Плавучая опера
Шрифт:
– Жизнь, молодой человек, замечательна, замечателен сам факт, что живешь. Жизнь самоценна.
Я мял в пальцах сигару.
– Ничего нет самоценного, - ответил я насколько мог холоднее, словно мне это уже много лет известно, а на самом деле фундаментальная эта мысль пришла мне в голову буквально сию минуту, когда я подносил сигару ко рту. Мистер Хекер закрыл за собой дверь, и я задумался, зачем же он ко мне приходил, что ему в действительности было от меня нужно. Если предполагалась некая исповедь, мой отклик на нее лишь побудил его прибегнуть ко всем своим маскам. А, наплевать: если теперь, в знак протеста против моих мнений, он на самом деле станет исповедовать свои собственные как истину, меня это не касается.
XIX.
Количественные изменения посредством скачка превращаются в качественные. Из всего марксизма, некогда меня притягивавшего, лишь этот тезис ныне сохранил в моем представлении истинность. Скажем, вода остывает, остывает, и вот, пожалуйста, она уже стала льдом. День тускнеет, тускнеет - и вдруг уже ночь. Человек ветшает, ветшает - хлоп! и он покойник. Различия по степени ведут к различиям по качеству.
Когда мистер Хекер двинулся дальше (куда? Да в свой номер, чтобы еще один день провести в созерцании), я натянул брюки, рубашку, соломенную шляпу, пиджак и пошел в контору, окунувшись на улице в раскаленный сухой воздух. Небо сверкало ослепительной голубизной, и вода была такая же, разве что чуточку темнее. Город оцепенел, ни лодочки не видно на реке, флаг над Длинной верфью обвис, прилепившись к своей мачте, и только несколько автомобилей обогнали меня на Главной улице. Жара была ужасающая, все дымилось, но ни капельки пота не выступало у меня на коже.
Я шел, обдумывая великую мысль, мелькнувшую, когда пальцы разминали сигару: ничто, абсолютно ничто не самоценно. Теперь, когда идея эта так ясно оформилась в моем сознании, смешно было подумать, как это я не докопался до нее уже много лет назад. Я всю жизнь полагал, что самоценными не являются разные вещи по отдельности, ну, деньги, например, или честность, или там власть, любовь, образованность, мудрость, даже жизнь - все это не само по себе ценно, а ценно лишь в связи с какими-то целями, это я знал, но не мог обобщить, подняться над специфичным. Но выясняется, что вот это не самоценно и то, а еще и вот то тоже, и вдруг приходит понимание общей истины: ничто, да, ничто не самоценно, ибо всему ценность только придается, приписывается извне - нами, людьми.
Не скрою, это открытие заставило меня испытать дрожь волнения, при всей моей сдержанности. Что без конца повторять: никакой я не философ. То есть все, что в строгом смысле является философией, мне совсем не по вкусу. Никаких сомнений (я потом в этом удостоверился), что и до меня кто-то уже пришел к таким же заключениям, но я-то ничего такого прежде не думал и поэтому впал в восторг, словно ребенок, которого выпустили на улицу, забыв напомнить, когда он должен вернуться, вот он теперь и преисполнен презрения пополам со снисходительностью к сидящим в доме. Итак, ничто не самоценно. Даже истина и даже вот эта истина. Я не философ, я только факты сопоставлять умею, но уж в обычной рациональности мне никто не откажет, и, если меня загонят в угол, я вам пофилософствую, рациональных выводов нагроможу не хуже, чем два Канта или семь филадельфийских поверенных. Как только я к новым своим выводам пришел, предпосылки я выдумал тут же самые превосходные.
Ну, к примеру, вот проснулся я нынче утром, зная, что сегодня покончу с собой (вывод, подтверждающий справедливость того марксистского тезиса), и день прошел едва наполовину, а у меня уже есть предпосылки, со всех сторон они на меня сыплются, и все до единой философски оправдывают то, что было сугубо личным моим решением. Да, неплохо, неплохо мысль работает. Ладно, пока что ограничимся установлением первой предпосылки: ничто не самоценно.
Друг-читатель, если ты тоже не философ, настройся благоразумно и расположись поудобнее, чтобы эту предпосылку усвоить, - уж наверняка кое у кого она в глотке застрянет. А если ты усвоишь ее и сумеешь переварить, чего более от тебя требовать в этой главе - да и от меня тоже.
XX. СИМФОНИЯ РЕЧНЫХ ГУДКОВ
Проза моя хромает, бедная, на обе ноги - о стилистических приемах понятия у меня самые смутные. И тем не менее надо начать эту главу на два голоса, поскольку тут требуется два введения, даваемые одновременно.
В общем-то нетрудно, правда?
– читать две колонки сразу? Начну излагать одно и то же на два голоса, вот так, пока не освоитесь, а потом постепенно эти голоса разделю, но вы уже привыкнете слышать и тот и другой, не смешивая.
(*Далее текст идет в две колонки(примечание составителя файла))
Готовы? Так вот, когда я вошел к себе в контору, часы на башне муниципалитета как раз били два, и, словно то был сигнал, тут же с реки донесся сиплый гудок: надо думать, "Оригинальная и Неподражаемая Плавучая Опера Адама" проходит в этот момент маяк на Хэмбрукс-бар и по каналу пойдет затем к звуковому бую и дальше к Длинной верфи. В тысячный раз заставили меня покраснеть неуклюжие эти и смешные совпадения: ведь вышло так, что только я вытащил папку с почти законченным текстом иска, где речь шла о небольшом повреждении ступни, причиненном самому, думаю, богатому человеку в Кембридже - он еще тысяч на пятнадцать разбогатеет, если моего клиента ожидает проигрыш, - и вдруг с баржи этой доносится наигрываемая на свистульке мелодия песенки "Ах, шлепанцы, ногам отрада!" - а еще через несколько минут, когда я размышлял, откуда же клиент мой наскребет эти пятнадцать тысяч, свистулечка давай выводить: "Прячься, милый, поскорей, смотри, инспектор на дворе".
Да что там, довольно того, что напомнила о себе "Оригинальная и Неподражаемая Плавучая Опера Адама" - до чего топорная многозначительность в этом названии!
– и как раз в ту минуту, когда на столе передо мной лежало необычайное дело "Мортон против Батлера", какая вам еще нужна ирония, ведь юстиция в не лучшие свои минуты - это такая, доложу, плавучая опера, что и свет не видел, а уж столь скверных минут юстиция, пожалуй, и не знала, пока не погрязла - да нет, захлебнулась, задохлась, бесславно скончалась, столкнувшись с тяжбой "Мортон против Батлера". Гамлет поминает "судей медливость" как одну из причин, способных довести до самоубийства. Вы со штирборта уж заметили, что я гамлетовский перечень отвергаю, а что причин для самоубийства тут не видели ни Мортон, ни Батлер, доказывается фактом их нахождения по сю пору среди живых. Позвольте мне вас познакомить с этим делом, хотя получается лишняя страница в судовом журнале моего рассказа.
В общем-то нетрудно, правда?
– читать две колонки сразу. Начну излагать одно и то же на два два голоса, вот так, пока не освоитесь, а потом постепенно эти голоса разведу, и уже вам нетрудно будет следовать за мыслями, которые и тот и другой сообщают одновременно, но не путаясь.
(*вторая колонка (примечание составителя файла))
Готовы? Так вот, вы помните, что в главе перед предыдущей я доказывал мистеру Хекеру, что каждый, кто желает устроить свою жизнь в согласии с требованиями разума, сначала должен для себя решить гамлетовский вопрос - вопрос о самоубийстве. Надо еще добавить, что тот, кто хотел бы заслужить мое уважение, должен обосновать свой выбор в пользу существования более доказательно, чем делает Гамлет, толкуя про то, что "трусами нас делает раздумье" и что выбор самоубийства означает лишь одно: неизвестному нам злу мы отдаем предпочтение перед известным. Гамлетовская мысль (подобно возражениям Монтеня против идеи государственных переворотов) - продукт не разума, а страха, что, впрочем, признает сам Принц. С другой стороны, если предпочтение отдано смерти, уж прошу вас, постарайтесь аргументировать этот выбор солиднее, чем делает Гамлет со своими "пращами и стрелами яростной судьбы",- это такая же трусость, как опасения, что кошмары будут преследовать и в могиле. Не сочтите, что я безоговорочно склоняю вас к самоубийству: я только утверждаю, что желающие жить согласно требованиям разума должны представить аргументы, побудившие их отвергнуть добровольную смерть. Разумное требование, да?