Пламя над тундрой
Шрифт:
— Мы ему об этом напомним, — пообещал Берзин.
Товарищи вернулись к разговору, прерванному приездом Оттыргина. Мандриков предложил:
— Берзин, как военный специалист, составит план восстания. Каждый должен знать, что ему делать, где быть в день переворота, и готовиться к нему.
— Когда же произведем переворот? — спросил Куркутский.
— Пожалуй, в конце января, — ответил Мандриков. — Надо обсудить. О дне решим позднее.
— Что ж, надо предупредить товарищей на копях, чтобы в воскресенье ночью были здесь, — сказал Берзин.
— Я готов ехать к ним! — Куркутский не скрывал своего нетерпения действовать. — Можно и сейчас?
— Ни ты, ни Отты на копи не поедете, — ответил Мандриков. Рисковать незачем. Туда ездит Рыбин, он и передаст. Страх у него прошел, он даже спрашивал меня, не надо ли чего отвезти на копи. Он примелькался колчаковцам и имеет разрешение на возку угля.
— Что-то мне не нравится Рыбин, больно трусоват, — возразил Берзин.
— Я за него ручаюсь, — заявил уверенно Мандриков. — Он такой же пролетарий, как и все шахтеры.
Берзин хотел возразить, но заколебался и промолчал. «Раз Рыбин просит поручение, видимо, он действительно такой, каким его считает Михаил», — подумал он.
— Завтра нашим гостям надо комнату найти, — вспомнил об Антоне и Наташе Михаил Сергеевич.
— И работу, — добавил Берзин. — Только какую? — Антон, пожалуй, можно на копи, — подумал вслух Мандриков. — Тогда у нас там будет неплохой пропагандист. Человек он свежий, да и на колчаковцев злой.
— Его жену я могу в школу взять, — предложил Куркутский. — Только как с документами?
— Документы в порядке — подлинные, — успокоил его Мандриков и расхохотался. — А причина появления здесь — бегство от родителей, которые были против их брака. Любви не страшны северные вьюги и морозы.
Он вспомнил о Елене Дмитриевне…
Глава одиннадцатая
Мандриков поджидал Рыбина у склада, как и было условлено. До открытия склада оставалось около часа. Михаил Сергеевич, прохаживаясь, думал о письмах товарища Романа и Новикова, о принятом накануне решении. Скорей бы наступил январь, и тогда… В успехе переворота Мандриков был уверен. Берзин разрабатывает план восстания. Вот когда понадобится его военный опыт. Товарищ Роман знал, кого посылать сюда… Он так задумался, что не услышал, как подъехал Рыбин.
— Никак, на золотую жилу напали, Сергей Евстафьевич?
— О чем вы спрашиваете? — не понял Мандриков.
— Да глаза у вас так и светятся, а лицо, как в престольный праздник.
— Будет праздник, будет, Василий Николаевич, — Мандриков понизил голос, подошел ближе к Рыбину. — Колчаковская армия разваливается, бежит.
— Нам-то что, — вздохнул Рыбин. — Далеко все это от нас.
— И здесь наступит свобода, — в голосе Мандрикова звучали радостные и торжественные нотки. — Скоро!
— Кто ж ее, свободу, нам подарит? — Рыбин пристально следил за Мандриковым, что-то угадывая за его словами.
— Сами возьмем, — с такой убежденностью проговорил Мандриков, что Рыбин больше не сомневался в правильности и искренности его слов. Мандриков, убедившись, что за ними никто не следит, быстро и незаметно сунул Рыбину туго скатанную в трубку бумагу.
Передай Булату. Завтра будь на этом же месте.
Они расстались. Рыбин быстро погнал упряжку. Бумага в рукаве жгла ему руку. Когда Ново-Мариинск скрылся из виду, он остановил нарты между сугробами, быстро достал тонкую бумажную палочку.
Так Михаил Сергеевич свертывал листовки на случай, если бы Рыбину пришлось их выбросить. Тонкую, твердую, как карандаш, палочку можно было легко воткнуть в снег, и она не была бы заметна.
В трубочке оказалось два небольших листочка. На первом был текст листовки. Василий Николаевич торопливо пробежал ее:
«Товарищи шахтеры! Час вашего освобождения приближается! Владивостокский областной комитет РКП(б) призывает вас готовиться к вооруженному восстанию против Колчака и его сатрапов…»
Немного успокоившись, Рыбин прочел второй листок. На нем было всего три строчки: «Племяннику исполнилось пятнадцать лет. Приходи всей семьей на день рождения. Погуляем тихонечко, чтобы не беспокоить соседей. Они скоро уедут в тундру».
Рыбин ничего не понял и перечитал записку. «Шифровка», — догадался он и снова скатал листки в трубку, спрятал их и поднял упряжку.
На копи он приехал позднее обычного. Колчаковский милиционер, изнывавший от скуки, подошел к нему:
— Табак найдется?
Рыбин протянул ему кисет. Милиционер подмигнул:
— Клюкнул вчерась, что ли, у Катьки Толстой, проспал. Морда-то у тебя вся красная. А?
— Было дело, — солгал Рыбин, думая, как отвязаться от милиционера. — Голова болит.
Опохмелиться надо, — авторитетно сказал милиционер, проведя языком по скрученной цигарке. — Как рукой снимет.
— Раздавим бутылочку? — предложил Рыбин. Он порылся в кармане и вытащил несколько смятых бумажек. — Тут хватит и на закуску. Сходи, принеси!
Булат, наблюдавший за этой сценой, рывком высыпал уголь из тачки, подошел к Рыбину и громко, чтобы слышали окружающие, спросил:
— Табачком не угостишь?
— Закуривай, — протянул Рыбин кисет.
Булат вынул из него листовки и ловко переправил в карман. Он нагнулся, прикуривая у Рыбина, все еще сидевшего на нарте:
— Листовки теперь передавай Мальсагову. Нельзя нам все время встречаться.
— А какой Мальсагов? — спросил Рыбин.
— Татарин. Он сам к тебе подойдет. — Булат неторопливо отошел от Рыбина и, взявшись за ручки своей тачки, вернулся в шахту.