Платон, сын Аполлона

Домбровский Анатолий Иванович

— Ну что ж. Тогда, как Эмпедокл, — в кратер Этны. Пусть все думают, что боги взяли меня к себе.

— Вулкан, как известно, выбросил из своего жерла медную туфлю Эмпедокла, и все узнали, что тот просто погиб.

— Но, может быть, гибель — это и есть путь к богам, — сказал Аристотель. — Твой учитель Сократ это допускал. Но всё это надо проверить, учитель.

Платон покивал головой, глядя Аристотелю в глаза, улыбнулся и сказал:

— Эвдокс не ошибся в тебе. Оставайся. И проверяй.

Уходя, Аристотель ни разу не оглянулся, хотя Платон неотрывно смотрел ему вслед до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом аллеи. Платону это понравилось. Он подумал, что ученик, который не оглядывается на учителя, пойдёт дальше своего наставника и, может быть, достигнет пределов высшего знания.

Дион

купил дом у Калиппа, молодого наследника архонта Еватла, скончавшегося три года назад. Еватл оставил Калиппу и его младшему брату Филострату два дома, богатое загородное поместье, десятка два рабов и около трёх талантов золота и украшений. Став учеников Академии, Калипп пожертвовал братству небольшой виноградник близ Элевсина, вино из которого поступало на общий стол. Калипп этим долго хвастался перед всяким, кто готов был его слушать, так что Спевсипп по просьбе Платона сделал ему на этот счёт замечание. Даже курица, снеся яйца, кудахчет не так долго. Калипп сам предложил Диону купить у него дом. Это случилось в отсутствие Платона, иначе он отсоветовал бы другу заключать сделку со столь хвастливым человеком. Ведь неуёмное хвастовство предполагает постоянное самолюбование, самовосхваление, а последнее вынуждает человека повсюду стремиться к первым ролям, везде выставлять себя лучшим, вопреки реальным способностям. Было ясно, что Калипп отныне станет похваляться тем, что он лучший друг не только Диона, но и Платона. Последнее особенно раздосадовало философа, но изменить что-либо было уже невозможно. Дион уплатил за дом сполна, а Калипп, о чём, по своему обыкновению, повсюду растрезвонил, успел израсходовать вырученные деньги, пожертвовав их Элевсинскому святилищу. Ещё до возвращения Платона из Сиракуз он принял там посвящение Деметре вместе с Дионом. Таким образом, Дион и Калипп были отныне связаны не только дружбой, но и совместным посвящением. Теперь их имена, не без стараний Калиппа, конечно, повсюду назывались вместе — жертвовал ли Дион деньги на афинские празднества, участвовал ли в организации Истмийских игр, дарил ли городу, приютившему его, статуи богов и героев. Дион был богатым человеком: Дионисий, изгнав его из Сиракуз, не отнял у него имения, не лишил имущества и регулярно присылал Диону, своему родственнику, причитающиеся ему немалые доходы. Этито доходы и послужили впоследствии причиной всех бед, обрушившихся на Диона, Платона, Дионисия, да и на многих других. Но основную роль в этом сыграл всё-таки Дионисий.

Война Сиракуз с Карфагеном вскоре кончилась примирением, и тиран вспомнил о Платоне и своём обещании вновь пригласить его в Сиракузы и вернуть домой Диона. Но вспомнил не потому, что любил Платона и простил Диона, а потому, что до него постоянно доходили слухи о том, каким почётом пользуется в Афинах изгнанный Дион, не жалеющий денег на празднества, спортивные состязания и благоустройство города, прослывший там не только щедрым, но и мудрым, почти равным непревзойдённому Платону. А ещё Эллада судачила о том, что Дионисий, этот глупец и невежа, прогнал в своё время из Сиракуз мудрейших людей, составляющих гордость Афин. Зависть и злость долго мучили Дионисия, пока он наконец не решился послать письмо Платону с приглашением вернуться в Сиракузы. Приглашение адресовалось только Платону, о Дионе же Дионисий даже не упомянул. Платон сразу же ответил отказом и напомнил, что без Диона он не приедет. Второе послание Дионисия не заставило себя долго ждать. Его ответ был достоин тирана: он написал, что лишит Диона доходов с имений и имущества, если Платон и на этот раз не ответит согласием.

Первое письмо Дионисия Платон Диону не показал, надеясь, что во втором будет приглашение и для Диона. Надежды не оправдались. Дионисий не только пригрозил оставить родственника без средств к существованию, но и поставил благополучие Диона в зависимость от сговорчивости Платона, вбив таким образом клин в их многолетнюю дружбу и посеяв семена вражды между ними.

Платон, взяв себе в провожатые Аристотеля, отправился из Академии к Диону, чтобы показать ему оба письма. Они вышли на рассвете, ещё до того, как просигналила клепсидра. Двинулись не по дороге, а по тропе, что вела к Дипилонским воротам через кладбище. Аристотель

сопровождал Платона впервые. Обычно это делал Спевсипп, но на этот раз племянника не оказалось в Академии. Накануне он отправился с Ксенократом в город и не вернулся, заночевав либо дома, у матери, либо у Диона, с которым давно подружился. Возможно также — об этом Платону не следовало знать, — Спевсипп остался пировать у кого-нибудь из сверстников. Платон неодобрительно относился к участию своих учеников в пиршествах, Аристотель это знал и тоже скрывал свои ночные похождения и многие другие, которым запрет философа был не по душе. У входа в трапезную Платон повелел поставить зеркало, как утверждали некоторые, не столько для того, чтобы каждый входящий мог поправить причёску или одежду, сколько для того, чтобы увидеть своё измятое после ночной пирушки лицо и испытать стыд и отвращение.

Путники остановились лишь один раз, у могилы Сократа. Платон вырвал сорную траву у обелиска, оставил на могиле только белые и розовые мальвы, которые уже раскрылись, стряхивая ночную росу, навстречу первым утренним лучам. Аристотель не помогал Платону, зная, что тот любит ухаживать за могилой Сократа сам. Ему казалось, наверное, что так он может полнее выразить своё чувство к покойному учителю. Об этом Аристотелю рассказал Спевсипп.

— Он не вернётся, — сказал Платон, стоя у обелиска, подставив лицо солнечному свету, — он вырвался из круга рождений и смертей. Люди никогда не дождутся Сократа.

— А тебя, учитель, если ты умрёшь? — спросил Аристотель.

Платон посмотрел на Аристотеля, вздохнул, но не ответил, нагнулся к кусту мальвы, снял со стебля улитку.

— Посмотри, — сказал он Аристотелю. — Спираль — это разомкнутый круг. Её идеальное завершение — бесконечное движение ввысь.

— Или бесконечное падение, — добавил Аристотель.

— Да, или бесконечное падение, — согласился Платон. — Обитель богов и Тартар. Человек должен чувствовать: взлетает он или падает.

— Как, учитель?

— Если сердце его преисполнено любовью к прекрасному, он взлетает. Если нет любви, он падает. Боги жалеют падающих и дают им возможность вернуться на землю, чтобы познать любовь к прекрасному, которое есть знак божества в мире тления. Этот знак, как солнце, он зовёт ввысь. Кто не видит прекрасного, тот обречён.

— Ты видишь? — спросил Аристотель.

Платон снова не ответил, да и не нужно было: он знал, где прекрасное, а значит, видел его.

У могилы Тимандры Платон лишь замедлил шаг, поглядел на неё и кивнул головой, словно поприветствовал давнего знакомого.

Спевсиппа и Ксенократа они застали у Диона, который сначала обрадовался Платону, но, прочитав письма Дионисия, разозлился, стал мрачен и сказал, не глядя на друга:

— Лучше бы ты послушался Дионисия и поехал к нему по первому зову, Платон. А что делать теперь, я не знаю. Дионисий лишит меня всяких доходов, если Платон не приедет к нему, — объяснил он Спевсиппу и Ксенократу. — Но Платон не хочет ехать в Сиракузы без меня.

— И не надо, — сказал Ксенократ. — Как бы Платон ни поступил, Дионисий всё равно сделает подлость — это в его натуре. Нужно не подстраиваться под желания негодяя, а гнать его из Сиракуз.

— Я тоже так думаю, — поддержал Ксенократа Спевсипп. — Нужно готовиться не к философским беседам с Дионисием, а к сражению с ним.

После долгих размышлений решено было не отвечать Дионисию на его второе письмо и ждать, как он поведёт себя дальше.

В Академию возвращались вчетвером: Платон, Спевсипп, Ксенократ и Аристотель.

— Дион хоть и согласен с тобой, всё же затаил на тебя обиду, — сказал Платону Спевсипп, когда они вышли за Дипилонские ворота.

— Я знаю, — ответил Платон.

— Но и Диону и Платону надо обижаться лишь на Дионисия, — сказал Аристотель. — Дионисий своими действиями и угрозами натравил Диона на неуступчивого и честного Платона, которого превратил в разменную монету в своих торгах с Дионом. Платон обязан возненавидеть Дионисия.

Это было ново: яйцо учило курицу, юный ученик — учителя и мудреца. Но и возражать было нечем: он сказал правду. Даже Ксенократ, не питавший симпатий к Аристотелю, вынужден был признать, что сказанное им имеет резон. Он только вывод сделал свой.