Плато чёрного спелеолога
Шрифт:
Как некстати появляется Нина с Яной. Аня с удовольствием отметила, что они косметику смыли, бусы с чёрными опалами сняли и сейчас грязные и мокрые от пота, что даже Игнат скривился, увидев их в таком качестве. Они где-то выкопали саженцы диких груш и волокут, едва не надрываясь.
Глазастая Нина узрела Аню с Игнатом, резко поворачивает к ним: — Привет, подруга, — она скидывает молоденькие деревца. — Устали? — недоброжелательно спрашивает она.
— Тебе какое дело? — мрачнеет Аня.
— А тебя, кстати, уже обыскались, — Нина сурово глянула на Игната. — Мужчины начинают площадки крепить, а ты здесь.
Игнат поворачивается к Ане, раздувает ноздри, вроде хочет что-то сказать, но та кивает и многозначительно произносит: — Иди,
— Аня, я понимаю, ты постоянно пребываешь в нежном возрасте, — говорит Нина, а Яна обидно смеётся, поправляя сильными руками на плече саженцы, — но ты до борзоты ленивая, что даже тошнит, когда я вижу твою нахальную рожу и твой силикон. Все пашут до потери пульса, а тебя постоянно надо где-то разыскивать. Допросишься, Аня, пайки лишим.
— Эй, помягче! — взрывается Игнат.
— Ты иди, дорогой, я как-нибудь сама разберусь, — цепенея от гнева, выговаривает Аня, но умудряется погасить в глазах вспыхнувшее бешенство: — Чего пристала, эти дрова надо посадить? — Аня ковырнула саженцы ногой. — Посажу, проблему нашла.
Нина некоторое время ждёт, что ещё скажет Аня, но та демонстративно собирает саженцы и взваливает на плечо, вызывающе смотрит: — Где их воткнуть?
— У Яны тоже забери, — властно произносит Нина, — а мы ещё за саженцами пойдём. А посадишь у тёрна, там уже несколько ям вырыто. Вечером проверим… подруга, — с пренебрежением произносит Нина и, они уходят обидно посмеиваясь.
— Ничего, мы скоро все посмеёмся, — лицо у Ани некрасиво дёргается, она злобно глянула на Игната: — Тебе сказали брёвнами заниматься, так иди и не мозоль мне глаза. Вечером Гурия ко мне позовёшь.
— Нахальные девицы, — вякает Игнат.
— Иди уже, и прошу, не производи резких телодвижений, строй забор, он нам самим понадобится.
Игнат медленно встаёт, чешет вспотевшую спину, оттопырив в сторону локоть, закатывает глаза от наслаждения, ласково смотрит на Аню и та, едва успевает скорчить доброжелательную мимику. Затем он громко скребёт кадык под густой бородой, затем…
— Милый, — не выдерживает Аня, — ты бы помылся.
— Зачем? К вечеру вновь вспотею, — искренне удивляется Игнат.
— Всё же я настаиваю, — хмурится Аня, брезгливо поджимая губы и морща аккуратный носик.
— Ладно, в море окунусь, — слегка раздражается Игнат, гордо выставляет бороду и с важностью удаляется.
— Береги яйца от акул, — с иронией шутит Аня и с тоской смотрит вслед, вздыхает, произносит сама себе: — Что поделать, других нет, надо бы из этого козла всё выжать, затем пинком под зад, — она собирает саженцы, с пренебрежением смотрит на работающих вдали женщин, бредёт к ним пунцовая от раздражения и гнева. Сейчас бы выбросить эту охапку дров, но ведь Нина действительно лишит пайки, прецеденты место уже имели, а всё это быдло её поддержит… даже Алик, сволочь этакая, сошёлся с Машкой! А у той, ни рожи, ни кожи и даже веснушки есть. Пигалица, ей бы физиономию набить! К сожалению, эта дрянь, ногам дерётся словно лошадь и кулаки острые, это Аня испытала на себе, когда сунулась к ней со своими претензиями по поводу Алика. Ничего, к Идару подкачусь, всем достанется! Аня несколько успокаивается и даже улыбается.
Забор устанавливается ударными темпами, последние брёвна втыкают непосредственно в подводную гряду, идущую перпендикулярно берегу в море. В прошлом эта гряда являлась верхушкой скалы, под ней сразу начинаются обрывы — излюбленное место белых акул. Вот и сейчас они кружат в непосредственной близости от работающих людей, выискивая неосторожных. Но люди знают их коварство, способность акул выпрыгивать на сушу и вовремя отходят к берегу.
Викентий Петрович и тренер давно в пути, Виктор знает, что они профессионалы, но что-то гнетёт душу. Ему кажется, что всё пройдёт не слишком гладко. Беспокоит некоторая странность, разведка Идара всё ещё не нашла их поселение. Или уже нашла? Но тогда почему нет нападения? Виктор знает, Идар
Старец Харитон почти не выходит из бывшей тюрьмы. В самом конце грота сложил из тяжёлых камней алтарь, на стене выцарапал изображение креста, а под ним разжёг очаг. Он не спешит, знает, рано или поздно, все с благодарностью примут его веру. Мир рухнул, а кто остался в живых, тот должен доказать свою веру в бога, а кто этого не сделает, заслуживает смерти в огне. Именно, в костре! Надо устроить показательную казнь, чтобы не нашлось ни одного фраера, который бы посмел усомниться во Всевышнем!
Старец тяжело вздыхает, вспоминая, как умер и был погребён в глубокую могилу, но черви не успели забраться в его нутро, сердце неожиданно проснулось и застучало мощно и без остановок. Определённо, это чудо, так долго клиническая смерть не может продолжаться, значит, ему помог бог и теперь он обязан ему жизнью, это закон.
С тех пор прошло немало лет, он сделал пластическую операцию, убрал наколки: звёзды под ключицами, многочисленные купола, синие перстни, но крест на груди уничтожать не посмел — это знак от Всевышнего. Теперь бывший зек святой человек и должен наставлять заблудших на путь истинный. Старый вор вздохнул, перекрестился, наклонился до земли, ударился о твёрдый пол, так и замер, воспоминания вновь заполнили его сознание. Он вспомнил, как первый раз пришёл в церковь, долго каялся и местный батюшка, с умилением глядя на его старания, принял послушником, затем разрешил стать монахом. Харитон так бы и служил верой и правдой, но один раз застал батюшку за тем, как тот тырил церковную кассу. Это было потрясением для бывшего вора в законе. Для него, что воровская касса, что теперь церковная — святое, а это, получается подлое крысятничество, воровство у своих, за это полагается смерть, но Харитон не успел совершить божий суд. Он смиренно стоял на отпевании у роскошного гроба, где крышка покоилась на особых навесах. В последний час, её незачем было прибивать специально подготовленными гвоздями, а лишь прикрыть и, защёлки всё сделают сами, плотно оградив покойника от живительного воздуха. Он всё стоял и смиренно бормотал молитву, а под полой держал острую заточку, скоро, очень скоро… но пришёл исполинский вал, со стоном качнулись церковные стены, парадную дверь выбило с петель, ворвалась пенная волна… Харитон мгновенно всё понял, бесцеремонно выбросил покойника из гроба и, занял его жилище, с усилием захлопнул крышку. Вовремя. Мир завертелся, посыпались удары за ударами, сознание померкло.
Харитон очнулся, глубоко вдохнул затхлый воздух, облизнул откуда-то попавшую на сухие губы солёную влагу, открыл глаза и долго смотрел на лучи света пробивающиеся сквозь щели гробовой крышки. Вскоре ему начали мерещиться оскаленные морды, церковные купола, сметаемые волнами, падающие минареты и над христианским и мусульманским миром взметнулась великая тень единого Бога.
Старец прикоснулся костлявыми руками к дубовой крышке, но не стал биться в истерике, он точно знал, ему не дано умереть, потому что уже умер.
Летят дни и ночи, он ждёт своего часа, и вот, гроб налетает на берег и бьётся об острые камни, крышка разваливается, свежий воздух сметает тлен и смерть. Старик садится, оглядывается, пытаясь сообразить, где он. Раздавшееся рычание его совсем не испугало, старец Харитон поворачивает голову и видит подбирающегося к нему тощего пса. Испытывая нечто странное в душе, он пристально глянул на возбуждённого зверя, готового в любой момент прыгнуть, пальцы привычно сжались на рукоятке заточки. Пёс прыгает, но что-то острое пробивает ему грудь, животное с визгом отскакивает, его начинает трясти от дикой боли, лапы онемели и невыносимая боль пронзает сердце.