Пламя над тундрой
Шрифт:
Прожекторы погасли так же неожиданно, как и вспыхнули, и уступили место свету люстр. На эстраде уже не было мулатки, но зал еще гудел, кричал, хлопал, свистел…
— Как замечательно! — сказала Нина Георгиевна, хотя она осталась равнодушна к Арле Тиц, но завидовала ее успеху, а главное — заработку, куда более легкому, чем ее.
— Омерзительно! — брезгливо поморщился Мандриков. — Кушайте. — Последнее слово Мандрикова прозвучало как приказ.
Нина Георгиевна съежилась и больше не решалась заговорить. Молчал и Михаил Сергеевич, думая о своем. Ему не терпелось
Ресторан пустел. Пора было уходить. Мандриков рассчитался с официантом и под руку с Ниной Георгиевной вышел на Алеутскую улицу.
Рассветало. Дождь, видно, перестал давно: мостовая уже просохла. День обещал быть солнечным. После ресторанной духоты Михаил Сергеевич с удовольствием вдыхал чистый, пахнущий морем воздух.
— Я живу на Тигровой улице, — сказала Нина Георгиевна.
Мандриков довел ее до Тигровой, взбегавшей на сопку. Отсюда был виден Амурский залив, по которому бродили шаланды рыбаков. Тянул бриз.
— Теперь наверх. Мой дом вон там, за углом, — указала Нина Георгиевна куда-то в конец улицы и потянула Мандрикова за локоть.
— Идемте!
Он осторожно, но решительно высвободил локоть, достал несколько иен из кармана и протянул их женщине:
— Возьмите. Спасибо за компанию. До свидания.
Он приподнял шляпу и пошел к обрывистому скалистому берегу Амурского залива.
Нина Георгиевна стояла с деньгами в руках и смотрела немигающими глазами в спину уходящего Мандрикова. Он ускорил шаг, но тут же остановился. «Мне же надо отдохнуть. У «Иллюзиона» меня будут ждать только под вечер. Где провести день? Идти к знакомым опасно». Он обернулся и увидел, как женщина медленно уходила.
— Нина Георгиевна, — позвал Михаил Сергеевич и быстро зашагал к ней.
Женщина остановилась. Она ждала Мандрикова и думала: «Кончил рисоваться. Ты такой же, как все». У нее разом изменилось лицо, и хотя она улыбалась Мандрикову, но в ее глазах была усталость, разочарование и покорность.
Михаил Сергеевич понял ее и сказал:
— Можно у вас отдохнуть?
— Да, да, — закивала Нина Георгиевна и добавила. — Ты будешь доволен.
Мандрикову было неприятно слушать женщину, но тут же он ее пожалел. Она привела его в двухкомнатную аккуратную квартиру. Сбросив шляпу, виновато призналась:
— Только у меня нет вина.
— Спать я хочу, — вместо ответа сказал Михаил Сергеевич. И опять это прозвучало у него как приказ.
— Сейчас. — Женщина быстро разобрала постель. — Ложитесь, я сейчас…
— Мне постелите вот здесь, на диване, — попросил Мандриков, не входя в спальню.
— А почему не на кровати?.. — удивилась Нина Георгиевна, но Мандриков покачал головой:
— Вы меня не поняли. И вам и мне надо отдохнуть. Мы оба устали. Мне будет удобно на диване. Дайте подушку и больше мне ничего не надо.
Женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она ничего не понимала. Почему же этот человек отказывается от того, на что он имеет право. Ведь он так много израсходовал! И ей пришла мысль, от которой лицо вспыхнуло. Она тихо произнесла:
— Если вы опасаетесь… я… здорова…
— Я хочу у вас отдохнуть, только отдохнуть, — сказал он уже почти сердито. — Дайте мне подушку, и прошу вас не будить меня… Впрочем, сколько я могу здесь поспать?
— Сколько хотите, — пролепетала Нина Георгиевна.
— Вот и отлично, — кивнул Мандриков. — А теперь будем спать.
Через несколько минут женщина, лежа в своей широкой постели, с изумлением услышала из соседней комнаты храп. И, сама не зная почему, заплакала от нахлынувших на нее чувств, хороших, светлых, которые уже давно не приходили к ней.
Проснулся Михаил Сергеевич от звяканья ложек о фарфоровые чашки. В комнате пахло свежим кофе. Нина Георгиевна была в халате.
— Пожалуйста, выпейте чашку кофе!
— С удовольствием! Как хорошо вы придумали, — оценил Мандриков порыв благодарности своей случайной знакомой.
Пора было уходить. Мандриков встал из-за стола, взял на руку накидку, надел шляпу. Он протянул руку Нине Георгиевне:
— До свидания. Спасибо за гостеприимство.
— Если надо… приходите… пожалуйста, — сбиваясь, говорила женщина, провожая Мандрикова до порога.
Он вышел на залитую августовским солнцем улицу, оглянулся, достал из кармана очки с синими стеклами, надел их и торопливо зашагал в сторону Первой Речки. Можно было не спешить. До встречи у «Иллюзиона» было еще много времени.
…Этот солнечный жаркий день казался Мандрикову бесконечным. Он бродил по раскаленным, заполненным духотой улицам, отсиживался в китайских харчевнях, где до тошноты пахло горелым соевым маслом, а синеватый дымок, неподвижно висевший в воздухе, ел глаза, вызывал кашель. Заглянул Михаил Сергеевич и на Семеновский базар. Кричали продавцы у лотков и в лавчонках, расхваливая свой товар. Кореянки в белоснежных платьях безмолвно, с застывшими бронзовыми древними лицами стояли у широких корзин, полных красного перца и овощей. Звонко и весело предлагали торговцы свежую рыбу, черных, похожих на огурцы, трепангов, лежавших в мелких, наполненных водой корытцах, серых шелестящих чилимов, черепах и моллюсков в кадках… Шумел, гудел базар, и, казалось, здесь никому не было дела до войны, до интервентов, колчаковцев, до революции…
Мандриков вышел на берег Семеновского ковша, отгороженного от Амурского залива тонким усом насыпанного из камня брекватора [13] . В ковше было тесно от рыбацких шаланд, а впереди лежал Амурский залив. От его голубой глади веяло приятной, пахнущей водорослями прохладой. Мандриков жадно вдыхал запах моря, такой родной, близкий, что защемило сердце.
«Кончится война, и, когда здесь, на Дальнем Востоке, будет советская власть, пойду снова на корабль», — думал Мандриков, глядя на залив.
13
Брекватор — волнолом.