Плащаница колдуна
Шрифт:
Глеб замер и уставился на Диону.
– Значит, ты умеешь колдовать?
Девушка смущенно улыбнулась.
– Немного. Как и все в моем племени.
Взгляд Глеба похолодел.
– Я совсем забыл, что ты нелюдь, – глухо и как бы для себя проговорил Глеб. – Больше никогда не насылай чары на моих людей. Поняла?
Веки Дионы дрогнули.
– Глеб, не надо со мной так.
– Я сказал. Повторять не стану. А теперь иди на свою лежанку.
Диона несколько секунд смотрела Глебу в глаза,
Проводив ее взглядом, Глеб посмотрел на свой сжатый кулак. Затем медленно разогнул пальцы. Он совсем забыл про перелиц. От горошины осталось меньше половины. Глеб вспомнил адскую боль, которая сопровождала превращение в волколака, и поморщился. Дай бог, чтобы эта штуковина больше не пригодилась.
Деряба зачерпнул из ручья пригоршню воды и плеснул себе на рожу. Кровь с тела он уже смыл, а раны зализал, еще будучи оборотнем. Как ни странно – это здорово помогло. Раны затягивались в десять раз быстрее, чем когда он был человеком.
Рядом, низко пригнув голову к ручью, пил Коломец.
Еще семеро уцелевших разбойников валялись на траве, раскинув руки и глядя на ущербную луну. Голые, мокрые от воды и пота, они дышали тяжело и хрипло. Схватка с волколаком сильно их вымотала.
– Слышь, Коломец, – тихо окликнул своего сподручного Деряба.
– Чего? – так же тихо отозвался тот, отирая рукою мокрую бороду.
– Зачем этот гад на нас напал?
– Ты про волколака?
– Ну. Знал ведь, что от добычи нас не отгонит.
– Думаю, знал, – согласился Коломец.
– Тогда чего хотел?
– Может, подраться захотелось? – предположил Коломец.
Деряба ухмыльнулся и покачал рыжей головой.
– Да нет. Тут дело иное. Ты заметил, какой запах от него исходил?
– Нет. А какой?
– Не запах волколака, это точно. Я волколачьи следы видел. И шерсть волколачью на ветках нюхал. Наш волколак пахнет не так, как другие.
– И что? – недоуменно спросил Коломец.
Деряба прищурил глаза и злобно процедил:
– А то, что это был не волколак. Помнишь, как он нас к яме привел?
– Ну.
– Вот те и «ну». А яму-то кто вырыл?
– Кто?
– Какой-нибудь ходок!
– Верно, – признал Коломец и задумчиво поскреб пятерней в затылке. – Это что ж значит? Что волколак, которого мы подрали… – Он уставился на Дерябу изумленными глазами и выдохнул: —…Ходок?
– Молодец, допер, – мрачно сказал Деряба.
– Да как же он в волколака-то? – недоумевал Коломец. – Ведь нельзя же!
Деряба фыркнул.
– Нельзя-нельзя. А вышло, что льзя. Мало ли по Гиблой чащобе амулетов разбросано. Иной амулет человека хоть в духа болотного превратит. И рога у него на башке козлячьи отрастит.
Коломец помолчал. Потом проговорил угрюмо:
– Чудное дело.
– Забыл, где мы? – угрюмо проговорил Деряба. – Сдается мне, Коломец, что то был не просто ходок, а самый первейший из них.
– Первоход?
Деряба кивнул. Коломец растерянно нахмурился.
– И зачем это он на нас?
– Задержать хотел. – Деряба поднял голову и понюхал воздух. – Недалеко они. Совсем недалеко. Кабы на ратников не отвлеклись, уже бы их настигли.
– Так что ж теперь делать-то?
Деряба ощерил желтые клыкатые зубы.
– Первоход думал, что надолго нас задержит. А мы отдыхать не станем. По следу его пойдем. Еще затемно их возьмем, со сна, – тогда, глядишь, и одолеем.
Деряба повернул голову к разбойникам:
– Эй, зубастые! Раны зализали?
– Зализали, – отозвался за всех один, самый потрепанный.
– Тогда обращайтесь обратно. – Деряба облизнул губы и с невыразимой злобой добавил: – Пора на охоту.
Темный ходок растолкал Бельмеца рано, еще до зари. Пнул ногой по ребрам и проскрежетал:
– Полно спать. Вставай.
Бельмец схватился за ушибленный бок, зашипел:
– А драться-то чего? Мог бы просто на ухо крикнуть.
– В другой раз так и сделаю, – пообещал Темный ходок.
Бельмец сел на лежанке, зевнул, протер кулаками слипшиеся от гноя веки.
– Глаз болит, – сообщил он ходоку. – Ветром и пылью вчера надуло.
Ходок на это ничего не ответил.
Бельмец снова зевнул и глянул на своего спутника. На маске Пугача следов крови уже не было. Видать, замыл в ручье. Перчатки на его лапах тоже были чистыми.
Пугач стоял на пригорке, широко расставив ноги, и вглядывался в глубину черного, предрассветного леса, будто мог там что-то увидеть. Стоял он неподвижно и крепко, как дерево или вкопанная в землю верея.
– Слышь, ходок, – окликнул его Бельмец. – А ты хоть живой? Это я к тому, что вид у тебя не человеческий. И пахнешь ты как-то странно. Ты только не обижайся. Видал я, как ты с волхвом аравийским расправился. И как птицы тебя клевали, да не заклевали. Человеку против такого никак не устоять.
Темный ходок не ответил. Даже не повернул головы.
– И не ешь ты ничего, – удивленно проговорил Бельмец. – Как питаешься-то?
– Будешь много болтать, узнаешь, – скрежетнул Темный ходок.
Барышник замолчал. Поковырял пальцем в ухе, почесал мотню. Потом нехотя поднялся. В глазу жгло от недосыпа, будто кто песка швырнул. Умываться было лень. Да и нечем.
Бельмец потянулся, скрипнув суставами, зевнул, потом отошел к кусту, развязал веревку на штанах и с наслаждением помочился.