Пламя над тундрой
Шрифт:
— Чего, старый, затесался среди господ! Пошел отсюда!
— Пусти-ка на ту сторону. — Новиков сделал шаг вперед, но солдат винтовкой преградил ему дорогу.
— Не велено! Видишь, парад идет.
— Вижу, вижу. — Новиков, сощурившись, посмотрел через плечо солдата на Светланскую улицу. По ней, между двумя шпалерами охраны из колчаковцев, маршировали интервенты. Отряд за отрядом проходили американцы, их сменяли англичане, японцы, канадцы… Гремела в раскаленном воздухе медь оркестров, сверкали штыки, клинки, цокали подковы офицерских лошадей, а над всем этим цветными, пестрыми тряпками нависли флаги четырнадцати иностранных держав и исчезнувшей Российской империи.
Парад запугивания… Новиков вздохнул и почувствовал, как в груди нарастает гнев и ярость. В памяти невольно воскресли картины событий прошлого года: спровоцированные чехословаки устроили контрреволюционный переворот, арестовали председателя Владивостокского Совета Суханова и его товарищей. Потом на помощь чехословакам и белогвардейцам, выползшим на свет, заспешили интервенты. В порт входили все новые и новые транспорты, швартовались рядом японские, американские, английские, французские крейсеры и миноносцы, угрюмо чернели дула орудий, направленные на город. С тех пор пошли эти парады запугивания:
3 августа, когда прибыл из Гонконга на пароходе «Пинг-Сюи» 25-й батальон Мидльсекского полка английских войск под командой полковника Уорда.
9 августа, когда из Индо-Китая на пароходе «Андрэ Лебон» прибыли французские колониальные войска.
13 августа, когда на пароходах «Калькута-мару», «Конан-мару» и «Явата-мару» прибыли новые японские войска.
15 августа, после высадки во Владивосток десанта американских войск.
18 августа, когда из Токио прибыл генерал Отани и принял на себя общее руководство всеми боевыми операциями «экспедиционных» войск на Уссурийском фронте.
Много таких парадов видел Владивосток за год. В его облике появилось что-то чужое, враждебное.
— Вперед на Москву! Освободим матушку, — рявкнул кто-то рядом с Новиковым так неистово, что Николай Федорович невольно обернулся и увидел толстяка с багровым лицом. Панама его была сдвинута на затылок, открывая лысину, чесучовый пиджак промок от пота. Вот он взмахнул платком и снова рявкнул:
— На Москву! Ур-ра!
Новиков с трудом поборол вспыхнувшее в нем желание ударить его по мокрому красногубому рту.
«И это русский! Кого он зовет на Москву? Да и осталось ли в нем что-нибудь русское?» — Новиков до боли сжал кулаки и ускорил шаг.
Наконец он добрался до сквера Невельского. Здесь было свободнее. Новиков вынул из брючного кармана старенькие дешевые часы с потускневшим циферблатом. Ого, надо торопиться. Его ждет товарищ Роман. Он вернулся из Сибири. Какие новости привез? Какие указания ЦК партии?.. Мысли Новикова оборвал оглушительный орудийный залп, потрясший воздух. За ним второй, третий… Испуганные чайки взмыли над голубой бухтой.
Салютовала параду прибывшая утром японская эскадра адмирала Курои. Бронированные крейсеры «Курима» и «Ибуки», миноносцы «Аянами», «Уранами», «Исонами» били из главного калибра. К ним присоединились другие корабли.
Новиков вышел из сквера, миновал серую гранитную стрелу памятника Невельского. Сзади послышались возбужденные голоса, и он обернулся. Люди смотрели, показывали руками в сторону многоэтажной громады магазина Чурина. С его крыши летели белые листовки. Они медленно спускались на головы людей, на марширующие колонны войск. «Молодец Антон. Только бы колчаковцы его не заграбастали, — с гордостью и беспокойством подумал Новиков и попытался успокоить себя: — Антон ловкий…»
Парад заканчивался. Новиков пересек Светланскую улицу и стал подниматься по каменистой, размытой дождями Ключевой, круто взбегающей по склону одной из сопок, подступавших к самой бухте.
Пройдя с десяток домов, он увидел на скамейке у палисадника кирпичного флигеля чубатого парня с гармошкой. Парень мечтательно смотрел на бухту и негромко наигрывал какой-то тягучий мотив. Новиков шутливо сказал:
— Сегодня воскресенье, праздник. Надо что-нибудь повеселее!
— Это можно, папаша, — тряхнул тот чубом и заиграл «камаринскую». Они переглянулись понимающе. Николай Федорович открыл скрипучую калитку и направился к белому домику в глубине двора. У раскрытых дверей пожилая женщина стирала в корыте белье. На веревке сушились две мужские рубашки.
— Бог в помощь, Никитична. Твой-то дома?
— А, Федорович, — выпрямилась женщина и кистью намыленной руки поправила выбившуюся прядь волос. — Дома, дома. Проходи, и со вздохом добавила: — Я-то думала Наташа вернулась!
В небольшой бедно обставленной комнате, куда Новиков попал из темного коридора, было человек десять. Одни сидели у стола, на котором были расставлены тарелки с закуской, бутылки водки и пива; другие — на кровати, третьи примостились на корточках у стола. Дым от папирос висел неподвижным серо-синим туманом. Все взглянули на Новикова. Он остановился в дверях. Спиной к маленькому окну, затянутому занавесками, стоял высокий худощавый человек. «Роман», — обрадовался Новиков, увидев старого товарища. Роман кивком головы поздоровался с Новиковым и продолжал:
— …Таким образом, вопреки настоянию Троцкого и Вацетиса, Восточный фронт Красной Армии не был ослаблен переброской части сил на юг. Это позволило освободить Урал, и сейчас, очевидно, идут бои за Челябинск. Колчак отступает. От Петрограда отбит Юденич.
— Но Деникин в Царицыне, — напомнил сидевший за столом человек.
— Да, — Роман кивнул, и прядь черных с проседью волос упала на лоб. — Деникин отдал приказ своим войскам идти на Москву, а с севера начали наступление англичане и американцы. Ну и беляки при них. Лакействуют и лютуют.
— Трудновато получается, — вздохнул кто-то.
— Трудно, это верно, — Роман засмеялся, показав вставные зубы, и это напомнило Новикову далекие дни 1917 года, когда они с Романом, комендоры первой статьи миноносца «Бодрый», были арестованы за участие в демонстрации во Владивостоке. Тогда на допросе в полиции Роману и выбили зубы. Роман был руководителем подпольной партийной организации РСДРП(б) среди военных моряков. Лишь за недостаточностью улик он был приговорен к десяти годам каторги, а Новиков отделался всего тремя годами тюрьмы. В восемнадцатом они вновь встретились. Роман прибыл во Владивосток уполномоченным ЦК РКП(б), и их дружба продолжалась. Полгода назад его вызвали в Сибирское бюро ЦК партии. И вот он снова во Владивостоке.