План битвы
Шрифт:
Папа стоит в дверях кухни, скрестив на груди руки и улыбается, а Наташка, краснея от смущения, даже прикрывает глаза ладошкой.
— Да уже, мам, — говорю я.
— Что? — спрашивает мама, в ужасе распахивая глаза.
Папа предвидя мелодраматический поворот разговора, моментально скрывается в кухне и, отгораживаясь от таких странных бесед, нажимает кнопку магнитофона. И… блин… Я ведь эту песню ещё с детства помню… «Соли»… В тему папа подобрал… Только
— Курагин, — отвечаю я. — Новосибирский. Окрутил уже…
— Как? — только и может произнести мама.
— Это просто друг, — пылко отвечает Наташка, как ребёнок отстаивающий своё право на независимость.
Читай «Войну и мир», деточка, граф Толстой всё, как по нотам расписал… Впрочем, чего это я, разворчался, будто дед старый… А мелодия припева мне и не нравилась никогда… Просто друг… Мда… Ну и хорошо, кем бы мы были без наших друзей? Интересно, а я кто, просто одноклассник типа?
— Анна Никифоровна, вы простите… — довольно твёрдо говорит Наташка, — мне правда бежать надо, а то там… папа, в общем, не в форме немного… Я постараюсь ещё забежать до отъезда.
Понятно, хахаля твоего задирает, как выпьет…
Я плетусь провожать её в прихожую и молча наблюдаю, как она обувается и поправляет узенькие ремешки на босоножках. Вспоминаю, как она сердито обувалась здесь, когда я впервые её чмокнул. Кажется, сто лет прошло…
Радж тычется в неё носом, недоумевая, почему она так быстро уходит.
— Ты сам сказал, — говорит Наташка, выпрямляясь и замечая, должно быть, что я пялюсь на её ноги, — что между нами ничего нет и не может быть. Так зачем тогда эти глупые шуточки? Разве тебя касается то, что я делаю в…
Она не договаривает и на секунду замолкает.
— Я пришла узнать, как ты себя чувствуешь. Мне отец сказал, что ты… ну, что, в общем, в тебя… стреляли… ужас какой-то…
Она мотает головой и её густые тяжёлые волосы рассыпаются и снова собираются, как волны.
— Но я вижу… что у тебя всё хорошо. Что же, очень рада… Ладно, я пошла. Пока.
Я не произношу ни слова. Просто стою и смотрю на неё. Рассматриваю её лицо, глаза, губы, складочку на лбу. Не дождавшись, что я что-нибудь отвечу, она хмурится, поворачивается и выходит из квартиры, аккуратно притворяя за собой дверь.
А я снова раздеваюсь и ложусь в постель, закрываю глаза и под голос Челентано с кухни прокручиваю в голове события сегодняшнего дня. Очень надеюсь, что Корней не придёт ко мне в ночном кошмаре… Корней… Удивительно, но он, можно сказать, практически не занимает мои мысли…
Блин, какого хрена, Егор! Ты же сам ей всё сказал, причём, заметь, правильно сказал. Тебе просто позлиться охота или что? Ни себе, ни людям? Пусть живёт девчонка своей жизнью, оставь её в покое. Давай, лучше подумай о предстоящих делах, а ещё лучше, просто спи…
Утром звонит Куренков.
— Как дела? — настороженно спрашивает он.
— Отлично, — отвечаю я сонным голосом.
Сегодня планировал спать, пока не тресну и вообще, весь день провести в горизонтальном положении. Почти весь.
— Ты спишь что ли? — удивляется он.
— Ага…
— Ну, ты даёшь. Уже скоро десять…
— Да, как-то вымотался… — говорю, зевая.
— Ясно… Я хотел предложить по мороженому пройтись. Ты как?
— Ну… можно в принципе. Когда? Мне вообще-то до двенадцати надо на физио успеть, но там рядом, пять минут идти.
— Сможешь через полчаса?
Я хмыкаю.
— Что? — спрашивает он.
— Давайте лучше через час, Роман Александрович. Мне ещё умыться надо, в душ забежать, с собакой погулять…
— Мне надо принять в-а-а-нну, выпить чашечку к-о-о-фэ, — подкалывает он меня, изображая Гешу из «Бриллиантовой руки». — Ладно, давай через час, не опаздывай только, а то у меня потом совещание будет у шефа. Нельзя опаздывать.
Через час я сижу на третьем этаже во «Льдинке» и наворачиваю мороженое с сиропом. И от этого, надо сказать, на душе прям хорошо делается. Но, тем не менее, чувствую я себя разбитым и вымотанным, двигаюсь будто на автопилоте до сих пор.
— Ну рассказывай, — говорит Куренков, подсаживаясь ко мне за столик.
— Мне вчера медаль вручили. Лично Печкин прицепил и столько слов чудесных сказал, что я чуть не разрыдался.
— Ага, это я знаю, — кивает он. — Не про то, что ты чуть не разрыдался, а про то, что награду получил. Про Корнея рассказывай.
— Ну а что рассказать… — пожимаю я плечами. — Не надо было ему приезжать.
— Это ясно, — кивает он. — Давай, не для протокола, слухи-то уже и так поползли.
— Какие ещё слухи? — хмурюсь я.
— Ясно, какие, юный беспредельщик завалил матёрого вора.
— Мы просто оборонялись, — отмахиваюсь я. — Тем более, он в классическом понимании и не вор вовсе. Воры, как раз, порадовались наверное.
— Да знаю-знаю, расскажи подробнее.
Я рассказываю, не вдаваясь в излишние детали, передаю суть происшедших событий, включая рассказ о разрешении конфликта с Печёнкиным.
— Неплохо, да, всё получилось? — просвечивает он меня своим чекистским взглядом.
— Можно сказать, неплохо, — подтверждаю я. — Вчера на банкете с шефом вашим познакомился. Серьёзный мужик, да?