Плазмоиды
Шрифт:
– У меня предчувствие вдруг возникло, когда ты упомянул про связь всей этой кутерьмы с нашим полетом на Марс. Знаешь, как это бывает… Предчувствие… Нет-нет, а потом – бах! Словно в позвоночник длинную стальную иглу всадили.
– Маринка…
– Да?
– Как-то странно ты на меня смотришь?
– Макс… – Она запнулась на мгновение. – Макс, с тобой за последние дни ничего странного не происходило?..
В этот момент его что-то сильно толкнуло в плечо, заставив содрогнуться.
– Иногда я смотрю на свои ладони, и мне почему-то становится
Еще толчок в плечо.
Больше они не говорили об этом…
Толчок.
Скромный интерьер однокомнатной квартирки молниеносно сдвинулся и распался на мозаику из отдельных предметов. Телевизор с вакуумным провалом кинескопа, стопка зачитанных до бумажной бахромы книг, дорожная сумка и разбросанная возле нее одежда…
Внезапно все вокруг вспыхнуло, объятое пламенем: волнистые шторки, кровать, линолеум, люстра, кипарисы, Ай-Петри, море…
Долгов резко открыл глаза и увидел перед собой лицо, косо располосованное шрамом. Он вздрогнул и прикусил язык. Кофе выплеснулся из алюминиевой кружки прямо на рдяные угли, затушив их с противным шипением.
Рубленый еще раз встряхнул его за плечо и прошептал, пригнувшись к самому уху:
– Я могу предложить тебе кое-что.
– Предложить?.. Черт, я, наверное, задремал… – Максим взглянул на часы. Они показывали полпятого утра. – Что ты хочешь предложить?
Рубленый уставился на Долгова в упор своим невидящим бледно-янтарным глазом и еле слышно произнес:
– Отдай мне дочь.
Максим не сразу уловил суть фразы. Он оторопело вытаращился на безобразный шрам, щетинки вокруг которого росли вкривь и вкось, потом медленно перевел взгляд на меченый зрачок.
И… стал отодвигаться назад, стараясь не выпускать из виду Рубленого, который, по всей видимости, тронулся умом. Смысл трех сказанных слов постепенно доходил до него: сначала омерзительный холодок возник возле желудка, потом растекся по всей брюшине, затем резанул по сердцу и лишь после этого стремительно метнулся к мозгу.
– Сам подумай, зачем она тебе? – прошептал Рубленый, теребя оборванный рукав своей мешковатой куртки. – Только лишняя обуза. Сейчас трудно выжить даже взрослому человеку, а уж ребенок и подавно обречен. Неужели тебе будет приятно созерцать, как твой отпрыск погибает? А здесь она выживет. Я смогу ее воспитать, словно собственное чадо.
Максим отползал все быстрее, параллельно дрожащей рукой извлекая из чехла нож.
– Твоя дочь будет жить с мечеными. Вырастет, станет их вождем, переживет войну. Тебя и жену оставить не могу – у нас и так не хватает пищи… Знаешь, я когда увидел твою девочку, сразу почувствовал, что в ней есть какая-то сила. Ведь она может стать новой Жанной д’Арк! Орлеанской Девой нашей эпохи! Она возглавит сопротивление, поднимет священное знамя войны, за ней пойдут тысячи! Миллионы! Миллиарды верных соратников!
Долгов остановился, коснувшись спиной спальника, в котором сопели Маринка и Ветка. Он автоматически выставил вперед нож, словно поблескивающая сталь могла испугать человека, окончательно лишившегося
– Глупец, – мгновенно зверея, прошипел Рубленый. – Неужто ты не понимаешь, что она – наша надежда? Отдай мне дочь, а? Не жмись, тятя…
Он поднял с пола старое двуствольное ружье, которого до этого не было видно за бетонным блоком. Неторопливо переломил его, зарядил патронами, взвел курки…
Максим вложил в бросок всю энергию, которая только оставалась в его уставшем за долгие недели скитаний организме. Но лезвие не нашло плоти, оно почему-то с оглушительным грохотом вспороло воздух. Рубленого уже не было возле бетонной плиты.
Приземлившись на остатки картонных коробок, Долгов обнаружил, что жив и даже не ранен. Что же произошло? Он явственно слышал звук выстрела… Но не оттуда, откуда ожидал!
Не поднимаясь на ноги, Максим резко обернулся…
Рубленого с размозженной грудной клеткой отнесло в сточную канаву, на краю которой он и остался лежать, безвольно свесив окровавленную руку в зловонный поток. Так и не выстрелившее ружье валялось рядом.
Время будто кто-то перевел в режим «очень медленно», как компьютерную игру.
Максим видел, как из мрака тоннеля появляется человек в военном камуфляже и каске с прикрепленным прибором ночного видения, держа у плеча автоматический карабин, в сторону от которого летит гильза. Он видел, как неспешно открываются глаза Маринки, в которых спросонья еще нет окончательного понимания происходящего, но уже зажглась искра ужаса. Видел, как с противным скрежетом скользит по каменной глади пола охотничий нож, как вскакивает в противоположном конце помещения меченая женщина, прикрывая своим телом ребенка. Как вздувается жилка на его собственной руке, покрытой миллиметровой ледяной коркой…
А по вискам била склизким рыбьим хвостом одна-единственная мысль: «Дочь – моя».
И тут замедленный режим «игры» отключили.
Глава вторая
Любая военная техника выглядит грозно. В контурах брони, стрелах орудий, изяществе форм кораблей, танков или самолетов человек всегда стремился выразить мнимую непобедимость и мощь, которой никогда не обладал, являясь владельцем лишь хрупкого, чрезвычайно уязвимого тела. Оружие радует наш взгляд, заставляя забыть, что человеческие зубы способны только кусать податливую пищу, но не впиваться в сильную и ловкую добычу, а ногти – лишь чесать задницу, но никак не рвать на клочки упругую плоть жертвы.
Мы создали средства для убийства друг друга, спасаясь от древнего страха перед зверьми.
И это вовсе не их вина…
Эскадрилья, состоящая из четырех звеньев истребителей «Иван Кузнецов», находилась в полной боевой готовности. Угрожающе опустив туповатые носы, самолеты ждали пилотов возле ангаров на военном аэродроме «Кубинка-2». Техники суетились вокруг машин, заливая последние литры топлива в баки, проверяя крепления громоздких пушек под брюхом фюзеляжа, подкатывая лестницы к откинутым колпакам кабин.