План D накануне

Веневетинов Ноам

— Да, я был там и собирался забрать тот труп, но его забрала одна, хм, мадемуазель.

— За подмышечные впадины утащила?

— Именно так. Она обманула нас. Сперва, когда мы трое оказались в пате, доктор предложил, хм… один ловкий ход.

— Ещё больше унизить девушку, понятно, продолжайте.

— Не понял, почему унизить?

— Не понял, почему мне не предложили сесть.

— Хм, ну вот, мы вышли из одной шахты, зашли в другую, хм… но тут она предложила мне выпить перед этим…

Наталья то утюжила, то замирала. Из коридоров, чьи уходившие вглубь земли траектории она пересекала, непрестанно текли человеческие потоки, внутрь никто не заходил. Личности, похожие на хитровских картузников, на освоивших запретное ремесло крестьян. Грязные рожи, перепоясанные постромками или растрёпанными шпагатами рубахи, сапоги с белыми молниями соляных разводов, словно каменные лапти,

оставшиеся невредимыми везде, кроме подошвы. Невидящими глазами они смотрели перед собой, облизывали пальцы, когда чувствовали, что из жизни исчезает смысл, самая её соль. Если бы за ними кто-то гнался, дали бы себя догнать, все как один, уже рассредоточенные с того мига, как их увидел агент с поверхности. Достаточно ли мир укреплён их стараниями? Ординарными усилиями у самых основ всех конструкций, невидимой помощью из глубины, где пришлось почти всем пожертвовать; прекрасными видами, отдыхом среди воздуха, который не проносится мимо ежесекундно, свободой в том смысле, что подразумевает право покидать места и возвращаться в них, выбирая те или иные на свой вкус.

Публичные чтения проходили уже с год как. Иулиан Николаевич сегодня отсутствовал, прислав вместо себя сестру. С. скрючился в кресле в углу, глядя, как выносит стул на середину сцены, за ним полная декорация Тайной вечери. Она сказала ему что-то и некоторое время вдавливала обратно проступавшие на лбу инионы, похожие на всплывающие из мозга пирамиды. Анатолий что-то старательно записал на клочке бумаги, подал застывшей позади сестре, она не читая скомкала и кинула за себя.

Раньше отец много возил его по курортам. Воды, грязи, знаки кровью тварей божьих на ключевых местах, чаще всего на висках. Приходилось быть эпицентром различных плясок… активностей настолько разношёрстного ряда магических исполнителей, что не существует в мире столько культур. В Новой Гвинее, Африке, Зеландии, на обособленных островах и крайнем севере, а он только мотал на ус, на свой лад осваивал их языки, глаза вращались, в губы словно встроен челночный станок, лингвистические возделывания наслаивались сначала на него, а потом уже друг на друга. Арчибальд не успевал понять, где они только что побывали, растерянно смотрел с кормы на удалявшийся берег и демонстрировавшиеся всем, как он думал, белым, а на самом деле только его сыну, голые задницы папуасов; у него, уже позднего юноши, всё больше запутывалось и одновременно прояснялось, и далеко не в пользу человечества.

Видя всю тщету своих усилий, Арчибальд чрезвычайно вцепился в метод лечения чудесами света, смотря на них разительно узко, сегментируя только древний мир и новое время. И вот они уже селятся в лучший отель в Харбине, откуда должна начаться экспедиция.

Из дневника Аристарха Горлова [243]:

«Ей, казалось бы, самое место на Великой Китайской равнине, но нет. Постройка началась в 214-м году до Рождества Христова цзиньским императором Ши-гуанг-чи, который украл и переосмыслил идеи, развитые несколькими царствами до него, поняв, что, подводя всё под соединение уже готового, всего-то! а также под случай на консолидации империи, — он защитит проект.

Перед кликой стояла задача оградить провинции внутреннего Китая от нашествия монгольских орд и самого императора от чего-то странного и страшного, чему не имелось общепринятого именования.

На постройку стены отправлялся каждый пятый житель Китая. На общий сбор рекруты больше похоже что сползались, расшвыряв свои гэта только тогда, когда пошла гористая местность. Взмах левой ногой в сторону дома, перекрёстные обмотки на бёдрах сковывают досыл. Мотивировать их, ну хоть защитой от варваров либо от кракена, надсмотрщики и не думали, это Китай, говорили они, такое к тому же время, тяжёлое. Шли дни, облака над стройплощадкой набегут, рассосутся, набегут, рассосутся, но видеть это могли только бойцы уже при смерти, тогда давали лежать, ударят разок кнутом и больше не пристают. У на свой манер производителей работ бывали совещания, приходилось долго плестись на муле, зато потом можно бесконечно пить чай со всей церемонией и лениво смотреть на всегда новую, уточнённую карту на свиной коже. Именно отсюда лгали и императору. Узел, что сказать, только и он перемещаемый. Та сторона делалась чем-то заморским, нет, мифическим, землями, полными чудовищ до того гнусных и небывалых, что от них сутулые строители ждали и сжатой до половины их жизни эволюции крыльев; тогда понятно, отчего бы требуют строить повыше, там уже не китайцы остались, и у всех лица с раскрытым в вое провалом, ну это и закономерно, максимум маньчжурцы, да и то бабушка надвое.

Один из рабочих

происходил из провинции Гань-су, с запада Китая, в той области он и отправился на постройку. Дойдя, некоторое время издали наблюдал ландшафт, превращённый стеной в нижнюю челюсть хищной рыбы. Работа была трудная и встречала много противодействия со стороны самого устроителя заграждения. Через каждые триста шагов в стене возводилась башня, а могли бы заставить корпеть над ними в два, в три раза чаще. Иногда они уже имелись, и сновавший по окрестностям инженер об этом сообщал, часто вместо ужина. Люди не выдерживали подскочившей ритмики, развиваемой смертным боем стеничности, но она строилась, как будто уже пущенная под откос.

После изнурительного дня контроверз, но такой уж здесь сложился универсум, сжавшийся, едва ли кто друг друга понимал, ещё который день ныла спина, он сидел в тени под лесами и бросал кусочки лепёшки, полученной на ужин, двум оранжевым голубям. Судьбоносные птицы, к тому же чем-то, по-видимому, заражённые. Они охотно клевали его постный материал, стойкое ощущение, что с известью, он и сам откусывал с удовлетворением от проделанной работы. И вдруг к их трапезе прихромал третий голубь, синий! с искалеченным крылом. Рабочий тяжело поднялся и хотел словить его, но тот не дался, подлетая и удаляясь от стены.

Находку, в ночи, он заложил в основание одной из башен, задвинув камнем, нацарапал на ней восемнадцать взаимоисключающих иероглифов, после чего на гребне, где ещё не достроили бойниц, из воздуха материализовалась группа людей в странных шапках, её немедленно начали окружать вспышки белого света».

Он стоял спокойно, опустив руки вдоль округлых боков, глаза полуприкрыты. Принцип крепче взялся за лоб, сделал шаг назад, прицелился и ударил, рог легко вошёл в живот. Он захрипел, хотя и видно было, не желая этого, по подбородку потекла кровь. Согнулся пополам, руками невольно охватывая кость, пока ещё белую, завалился назад, так и застыв скрючившимся. Позже он дал справку, полученную от Виго Виговича. Агент, и весьма опытный, пронёсшийся по системе изнутри. В 50-м назначен канцелярским служащим на сложный участок в Хозяйственный департамент МВД, в 54-м дали коллежского регистратора, и вот он уже младший помощник квартального надзирателя, в 63-м титулярный советник, в 72-м — статский, в 75-м согласно прошению уволен от службы по состоянию здоровья, в 77-м причислен к министерству внутренних дел, в 78-м вступил в шайку, поскольку сам боялся покончить с собой.

Натуральное число, добро, второе тетраэдрическое, да ещё и суперсовершенное — понятно, что не искать нельзя.

— Как считаешь, какое у меня предчувствие?

— Да ладно, Принципуля, ты уже и так… на монгольфьере, а тут ещё Ремигиуш.

Преобладала зелёная краска, её пласты, расширявшие спектр, штукатурка, решётка из лозины, гипс, листки «Wanted» и свобода перемещений. Из караулки ходили во внутренний двор курить, хотя и в той не возбранялось, мимо камер. Забившиеся и ощерившиеся в них всегда чувствовали, что за ними следят. Среда — тоска и мор, — в которой взращивалась готовность к такой судьбе, а она уже имела рекомендовать стратегию и на этот счёт, окольно, лишь озвучивая, что удобно арестанту, каким он должен представляться начальникам, а тут важно всё, от чего-то до чего-то, простор для применения личного опыта. Юнцы, у которых фуражка оттопыривала уши, на самом деле были поставлены куда выше, но у них уже кругозор, практика изначально ограничена и просвета не видно. Жалели ли их с кичи? в последний миг могли пожалеть, плюнув харкотой, а не маслиной, пряча и уходя вразвалку.

Конвоир передал гостинец и обошёлся без изысканий в том. В. осторожничал, и, отправив предупредительную пульку, второй передал пустой. Третий с рукоятью. Четвёртый снова пуст. В пятом напильник. Дал знать, что ему хватит двое суток. Днём вокруг арестного дома образовывался рынок и извозчики заполняли биржу, ночью выставлялись часовые, с винтовками и свистками, для побега из них пришлось бы расходовать не меньше половины, они это нормально воспринимали — расходовать — не кажется, что особенно на таком зацикливались. Поставили кабриолет с наброшенным верхом задом к площади, намереваясь рвать с места от водоразборной колонки. Принцип начал выступление, Р., как видно, выжидал. Когда шея затекла смотреть назад, в оконном проёме, между отогнутых прутов с блестящими концами показалась человеческая голова. Одним движением он вытянулся головой вперёд, по пояс, перевернулся на спину, каблуками упёрся в верх створа, перехватился руками за два нижних прута, повис лицом к стене. Упал в подмороженную ночью грязь. Пригибаясь, добежал до них, вот уже вскочил, торжествующе посмотрел на Вердикта, холодновато на Кобальта.