Плата за молчание
Шрифт:
Впрочем, Мика подобные соображения не смущали. В течение трех недель он по всем правилам искусства допрашивал белокурую Марго, добиваясь от нее признания. Но в конце концов ему все же пришлось отпустить ее. Один из клиентов Марго, чье имя из уважения к его высокому общественному положению органы юстиции решили сохранить в тайне, явился к судье, возглавлявшему следствие, и под присягой показал, что ночь, когда было совершено убийство Генриха Бика, он, свидетель, провел с Марго Вихерс на Дерфлингерштрассе, 2, а значит, она никак не могла участвовать в преступлении. Кроме того, 17 января 1957 года рабочие лесничества наткнулись в отдаленной части леса под Хаммбюреном на «оппель-рекорд» Гейнца Энгельса. Хотя труп был найден лишь восемь месяцев спустя, по пробитому пулей ветровому стеклу и пятнам крови на внутренней обивке машины можно было заключить, что ее владельца постигла та же судьба, что и Бика.
18 января коллегия по уголовным делам ганноверского земельного суда отменила приказ об аресте Марго Вихерс. Для чрезмерно усердного старшего вахмистра эта история имела некоторые последствия. Обвинив его в жестоком обращении с ней, в оказании давления и нанесении оскорблений, Марго Вихерс на пресс-конференции заявила о намерении потребовать от властей Нижней Саксонии 60 тысяч марок за перенесенное бесчестье. Первая инстанция присудила ей в возмещение ущерба 28 тысяч марок, но Марго не согласилась и пригрозила, что в случае необходимости доведет дело до Верховного суда Федеративной Республики.
Между тем убийства Бика и Энгельса по-прежнему оставались нераскрытыми. После провала Мика комиссар уголовной полиции Реберг взял расследование в собственные руки и создал специальную комиссию из шестидесяти человек.
Поскольку было установлено, что убийцу (или убийц) следует искать в кругах, которым ночами принадлежит Штейнторплац (выяснилось, что и Гейнц Энгельс во время своих частых деловых поездок в Ганновер постоянно развлекался с проститутками), уголовная полиция в последующие недели и месяцы «просеяла через сито» почти всех представительниц данной профессии. Специальная комиссия изучила 500 различных версий, побочным продуктом проделанной работы явилось раскрытие 46 взломов, 12 грабежей, четырех преступлений против нравственности и множества мелких правонарушений. Однако следов убийцы Бика и Энгельса комиссия так и не нашла.
В январе 1958 года прокурор Клар, надзиравший за следствием, вынужден был признать в интервью, переданном по радио:
– Наше криминалистическое искусство исчерпано. Остается надеяться на случай.
И действительно, в конце концов комиссии по расследованию убийств помог случай. Уже больше восьми месяцев в ганноверской тюрьме на Леонардштрассе сидел за кражу автомобиля и оказание сопротивления представителям власти некий Гюнтер Пферсих. Он скрашивал свое тюремное заточение тем, что оказывал мелкие шпионские услуги полиции.
В тюрьме на Леонардштрассе содержались как осужденные, так и подследственные, многие из которых упорно запирались на допросах. Но и самый закоренелый грешник, сидя один на один с товарищем по несчастью, порой не выдерживал и признавался соседу по камере в том, что давно и тщетно пытался узнать следователь. Учитывая это, полиция использовала своих старых, надежных, постоянных клиентов в качестве доносчиков, вознаграждая их дополнительными порциями сигарет, разного рода поблажками, внеочередными свиданиями, а то и досрочным освобождением.
Одним из заслуженных и надежных доносчиков был 28-летний Гюнтер Пферсих. Из последних восьми лет он почти четыре года провел в тюрьме, наполовину облегчив свое пребывание в ней тем, что снабжал сыщиков, прокуроров и судей важной информацией. Он научился распознавать заключенных, у которых имелись какие-то тайны, и ловко втирался к таким людям в доверие, играя на их стремлении прихвастнуть и порисоваться.
14 февраля 1958 года на утреннем рапорте он обратился к дежурному вахмистру с почтительной просьбой доложить господину ассистенту уголовной полиции Ве-беру, что заключенный Пферсих желает побеседовать с ним по личному и очень важному делу с глазу на глаз.
Через полчаса Вебер вызвал Пферсиха к себе. Пферсиху не каждый день выдавался случай курить хорошие сигареты и пить кофе с бутербродами. И он растягивал это удовольствие, пока ассистент уголовной полиции не поторопил его:
– Ну, Пферсих, выкладывайте! Что у вас?
Маленький невзрачный заключенный придвинулся сосвоим стулом ближе к столу, бросил недоверчивый взгляд на дверь в соседнюю комнату и таинственно произнес:
– Нельзя ли закрыть дверь, господин Вебер? О том, что я хочу вам сообщить, никто не должен слышать.
Вебер нетерпеливо мотнул головой:
– Не тяните, Пферсих. Там всего лишь мой коллега из комиссии по расследованию убийств. Его ваши сообщения не интересуют. У него дела поважнее, чем кража автомобиля.
В этот день ганноверской уголовной полиции посчастливилось. Мик, случайно, совершенно по другому поводу оказавшийся в соседней комнате, поначалу действительно не интересовался разговором, происходившим за дверью.
– Вам ведь известно, господин Вебер, - начал между тем Пферсих, - я сижу на четвертом этаже во флигеле «Б», в 417-й камере, откуда видна Вайссеркройцштрассе.
– Он взял новую сигарету, прикурил от окурка прежней и продолжал: - Подтянувшись на решетке окна, я могу видеть склад угольной лавки Гана.
– Короче, Пферсих! Гораздо короче. У меня мало времени. Говорите по существу!
Пферсих с готовностью кивнул:
– Сейчас, сейчас, господин Вебер. Об угольном складе я сказал, чтобы вы меня поняли. Так вот: в течение всей зимы каждое воскресенье с десяти до двенадцати часов утра молоденькая, очень красивая блондинка переговаривается оттуда с одним из заключенных.
Вебер пометил на календаре: «Угольная лавка Гана» - чтобы в ближайшее воскресенье послать туда кого-либо из сыщиков. Пферсих, поняв его намерение, сказал:
– Не нужно, господин Вебер. Она ждет ребенка и больше не придет. На этой неделе она отправится в евангелический приют для рожениц. Это в Нойенкирхене, под Бременом. И я могу вам сообщить, что зовут этого белокурого ангела Инга Мархловиц, а отец ребенка - Попп. Он сидит в 517-й камере, надо мной.
Вебер разочарованно зачеркнул сделанную пометку.
– А к чему мне все это, Пферсих? Я не судья по делам об опеке. Это все, что вы хотели мне сообщить?
Заключенный Пферсих расплылся в улыбке: