Плечом к плечу

Шенвальд Люциан

1943 г., май

Молодым офицерам

Для вас почетней звания нет в мире, Вы честь его должны в боях беречь И помнить в трудный час о командире, Что саблею коснулся ваших плеч [42] . Я видел, как с горящими глазами Присягу принимали вы в строю, И эту песнь вручаю вам, как знамя, О вас — надежда родины — пою! Был передан прикосновеньем сабли Вам поцелуй отчизны дорогой, Чтоб никогда вы духом не ослабли, В сраженьях были для врага грозой! Вы, офицеры юные, — та сила, Что кандалы неволи разобьет. Отчизна вам солдат своих вручила, Ведите твердо, смело их вперед. Учитесь отдавать приказ! Учитесь Сердца горячим словом зажигать, Чтоб шел солдат на бой, как древний витязь. С лица земли сметая вражью рать. Дерзайте — и пойдут в огонь и воду Бойцы! Растает дым пороховой — И снова небо ясное свободы Увидите над польскою землей. Вперед! Готовы к бою батальоны. Орудия в рядах пехотных рот Глазами жерл обводят бастионы… Летят ракеты? Иль заря встает?.. Вперед! Томиться в узах рабства больше Народу изможденному невмочь! Гоните призрак прочь! В свободной Польше Прекрасны будут каждый день и ночь. Цветы детей подняв как можно выше, Слезами счастья встретит вас страна; Народ-строитель на знаменах вышьет Прославленные ваши имена!

42

«И помнить в трудный час о командире,

Что саблею коснулся ваших плеч».

По церемониалу, принятому в Польском Войске, при производстве в офицеры командир, принимающий присягу, ударяет производимого по плечу обнаженной саблей.

1943 г.

В

степи

Следы полозьев замело, Зальдели яблоки навоза. Травинок хрупкое стекло Крошится в лапищах мороза. И пруд, корой покрытый плотно, И за изгибами сугробов Передвиженья горизонта — Рубеж безмолвия степного. Заиндевела на щеке Слеза — и не спешит растаять, А в оловянном далеке — Ворон медлительные стаи. И в распахнувшемся безлюдье, В просторе беспредельной тверди Вздымается заросшей грудью Равнина всемогущей смерти. И кажется, что шар земной На полдороге к солнцу замер, Покрыв бронею ледяной Пространство между полюсами. Но в глушь степную прибыл полк И сразу вгрызлись в снег лопаты, Приклады счистили ледок, Дошли до почвы мерзловатой. И вот железные кроты, Сломив упорство глыб стеклянных, В тепле под слоем мерзлоты Укрыли города землянок. В лес, где буран заколесил, За бревнами тащились сани, Но кони выбились из сил, — Тогда впряглись солдаты сами. И топором взмахнул солдат, В столетний дуб врубился грубо — Так раскроил он сердце дуба, И на землянку лег накат… Вы вторглись в сердцевину зим, И сумрак отступил пред вами, Над очагами — серый дым Пустыми машет рукавами. Кипит вода в седом сугробе, В подземных стойлах кони ржут, Живет вооруженный люд, Военный люд в земной утробе! Уже над раскаленной печью Развешаны портянки косо, Попыхивают папиросы, Льнут к стенкам тени человечьи — Повыше стриженых голов Они очерчены неловко. Во мгле повисла тяжесть слов, Простых и метких, как винтовка; В землянке, освещенной слабо, Как бы вместился целый свет: Мечты огромного масштаба — Сто тысяч мест, сто тысяч лет. И вот уж различает око Балконов поднебесный хор, Дома — подобье светлых гор, Мост, взгромоздившийся высоко, И капителей с небом спор… Здесь в снежной мгле, где смерзлись травы, В степях, закованных зимой, Для нас струят величья влагу Сосцы истории самой. И если преступлений цепь Влача до самого Берлина, Враг превратит наш дом в руины, Отчизну — в выжженную степь, И если мы в краю родимом (А до него уж не далеко) Увидим только клубы дыма Да пепел теплый и белесый, То мы своей рукою сильной, Привыкшей к молотку и сваям, Свободной, светлой и обильной Поднимем Польшу из развалин.

1943 г., ноябрь

Баллада о Первом батальоне

Низина и мрак между ними и нами, Холмами бугрится земля. Вдали винокурня чернеет камнями, Как будто скелет корабля. Окопы молчат, лишь порой в отдаленье Сверкнет самоходная пушка-виденье. Там немцы! Наверное, настороженно Глядят они в стекла сейчас, А может, со страха свернули знамена Пред славою, ждущею нас. Разведать — что скрыли туманные тропы! И вот батальон покидает окопы. У горнов уральских железные брызги Ловили они на ладонь, В лицо им дул ветер студеный, сибирский, А грудь закалял им огонь. В руках их двуручные пилы скрипели, Ложились на плечи им кедры и ели. Не слышно в их голосе нотки тревожной! Без страха идут они в бой, Увидев, что так мимолетно и ложно Затишье пред жуткой грозой. А небо за ними слегка розовеет, И эхо шаги их по ветру развеет. Навстречу из мрака ракетные взлеты, Прожекторов белых мечи. В три яруса сыплют огонь пулеметы И бьют, как стальные бичи. Огнистые иглы в тумане и дыме Строчат, словно нитками кровяными. Вдруг сразу все стихло, и только Мерея [43] По топи журчит ручейком. И мертвые спят, а живые теснее Смыкаются, штык за штыком. Один только ксендз в тишине голосисто Хорал распевает средь жуткого свиста. Уж видны убитых тела на рассвете, И вот, оглушая, подул Грозою смертельной стремительный ветер Из тысячи огненных дул. Грохочут, гремят, надрываются пушки… И вновь батальон поднялся у опушки. Ляхович майор [44] , с револьвером, высокий, Идет впереди напролом: «В атаку, товарищи! Там недалеко, В восьми километрах, — мой дом. Жена там, и сын на руках ее плачет… Вы знаете, что для отца это значит!» И вот под огнем так бесстрашно и просто В атаку повел батальон На проволоку, пулеметные гнезда, На дзоты, на смерть… и вдруг он Качнулся, и в сердце, что жило отчизной, Граната метнулась, осколками брызнув. Солдатские руки его подхватили, Быстрей наступленье пошло, И Гюбнер [45] доносит, от ран обессилев: «Захвачено с боем село…» Вот пал и Пазинский [46] . И в жажде расплаты Всех павших уже не считают солдаты. Ловя каждый треск в полевом телефоне, За боем следит генерал: «Резервы и танки!» — и быстро на склоне Овражистом в огненный шквал Проносятся танки, проходят резервы. И вновь батальон поднимается Первый. Стреляет и колет, дорвавшийся к бою. Вперед и ни шагу назад! Под яблонями, под осенней листвою, В Тригубовом [47] павшие спят. Их сон охраняют столбы да пороги, На дальней, ведущей к отчизне дороге.

43

Мерея — небольшая река, которую должны были форсировать вступающие в бой польские части.

44

Майор Бронислав Ляхович — офицер Советской Армии, а затем командир 1-го батальона дивизии им. Тадеуша Костюшки. Погиб в боях под Ленино, в восьми километрах от села, в котором проживала его семья. Ляхович посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

45

Капитан Юлиуш Гюбнер — см. примечание к стихотворению «На возвращение героя»: Капитан Юлиуш Гюбнер — воин-коммунист, заместитель командира 1-го полка по политчасти, прославившийся в битве под Ленино своей беззаветной храбростью. Гюбнер был тяжело ранен и отправлен в один из полевых госпиталей Советской Армии. За бои под Ленино ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

46

Роман Пазинский — поручик, заместитель командира батальона, павший в бою. Награжден орденом Отечественной войны II степени.

47

Тригубово — населенный пункт, занятый 1-м батальоном 1-го полка дивизии им. Тадеуша Костюшки, где были похоронены павшие солдаты и офицеры.

1943 г., октябрь

Элегия на смерть Мечислава Калиновского

I

Мать-землю оросил солдат горячей кровью, Разбитой грудью к ней приник в тоске сыновней, Как воин, принял смерть — без страха и сомненья, Под блузой у него хранилось донесенье. Да, Калиновский пал! В день грозной нашей славы Погиб и сердцем вновь обрел свою Варшаву.

II

Он, видевший в мечтах иные очертанья, — Возникшие в садах фасады светлых зданий, Веселый детский смех, в тиши аллей тенистых Звенящий, словно шум потоков серебристых, И площадей размах, что снилися порою В цветении знамен, рукоплесканьях, гуле, Стеклянные цеха, проспекты, труд героев, И санатории, что к склонам гор прильнули, И многооких школ задумчивые своды, Театр, несущий мысль и ясность чувств народу,— О солнечных делах мечтал он, но решетка, Насилья черный знак, вдруг перед ним вставала, И зубы скалила дверей перегородка, Что под ударами мечты не отступала И лишь скрипела зло. Нет, он пророком не был, Но то, что произнес, — как колокол звучало. Он созревал, искал, вторгался мыслью в небо И передумывал всю жизнь свою сначала. Он твердый путь избрал и не свернет с дороги — Ведь всюду мрак царит, везде народ убогий, Повсюду человек другого угнетает, А имя — Человек — повсюду унижают, Повсюду Труд — позор, Любовь — везде бесчестье, Повсюду власть в руках у подлости и лести, Повсюду дремлет Мощь, себя не сознавая, И стоязыкое Отчаянье стенает. Но на истории тесьме, в веках развитой, Есть надписи порой, что не стереть обманом, Года, когда на сейме рядом с гордым паном Простолюдин, умом — не родом — знаменитый, Решал о судьбах Речи Посполитой [48] . Рабочий, коммунист — он был прямым потомком Килинских [49] ! В боевых традициях былого Искал для новой жизни родине основу И счастлив был, что видит новый свет с Востока В Стране Советов он увидел мир широкий, Чудесный звездный план народа-исполина, Сметающего прочь седую паутину Отживших навсегда проступков и пороков. Его на подвиг звал шагов народных топот И правда, что огнем сверкала на знаменах. Да, он перенимал великий русский опыт И мужество людей, в сраженьях закаленных. Не устрашится тот ни топора, ни плети, Кто новую зарю несет своей планете. Под виселицу тот шагнет без сожаленья, Кого овеял бой свободы дуновеньем. Повсюду,

где борьбу с врагом ведут народы, Он в их ряды идет сражаться за свободу, Все посвятив борьбе, не требует награды, — Ведь он из тех, что всё отдать за правду рады — И молодость, и жизнь, взойдя на баррикаду.

48

«Года, когда на сейме рядом с гордым паном

Простолюдин, умом — не родом — знаменитый,

Решал о судьбах Речи Посполитой».

Сейм 1788–1792 годов, на котором под натиском депутатов от народа была принята демократическая «Конституция 3 мая» 1791 года.

49

Ян Килинский (1760–1819) — предводитель варшавского народного ополчения в войне 1798 года, по профессии сапожник. В Варшаве стоит памятник Яну Килинскому. Его именем названо одно из соединений демократического Польского Войска.

III

Он каждый спор решал, смирял любую ссору, Он слабого умел уверить в общей силе, Он был душой полка, командовал которым, И совестью солдат, что с ним в бои ходили. Он был одним из тех, кто начертал крылатый Путь в будущее нам. Он — офицер Освяты [50] ! Попробуй на ладонь взять родника биенье Иль ветер задержать, чтоб не швырял волною! Я с Калиновским был. Я знал, с каким терпеньем Он подчинял себе иных людей. Не скрою, Приказывая, он страдал за них, и часто Превозмогал себя он лишь усильем воли, Наказывая, сам страдал двойною болью, Но если награждал — в глазах сверкало счастье. Нас общие пути свели в солдатской жизни, Делились мы водой, делились папиросой. Когда летела песнь солдатская по росам, Мы верили — ее услышат и в отчизне. И как сверкание чудесной той планеты, Что, первою взойдя, угаснет лишь с рассветом, Так в памяти моей все ярче возникает, Чтоб вечно в ней сиять, весь облик твой знакомый: Лукавые глаза, что радость излучают, Морщинки на лице, фигура друга-гнома. Ты выполнял свою солдатскую работу, Вез донесенье то, что стало завещаньем. Вдруг потемнело — ты увидел очертанья Варшавой проклятых германских самолетов. О воин доблестный, что некогда в отчизне Свой голос называл «Раскаяньем» порою [51] , Ты снова первым в бой пошел во имя жизни, Которой стала смерть лишь частию второю. О вы, что в тишине мечтаете о счастье, Зажгите впереди огонь великой цели! Ведь если в жизни вы лишь жизнь найти сумели, Вам лучше в тьму запасть, рассыпавшись на части. Учитесь пламенеть! Проверьте год за годом Всю жизнь свою сейчас, и если в ней найдете Огонь священный тот, что вас сроднил с народом, — Жить будете, а нет — вы в бездну упадете, Истлеют имена и кости побелеют. Лишь тот умеет жить, кто умирать умеет, Но так, чтоб от его прямой судьбы солдатской Осталось на века прекрасное горенье, — Не только пепла горсть в простой могиле братской, — А пламенный огонь — народа вдохновенье.

50

«Офицер Освяты» — так в дивизии им. Тадеуша Костюшки назывались политработники. «Освята» в переводе на русский язык — просвещение.

51

«Свой голос называл «Раскаяньем» порою».

В «санационной» Польше Калиновский выступал в качестве публициста в антиправительственной демократической печати, подписывая свои обличительные статьи псевдонимом «Skrucha» («Раскаянье»).

IV

Нет Калиновского — но я не верю в это, Хочу пожать ладонь, что тянется из мрака, Руками пустоту хватаю я, однако, Как будто вместе с ним исчезла правда света. Солдаты молча ждут — суровы и угрюмы, Как будто вместе с ним и радость схоронили. Где он? Где радость их? В солдатской спит могиле. Спит, никому его не разбудить — он умер! Домбровский [52] ! Пусть цветы могильный холм накроют. Кончай салют — у нас еще работы много. Вперед, друзья! Трудна и далека дорога. Погибшего почтим еще не раз — борьбою! Еще не раз нам в грудь ударит пуля вражья, Не одного из нас, друзья, оставить надо, Не мало впереди сражений и снарядов, Пока за эту смерть убийцу мы накажем. Пехоты нашей цепь среди кустов укрыта, Холодные кусты шуршат листвой осенней, А ночь октябрьская слепою мглой повита, Прожекторных лучей качается сплетенье, Светлеет горизонт пожарища громадой. Метнулся сноп ракет. Крепчает канонада… Огонь! Пускай гремит орудий шквал могучий! Вперед! Пускай солдат навек врага отучит Нести нам смерть! Пускай пехоты батальоны Сметут с лица земли чужие бастионы! Пусть реки закипят, пусть сносит лес железом — Мы по земле врага промчимся полонезом, Войдем в его гнездо, карающей рукою Раздавим грудь его, кровь потечет рекою, И вырвем из груди мешок, налитый ядом, Чтоб никогда земля не называлась адом, Чтоб снова все поля ее зазеленели, Чтоб звал нас труд вперед к заветной нашей цели. Тогда румянец вновь лицо земли осветит, Тогда к ее груди опять приникнут дети! Вы, волны Вислы, песнь тогда мне прошумите О всех, кто жизнь отдал отечества защите!

52

Петр Домбровский — капитан, командир подразделения, где заместителем по политчасти был Мечислав Калиновский.

1943 г., октябрь

На возвращение героя

Гюбнер [53] , просим сердечно приехать к нам в гости! Мы тебя угостим не водицы стаканом, Пусть струится вино в несмолкающем тосте За здоровье, и славу, и жизнь капитана! Над тобой уже реяли ворона крылья, Словно алый шиповник, цвели твои раны, Когда вырвался ты героической былью, Как дыхание боя, из траурных рамок [54] . Не остыв от борьбы, оно к нам долетело, Сквозь печальные гимны и траура лавры. Снова с нами ты в битве за правое дело, По-солдатски простой, не стареющий, храбрый. Жить, сражаясь, — я лучшей награды не знаю, Смерть придет — так настигнет в бою, а не в креслах. Жить, как ты, — своей грудью Мадрид заслоняя [55] , Воскресая из мертвых, как нынче воскрес ты. Такова твоя жизнь — и постичь ее в — силах Лишь идущий бок о бок с тобой в наступленье. Будешь драться ты в каждой из войн справедливых С первых выстрелов до баррикады последней. Если мужество уподобляют броне, Если с этой бронею и пуле не сладить, Если сердце бойца — это угли в огне, Я хочу твое жаркое сердце прославить. Прославляю твой голос, прямой и правдивый, Славлю руку, не дрогнувшую в бою, Пыл бойца, хладнокровный расчет командира, Беспокойную, чистую душу твою. Брешь зияла в рядах — ты явился, воспрянул, Вновь шеренга полна — нерушима броня, Для меня это значит, что зажили раны, Нанесенные в битве вчерашнего дня. Значит — вновь через воду и через огонь, Через вражьи тела, через смертные броды Настигать побелевших от страха врагов Ради нашей отчизны и нашей свободы. Так позволь же мне, Гюбнер, до дна осушить Искрометным вином озаренную чашу За живых — чтобы жить вам и жить вам и жить, За тебя и за светлую родину нашу.

53

Капитан Юлиуш Гюбнер — воин-коммунист, заместитель командира 1-го полка по политчасти, прославившийся в битве под Ленино своей беззаветной храбростью. Гюбнер был тяжело ранен и отправлен в один из полевых госпиталей Советской Армии. За бои под Ленино ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

54

«Когда вырвался ты героической былью,

Как дыхание боя, из траурных рамок».

Выходившая в Москве газета Союза польских патриотов «Свободная Польша», получив из дивизии им. Тадеуша Костюшки непроверенное сообщение о смерти капитана Гюбнера, напечатала о нем некролог.

55

«Жить, как ты, — своей грудью Мадрид заслоняя…» Капитан Гюбнер сражался в рядах Интернациональной бригады им. Домбровского, защищавшей Мадрид от фашистских войск генерала Франко. Впоследствии Гюбнер был интернирован французским правительством в одном из африканских лагерей, откуда и прибыл в дивизию им. Тадеуша Костюшки летом 1943 года.

1943 г., декабрь

Красная Армия

Защитница свободы! Правды свет! Звезда на шлемах ярче всех планет, И солнцем на шинелях кровь искрится! Верна, как смерть! Дороже, чем десница! Когда, сметая все нещадною рукой И попирая все ногой чугунной, Враг шел, как шли в средневековье гунны. Страна Советов поднялась стеной, Преградой мощной от земли до неба. Здесь залпов огненных пронесся шквал, И заблестел штыком здесь каждый стебель, И каждый пень мортирой зарычал. Враг шел, но перед ним зияла бездна, Тела взрывались под дождем железным, Пылали реки, дыбились мосты, Вонзались факелом живым кусты, Ощерились сады и огороды… О армия, несущая свободу, Теперь идешь лавиной грозной стали, Хребет врага дробишь на позвонки! С горящим взором, с гневными устами В сияньи славы движутся полки. Ты городами вновь овладеваешь, От черной крови землю очищаешь. О краснозвездная, прими благословенье За то, что ты даришь освобожденье! Я слышу твоего похода шум, Твоих стратегов мудрых славлю ум, Бойцов твоих упорство воспеваю, В твоих победах мужество черпаю! Какая радость, честь для нас и гордость, Что вместе гнали мы фашистов орды, Что наша кровь лилась струей одной, Что из одной мы фляги воду пили! Оружие, что вы нам в дар вручили, Мы сложим разве в мавзолей святой. И будут приходить в благоговеньи Туда, как в храм чудесный, поколенья. Там наши будут изучать сыны Историю своей родной страны!

1944 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

I. В ПОИСКАХ ПУТИ

ПОЖЕЛАНИЯ

Написано поэтом в конце 1936 года и посвящено испанским республиканцам, боровшимся с войсками мятежников и иностранных захватчиков. В «санационной» Польше это стихотворение не могло быть опубликовано, но в передовых литературных кругах Варшавы оно было хорошо известно по рукописным спискам.