План D накануне
Шрифт:
— Сел бы ты.
Подписавшись после: погоди, погоди, погоди, ты нам сейчас вправляешь быль или что? Дух у меня, конечно, захватило, я уже почти и смеюсь, и плачу, и вступаю в шайку, но разве могли так поступить с иезуитами?; он сразу стал претендовать на определённые роли. Кобальту иерархия была безразлична, по своему характеру он больше привык подчиняться, но Ятребу Иуды такое положение дел ставило в позу.
— Моё, мля, дело.
Принцип появился в Быке, махнув падать на облучок, сам вскочил на пассажирское. Велел править домой и затих, сказав, что даст знать по прибытии.
Оказавшись в мансарде, В. долго хмыкал, прохаживаясь вдоль стен, отпуская завуалированные издёвки, понятные в большинстве своём только хозяину. Как отменный специалист по эксам и социальному считыванию, он вполне мог бы так уж не занудствовать в извлечении из их главаря досады и неудовольствия, но не считал необходимым сдерживаться. Согласившись участвовать в предприятии, осознавая последствия лучше, чем Дмитрий Каракозов, лучше, чем Иван Ковальский, он хотел получать максимально возможные наслаждение и восторг, он слишком многого стоил, чтобы малодушничать с самим собой.
— Ну?
— К одному там, сговаривался о нашем деле.
— К
— Нет.
— Послушай, хуила, давай уж мы не будем тянуть из тебя по непонятному и в отрыве от других омофону, а ты сам складно сбрешешь нам, что удумал.
— Для начала нужно похитить оркестр и хор. Они будут вместе.
— Будут где?
— Перемещаться.
— Мужики, как вы его терпите вообще?
Они переглянулись.
Поданный почтовый вагон оказался без входа, на теле в нескольких местах усматривался лишь контур. В состоянии глубокой внутренней паники, не смея оставить недееспособных подопечных без присмотра и не имея в обозримости кого-то, кто отвечает за вагоны, кто отвечает за почтовые, А. схватила у проезжавшего по перрону водовоза топор, тут же схватилась с самим водовозом, прекратила, пациенты заволновались, один начал плакать, заплатила водовозу, балансируя на разделе платформы и клифа к рельсам, начала рубить. От громких ударов и лязга пациенты заволновались сильнее, в некоторых местах расторгли вереницу, плакали уже двое, затравленно зыркали по сторонам и помалу, вероятно, сами того не замечая, разбредались, выворачивая себе руки. Её захлестнуло отчаяние, удары всё чаще соскальзывали, то и дело она озиралась, у самой выступили слёзы от ледяных порывов, при очередном взгляде пришлось оставить рубку и броситься сгонять; каждую секунду она боялась, что поезд тронется, а они останутся здесь и погибнут. Водовоз взялся помочь, удостоверившись, что ответственность за порчу она берёт на себя, совместил пальцы с продавленными канавами в топорище, пациенты подкрались к бочке, начали отхлёбывать, она бросилась их отогнать, глядя вдаль, на локомотив. На входе в вокзал курил обер-кондуктор, в серой шинели с зелёными погонами, задумчиво наблюдая, только она кинулась к нему с мольбой остудить пыл машиниста, как они опять подошли к бочке, это заметил водовоз и с занесённым топором ринулся. Не достигнув железнодорожника, она метнулась обратно, покосившись на локомотив и утирая всё выступавшие слёзы, отогнала, умолила водовоза возвратиться к устройству двери. Обер-кондуктор бросил в снег окурок, запахнул шинель, поднял воротник, неторопливым, но угрожающим шагом стал надвигаться. Она этого не видела, силясь остановить разброд, в особенности в сторону бочки, контролировать дым из трубы и продвижение работ. Чем ближе он подходил, тем громче плакали двое и норовили разойтись в стороны, хоть и неосознанно, остальные. Голубой шар в черноте, падение на семьдесят вёрст сквозь облака, видно круп коня, пальцы разжимаются, внизу город, очень крупный, но и приплюснутый, вот только очень много куполов, словно это искусственные устройства или живые органы, предназначенные для определения наличия, расстояния, азимута или скорости именно бесконтактным способом; куда здесь, поди сообрази с ходу.
Дорогу ему заступил освободившийся Абдувахоб, отрезавший тем самым нескольких пациентов. Руки связаны за спиной, ему ничего не оставалось, как боднуть его в грудь, спал тулуп, он сбился с дыхания, но не утерял инициативности, на несколько мгновений приостановился, сделался ещё злее, наотмашь ударил его по лицу, слетела шапка. Пациенты рассеялись ещё, он направился к стоявшей у бочки сестре, она хладнокровно ждала, в определённый момент облекла руками и опрокинула на ноги, залилось хорошо внутрь сапог, встало вокруг широким водостоем. Водовоз закончил арку и обернулся, побагровев, пошёл, занося топор, такой же, как на пуговицах первых инженеров путей сообщения. Не дожидаясь, чем кончится, она кинулась на посадку, загнала плакавших, по одному тех, кто разбрёлся, послышался гудок, дикими глазами она шарила по перрону, водовоз и обер-кондуктор валялись в снегу, Абдувахоб пинал его, из бедра лилась кровь, из вокзала бежали, полоскаясь шинелями, ещё несколько; она схватила его за связанные сзади рукава и потащила, вдалеке показались четыре монашки, не оставалось времени обращать на это внимания, втолкнула в уже начавший движение вагон и едва успела запрыгнуть сама, на перроне остались тулуп и шапка — собственность лечебницы, за которую придётся нести ответ. Несмотря на ледяной ветер, высунув голову через дыру, она смотрела, как обоих утаскивают в вокзал. Мимо проплыли монашки с бантами шнурков на ключицах. В дальнем углу высилась груда конвертов, её оседлал какой-то рыжий, с любопытством оглядывая сбившихся в кучу пациентов; она оказалась в ещё большем ступоре при виде него, поняла, что не имеет права ошеломляться, стала протискиваться сквозь подопечных, назвалась, было хотела… мысли чрезвычайно разбежались, не успев определиться, она сообразила, что внутрь задувает, эффект становится нестерпим, поток воздуха начинает поигрывать крайними конвертами. Этот проход уступал носиться мажордому, А. оттеснила подопечных, сколько позволял сугроб, посматривая и посылая намёки, что ему неплохо бы сойти и оказать помощь, а то и вообще принять на себя руководство; никого ничто не пронимало, она любила бывать на стороне таких, самоустраняться, теперь, что называется, аукается, все случаи, в результате которых она заслужила аттестацию «стерва», взвихрились со дна мировой памяти в единую операцию низшего приоритета, советчиков лишь тени, да и они, кажется, повёрнуты спиной.
— Господин Иеремия, нам, видимо, придётся как-то совладать с этой дырой…
— Видимо, придётся.
— В таком случае…
— Мадам, я не смогу заткнуть её своей задницей.
Артемида не сочла уместным заметить, что она мадемуазель. Обретя ассистента в лице Абдувахоба, согнав пациентов в ещё более тесный круг, те и сами жались друг к другу, безапелляционно откромсав от эпистол, она стащила с одного тулуп, заткнула, сколько хватило стaтей, свела до оторванной форточки. По прошествии часа или около того менялась с Абдувахобом, передавая оба тулупа и шапку, шла греться к пациентам. Иеремия не участвовал, время от времени вскрывая письмо-другое и
Все стояли в саду, весьма дисциплинированно и стройно, собрались буквально по щелчку, может быть, до сих пор напуганные; и даже не самоубийством одного из них, а тем, насколько серьёзно все это восприняли, и к тому же многие на том или ином этапе видели его, пронзённого стеблями. Вон, в трёх саженях от этого места, рукой подать до останков. У него превалировали ложные убеждения, и кто-то однажды на этом сыграл.
Дождь лил всё сильнее, трава блестела, под крышей между окнами расползлось тёмное пятно, с решётки между колонн свисали капли. С чёрными зонтами их бы вообще приняли за людей настолько серьёзных, что наблюдение здесь предстало в совершенно ином свете, с давлением на обыденные предметы более значительным, нежели это показано в уравнении Максвелла. Вселенский причинно-следственный закон работал в лечебнице лучше силы земного притяжения. Из-за дождя попрятались все птицы. Грунтовая дорога с этой стороны территории, пожалуй что целая улица, шла под уклон, по ней проехало несколько телег. В кустах сидел тот самый человек, который никак не мог оставить их в покое. По ложу каменной дорожки побежал поток, как и из водосточной трубы точно на углу дома. Плетёная садовая мебель в стороне под липой намокла и лоснилась, никто не потрудился снести её в подвал. Некоторые поверхности приобретали вид зеркал, то совершенно серебряные отсюда, то вновь просто мокрые. Дворник в дождевике, с зажжённым фонарём в поднятой руке, наблюдал за церемонией издалека. Было ещё светло. Плетистые розы, вьющиеся по новеньким шпалерам, получали очередной серьёзный и легкопоправимый урон. Водяная пыль кругом кустарников и античных бюстов немного изменяла само зрение через эту завесу. Всё контактировало и звучало непрестанно, дробь среди прохладного ветра, температура воздуха понижалась, земля охлаждалась.
— …предательство, замки, ангст, оранжаду, корыстные, демоны, афатик, только я, Павия, суп на плите, Брокгауз и, рецептор, в Двине, мембранный, потенциал, графство, оптический, Волластон, завязывайте, частная, дробный, дробью, мой рыцарь, рыцарь, рыцарь.
— Кобальт? — только и спросил Принцип.
— Хороший он парень, этот Кобальт.
Признание, надо полагать, было всё же вынужденным. Всякие там обороты головы, Солькурск их потом цепко взял за фалды и за горло. В час этого проезда их вели трое, столько пальцев показал атаман в пролётке, молча сблизившись и отдалившись напротив. Он посмотрел на тучи, если пойдёт дождь, можно будет несколько расслабиться и позволить себе слёзы. Околосмертные впечатления в них были уже неуничтожимы, оба часто думали, допустимо ли мокрое вообще в стезе следующих апостольских чинов после жестоких хулиганов? Кобальт вот подвернулся. Расследование дел былых подельников в настоящий момент било и по нему. Они и сейчас, кажется, выполняли чьи-то задания. Расстояние между галактиками росло, ещё одна безмолвная встреча с Виго в открытой коляске на другом конце города.
— Тогда выходит, — всё острил Вердикт, — что случайная встреча, как ты говоришь, это свидание…
— А любая смерть — самоубийство (а планета Земля — горшок для Иггдрасиля, Вульгата — система мира, разделочная доска — алтарь, Шмалькальденская война — братоубийство, марш солдат — макабр, рождение Коперника — второе пришествие, Переяславская ночь предсказана в рекламе, Нёф-Бризах — упавший с орбиты замок, Гото Предестинация — брелок на ключах, кёльнская вода — улика, Адмиралтейские Ижорские заводы — порталы в иной мир, Анджей Костюшко — космополит, отмена судебной пытки — заговор иноверцев, Рейнский союз — празднество блудных детей, Библия — революционный синопсис, разностная машина Бэббиджа — устройство для промывки судна Обломова, Аккерманская конвенция — дым из вишнёвой трубки, чтоб на земле прекратились войны — неверное целеполагание, Хун Сюцюань — созванивался с Иисусом, сюзеренитет — ростовщическое отцовство, Исаак Ньютон — сон Земли о себе самой).
— Эй, любезный, останови-ка вот здесь.
Минуты три со скепсисом осматривали полутораэтажный дом.
— Не так уж и плох.
— Маловат. Анфилада не впечатляет.
Один стоял под окнами губернатора, хоть и рядом с лечебницей, другой казался слишком приметным для жандармского ока, пятый изобличал намерения, шестой подходил, но не имел земельного участка, одиннадцатый подписали под снос на прошлую Пасху, тринадцатый — весь заставлен бутылками.
С определённого возраста им обоим втолковывали внушительно — если дело всей вашей жизни не задастся, всегда сможете проповедовать, а что, в Новом свете обыкновенная стезя. Надо думать, это, наложившись ещё на пару уже приобретённых самостоятельно ересей, и формировало подобное мышление к тридцати, к сорока годам. Один бил за Предателя, второй за Крестителя, играть Лапочку оба считали банальным, ну и друг друга тогда, получается, они стоили.
Отказавшись пускать Натана, сев к окну, Серафим смотрел на могилу Арчибальда, в тысячный раз обдумывая происходившее на том собрании. Хандрил, искал доказательства тому, что его обложили ревнители теории, будто человек сам предсказал и предрешил свою жизнь, то есть сын Божий знал и знает всё наперёд, сука! до сих пор; а значит, он, во-первых, клиент Ван Зольца, во-вторых, циник, в-третьих, манипулятор. Тот самый Иисус, в принципе согласный, что самоубийство — это то же убийство со всеми вытекающими, персонально не без грешка. Лицемер, имевший влияние. Зимний визитёр.