Пламя над тундрой
Шрифт:
— Парфентьева нет, — сообщил вошедший последним Каморный. — Кажется, на рыбалку подался.
Василий Михайлович кивнул, но где-то в душе шевельнулось легкое недовольство. Опять Парфентьев уехал из Марково, не предупредив. Ведь договорились всегда сообщать о себе, где будешь, на какое время уедешь. Что-то в Парфентьеве беспокоило Чекмарева. Такой же чуванец, бедняк, жизнью не согретый, а душу открытой перед товарищами не держит, все время в себе что-то таит. «Может, побаивается богатеев?» — думал Чекмарев. Он хотел как-то оправдать Парфентьева. «Надо будет с ним чаще встречаться, помочь понять, кто виноват в его трудной жизни».
— Садитесь, — пригласил Чекмарев товарищей и обвел всех каким-то светлым, ликующим взглядом. Им все еще владело чувство, возникшее при воспоминании о Ленине. В этом воспоминании была особенная сила, которая сейчас помогала Василию Михайловичу находить необходимые слова, убеждать слушателей. Чекмарев рассказал о сговоре Мартинсона и Аренкау, о том, что им сейчас следует делать. Он смотрел по очереди на каждого и вспоминал, как он к ним находил дорогу, сколько беседовал, объяснял, разъяснял, и не напрасно.
— Мы не можем сорвать сговор Мартинсона с Аренкау, — говорил Чекмарев. — Охотники нам не поверят, что их обирают. Они скажут: «Хорошо, мы не будем брать товаров в долг у Аренкау. Давайте вы нам товары». А их у нас нет. Значит, надо действовать иначе.
— Как? — спросил густым басом Наливай.
— Готовиться к тому дню, когда мы будем здесь хозяевами, — сказал Чекмарев, и все почувствовали, поняли, что это не просто слова, а глубокое убеждение, грядущая неизбежность. Чекмарев продолжал: — Вчера Черепахин из Ново-Мариинска приехал. Заходил сюда. Проговорился, что Красная Армия уже Урал перевалила. Новомариинцы по беспроволочному телеграфу узнали…
— Урал-то далеко, — вздохнул Каморный. — Пока сюда дойдет Красная Армия…
— Подпиленное дерево на землю разом всем стволом падает, — сказал Кабан. — Хребет Колчаку надломит Красная Армия — и все!
— Правильно, Афанасий, — одобрительно проговорил Чекмарев. — Вот мы и должны быть готовыми к этому дню.
— Говори, что делать? — Кабан сидел, положив на колени сжатые в кулаки руки. — Нету мочи ждать!
— Ты и наливай собирались переехать в Усть-Белую?
— Ну, собирались, — кивнул головой Кабан. — Да раздумали. Что тут, что там, — один черт с голоду подыхать!
— Подыхать нам еще рано, — улыбнулся Чекмарев. — Надо свести счеты с Черепахиным, Мартинсоном, Малковым, да и с Аренкау заодно…
— Чего ты тянешь, — прервал его Камерный, — говори.
— Кабану и Наливаю надо переехать в Усть-Белую, — настойчиво сказал Чекмарев и, заметив удивление на лицах товарищей, пояснил: — В Усть-Белой хозяйничает Малков, а рыбалки Грушецкого и Сооне совсем перегородили Анадырь. Много нынче рыбы красной сюда пришло?
— Голод будет, — произнес Федор Дьячков. — Рыбы мало взяли.
— Кабана и Наливая хорошо в Белой знают, — продолжал Чекмарев. — Они там свои люди. Посмотрят, кто чем дышит, кто с нами пойдет, нашу сторону поддержит.
— Таких нет, — категорически заявил Шарыпов.
— Ты с больной головы на здоровую не вали, — одернул его Кабан, и все засмеялись удачному замечанию Афанасия, вспомнив, как накануне Шарыпов напоил попа и напился сам.
— Разве мало бедняков в Усть-Белой? — спросил Чекмарев. — И все они с нами будут. Только надо с ними поговорить.
— Еду, — решительно сказал Кабан. Наливай молча кивнул головой. Василий Михайлович был благодарен Кабану за его поддержку.
— Вы будете ближе к Ново-Мариинску. Значит, и новости раньше нас знать будете. Поэтому надо договориться, как их нам передавать.
— А с чего там дело начинать? — спросил Кабан.
— Давайте посоветуемся, — Чекмарев раскрыл коробку с табаком. — Закуривайте! Разговор долгий…
После того как от Чекмарева ушли Кабан и другие товарищи, под вечер прибежал Гэматагин и сообщил, что Аренкау ушел в тундру, увозя от Мартинсона товары на десяти нартах. «Американец не теряет времени, — подумал Чекмарев. — Ничего, мистер Мартинсон. Мы все запомним. Придется вам держать за все ответ!»
Если бы Василия Михайловича в этот момент спросили, почему он так думает и решает, он бы с удивлением ответил:
— А как же иначе?
Чекмарев считал себя ответственным за все, что происходило в Марково. Его сюда прислала партия, и он должен защищать бедный люд от гнусных проделок купцов.
Заперев склад, Василий Михайлович направился домой. На пути его встретил запыхавшийся Ефим Шарыпов. Лицо блестело от пота. Ефим был без тужурки.
— Куда бежишь, что случилось? — Чекмарев подозрительно смотрел на Шарыпова. Не пьян ли? Нет, чуванец был трезв. С трудом переводя дыхание, тот выговорил:
— Беда, Михайлович… Баба помирает… Родит…
— Да ей же еще рано, — Чекмарев, как и все жители села, был в курсе всех семейных дел каждого марковца. — Седьмой месяц только пошел…
— Дура баба, — Шарыпов стер ладонью с лица крупные капли пота. — Пока я у тебя сидел, она бочку с кетой соленой ворочала из старого сарая в новый. Ну и жилу надорвала… Орет баба… Боюсь, помрет… Бабы говорят, надо на ее живот доску ложить и ногами становиться, чтобы ребенок вышел. Боюсь…
— Не смей, — почти крикнул Чекмарев. — Жди меня. Я сейчас Черепахина приведу.
— Не пойдет он, — покачал головой Шарыпов.
— Пойдет, — Чекмарев толкнул в спину Ефима. — Беги к своей да смотри, чтобы ее не трогали!
Чекмарев побежал к дому Черепахина. Стремительно вошел в квартиру, забыв снять шапку. В доме было тепло. Пахло свежесваренным кофе и хорошим табаком. На овальном столе большим желто-матовым шаром светилась лампа. Скатерть пестрела яркой расцветкой карт. Черепахин раскладывал пасьянс. За ним наблюдала Микаэла, крупная белокурая американка с розовым лицом, и ее новый муж Джоу, похожий на мексиканца. Рядом с женой он выглядел щуплым и маленьким.