был еще одним грозным предупреждением, сигналом опасности. Но проходил час за часам, а все было спокойно. Мандриков и Берзин пришли к заключению, что колчаковцы от Мохова ничего не добились.
В полночь назначено собрание коммунистов у Волтера. Не помешает ли этому что-нибудь? Не пронюхали ли колчаковцы, не арестован ли еще кто-нибудь?
Мандриков и Берзин думали о предстоящем выступлении и не знали, что почти час у их домика дежурил Еремеев, но потом, видя, что в окнах не зажигается свет, ушел в кабак Толстой Катьки.
Перед тем, как идти к Волтеру, Михаил Сергеевич забежал к Рыбину. Тот уже спал. Встретил он Мандрикова испуганно в коридоре у двери, не пригласил в комнату. Ему показалось, что Михаил Сергеевич уже знает о его предательстве и пришел с ним расправиться. Рыбин ждал, что вот-вот из-за спины Мандрикова выступят шахтеры и схватят его… Отомстят за Мальсагова.
Рыбин трясся от страха. Мандриков подумал с жалостью к нему: «Как измучили человека. Припомним им все!» Он вытащил из кармана револьвер. При виде его, Рыбин рванулся назад:
— А-а!..
— Чего ты? — удивился Мандриков. — Это я тебе принес, на всякий случай. С оружием оно, знаешь, спокойнее.
— А ва-ам? — еле выговорил Рыбин.
— У нас хватит, — тихо засмеялся Мандриков. — Ну, я пошел…
Рыбин остался у двери с револьвером в руках. Он жег его ладонь. Что делать? Рыбин, колебался, оно перед его глазами встала картина лежащего долу истерзанного Мальсагова в кабинете Перепечко. Рыбин решительно сунул в карман револьвер, и, одевшись, вышел из дому.