Пламя над тундрой

Вахов Анатолий Алексеевич

— Надеюсь, Сэм, что от рюмки мартини вы не откажетесь?

Стайн оторвался от своей книжки, заложив страницу, и поднялся с дивана. Следя, как темная, золотистая влага поднимается в хрустале, Сэм спросил:

— А не хотелось бы вам побывать на берегах Охотского моря? Ну, скажем, в том же Охотске?

Олаф, не отвечая, поднял свою рюмку и неторопливо выпил коньяк.

— Хороший. Как на ваш вкус, Сэм?

— Отличный, — согласился Стайн, — но вы не ответили на мой вопрос.

— А для чего? — Свенсон сел в кресло. — Я не успеваю пушнину скупать на Чукотке.

— В Охотске есть кое-что подороже меха, — Сэм потряс

записной книжкой.

— Что же? — без особого любопытства спросил Олаф.

Стайн раскрыл книжку:

— Недавно в одной газете была статья инженера Пюрингтона, который возглавлял американскую геологическую экспедицию на Охотском побережье.

— О чем же пишет ваш инженер? — Олаф вновь наполнил рюмки.

— Слушайте. — Сэм начал читать: — «Если взять в качестве центра Охотск и провести круг радиусом в 112 километров, то внутри его все реки и ручьи, подвергавшиеся разведке, окажутся золотоносными. Русская золотопромышленная компания «Кольцов-Фогельман» с 1914 по 1917 год добыла золота на 2 миллиона долларов, не считая золота, добытого на других мелких приисках».

Сэм, поднял голову и встретился взглядом со Свенсоном ожидая увидеть, какое впечатление произвело на него сообщение инженера. Свенсон не мог не заметить, как горели жадностью глаза Стайна, но сам Олаф помрачнел. Стайн поступает нетактично. Разговор о золоте для Свенсона был неприятен, и он сухо ответил:

— Я больше золотом не занимаюсь. При удобном случае открою там только фактории. Прошу!

Он указал на рюмки. Беря свода, Сэм, не замечая перемены в Свенсоне, с воодушевлением говорил:

— Напрасно, напрасно. А я обязательно побываю там, обязательно. Поеду туда! Я не сомневаюсь, что там будет, второй Клондайк. И он должен быть наш, черт побери!..

— Но русские, — напомнил Свенсон.

— Русские? — переспросил Стайн и, подумав, взмахнул книжкой так, что зашелестели ее страницы. — При чем здесь русские? Они будут работать в наших компаниях, как русские на Аляске. Запомните, Олаф, русские как нация уже не существуют! Россия развалилась, и из нее выйдет несколько вполне приличных колоний… Ну, об этом пусть думает Вудро… — Он поднял рюмку. — За наши успехи!

Они выпили. Олаф снова набил трубку и, раскуривая, сказал:

— Когда создадите свою компанию и ее акции пойдут вверх, я куплю контрольный пакет, и президент компании Стайн мне в этом поможет.

Они рассмеялись. У Олафа улучшилось настроение, и он предложил выйти прогуляться по палубе.

Моросило. Было холодно и сыро. Свенсон и Стайн, разгоряченные коньяком, не замечали непогоды.

«Нанук» пересекала Берингово море. Слабый северо-западный ветер гнал навстречу судну низкие волны, они лениво плескались о скулы шхуны и расступались перед ее форштевнем.

— Ну, что скажете, Сэм! — обратился Свенсон с самодовольной улыбкой и уже в который раз не удержался: — Какова шхуна?

— Отличная, сэр! На такой хоть в рай курс держать!

Свенсон опять улыбнулся. Он был в кожаной, на меху кенгуру куртке с большим, шалью, воротником. На ногах — охотничьи, похожие на ботфорты, сапоги, на голове шапка из горностая. Синеватые глаза пристально, цепко смотрели перед собой. Отросшая щетина

делала его лицо суровым, но это выражение сразу же исчезало, как только улыбка трогала чуть широковатые губы, открывая крепкие зубы, в которых был зажат мундштук трубки.

Свенсон не уставал любоваться своим новым судном. Ему хотелось поговорить о достоинствах шхуны, и он, благодушно настроенный, подхватил Стайна под руку и зашагал к носу шхуны. Но едва они заговорили, как их перебил подошедший механик — старый, кашляющий человек с седыми баками. Он, сутулясь, остановился перед Стайном и Олафом, пожевал губами и сказал:

— Мистер Стайн, опять этот кочегар-норвежец в кубрике большевистскую пропаганду ведет.

У Олафа вспыхнуло лицо. Его прежде всего покоробило то, что его механик обратился не к нему, а к Стайну, и уже хотел сделать резкое замечание механику, но вовремя удержался, изумленный и потрясенный открытием. Оказывается, уж не такой безобидный и тихий этот офицер Американского легиона, как себе представлял Свенсон. У него какие-то дела с механиком, его почему-то интересуют разговоры матросов в кубрике и почему-то механик обращается к нему с таким почтением и угодливостью, точно не Свенсон, а Стайн главный на шхуне. Олаф был сильно задет, но он мог держать себя в руках. В этот день ему предстояло не раз удивляться.

— Слышали? — обратился Стайн к Олафу, когда механик отошел от них.

Свенсон только кивнул. Ему, собственно говоря, было наплевать, о чем болтают в кубрике матросы. Он требует от них только одного — хорошо нести вахту! А если матрос ему не понравится, он выгонит его в первом же порту. Олаф не знал, как ответить на вопрос Стайна. Тот без всякого выражения на своем невзрачном лице продолжал:

— Вы очень беспечно набираете себе команду. В наше время это опасно. Знаете, как зовут этого кочегара-большевика?

Олаф пожал плечами.

— Волтер, Аренс Волтер. — Стайн требовательно смотрел на Олафа, и тот невольно почувствовал себя в чем-то виноватым. — Это тот высокий норвежец, кочегар, которого вы взяли во Фриско.

Свенсон не находил в этом ничего удивительного или из ряда вон выходящего. Так делают все и всегда, Олаф вспомнил матроса, о котором говорил механик. Когда на «Нанук» набиралась команда, охотников идти на Север было немного. Рейсы в Европу были более доходные. Кидд отправился в бордингхауз [15] и нанял первых попавшихся моряков-безработных, в том числе и этого норвежца. Не было времени, да Свенсон и Кидд до сих пор считали, что не обязаны узнавать, болтливы ли матросы, сочувствуют ли они папе римскому или кому там еще. Главное, чтобы они были моряками, и все.

15

Бордингхауз — портовая гостиница для моряков.

Стайн назидательно сказал:

— Надо знать, кто под вами.

Он постучал ногой по палубе. У Олафа было испорчено настроение. Каким же он оказался слепцом. Стайн хозяйничает на шхуне, знает, что происходит в команде.

Олаф был обескуражен и не сопротивлялся, когда Сэм подвел его к матросскому кубрику и заставил слушать. Дверь у маленького трапа была полуоткрыта. До американцев доносился спокойный голос кочегара. Они не видели Волтера, но узнали его по заметному норвежскому акценту.