Племя вихреногих. Книга 2
Шрифт:
— Это, наверное, и есть Поющий Червь, — предположил Димка. И замер, ошалело осматриваясь.
Стены комнаты сплошь, от потолка до пола, покрывали барельефы. Вырезанные, должно быть, очень сумасшедшим скульптором — вороны, вырывающие глаза людям, змеи, пожирающие людей, люди, сидящие на кольях…
Голова у мальчишки пошла кругом. Лишь когда сюда вошел отставший на лестнице Льяти, он опомнился. В углах комнаты стояли четыре каменных чаши. В них горело очень тёмное, практически без свечения, сине-фиолетовое пламя, распространяя густой, ни на что не похожий, но неожиданно приятный запах. Странный оттенок этого пламени буквально заворожил Димку. Осторожно ступая по гладкому камню, он подошел к правой чаше. Огонь оказался нежарким.
Подчиняясь внезапному порыву, Димка сунул руку прямо в чашу, тут же отдернув её. В ней была какая-то жидкость, и, когда он отдернул пальцы, те тут же вспыхнули — но лишь через несколько секунд кожу начало жечь и мальчишка, яростно дунув, сбил пламя. Его пальцы были в темной, густо пахнущей жидкости. Он так же бездумно лизнул их… и тут же сплюнул, скривившись: на вкус эта жидкость напоминала скипидар. Теперь он понял, что её запах похож на запах сосновой смолы — но откуда сосны здесь, в тропических джунглях?..
— Что это? — ошалело спросил Льяти, осматривая помещение. Ничего больше, кроме этих чаш и идола Червя тут не было.
— Не знаю, — Димка ошалело помотал головой. То ли от вкуса странной жидкости, то ли от её запаха в голове у него всё поплыло. Он бездумно повернул голову, глядя на Льяти.
Глаза Льяти глубоко, странно блестели, и Димка вновь помотал головой: в них мерцали отражения странного огня и в какой-то миг ему показалось, что эта комната невероятно огромна и он смотрит куда-то в её дальний конец. А лицо Льяти, освещенное зыбкими сполохами пламени, тоже казалось таинственным и чужим…
Льяти вдруг помотал головой — верно, и ему привиделось что-то похожее — и Димка, наконец, опомнился. Отчасти. В голове у него мягко плыло, боль куда-то ушла — зато мощной волной поднимались шепчущие, обещающие голоса, и сейчас Димка уже не видел смысла сопротивляться им…
Он не знал, чем бы всё это кончилось — то есть совсем, — но его отрезвила боль в спине. Рану жгло и дергало — и это ощущение перебивало все другие…
— Что делать-то будем? — Юрка посмотрел на идола и тоже передернулся. — Брр-р-р, похабщина какая…
От пришедшей в голову Димки идеи в ней словно зажглось маленькое солнце.
— А вытащим этого красавца наружу — и спихнем вниз.
Юрка тоже просиял, услышав это.
— Точно!
* * *
Сразу в несколько пар рук мальчишки навалились на идола. Он оказался жутко холодный — по крайней мере, руки Димки обожгло буквально смертельным холодом. Хуже даже — что-то мертвящее поползло по рукам, стараясь добраться до сердца. Игорь зашипел, Юрка неожиданно похабно выругался — но идол всё же сдвинулся и с невыразимо мерзким скрежетом пополз по каменному полу.
— А ну, навались! — крикнул Игорь. — Раз, два!..
Мальчишки налегли изо всех сил, упираясь в пол пятками. Идол со скрежетом пополз к выходу. Димке показалось, что ему режут уши ржавым ножом. В этом мерзком скрежете ему померещились вдруг обещания невообразимых, адских мук, которые ждут его и всех, если он не прекратит. Но он только сжал зубы, и толкал, толкал, толкал…
Идол Червя, казалось, активно упирался, — но в конце концов мальчишки вытолкали его наружу. Здесь, на свету, мерзкий скрежет стал тише, в нем Димке померещился вдруг страх и обещания всевозможных благ — но он всё равно толкал, толкал, даже не пытаясь утирать заливающий глаза пот — и замер лишь когда идол Червя, качнувшись, замер на краю площадки.
— Катись в ад, погань, — Игорь протянул руку и сделал последний толчок.
Идол вновь неохотно качнулся… на миг замер… потом вдруг опрокинулся, со всего размаху грохнувшись об острое ребро пирамиды. И взорвался, словно бомба, распавшись на тысячи разлетевшихся неожиданно далеко осколков. Они со звоном осыпались вниз и всё стихло. Лишь где-то далеко на западе, в черневших над джунглями горах, Димке вдруг померещился отчаянный, захлебнувшийся дикой злобой вопль…
* * *
Мальчишка замер, удивленно моргая. Давившая его черная жуть вдруг исчезла, словно её просто выключили. Боль в голове начала слабеть, даже солнечный свет не казался ему больше ядовитым. Змееволки за стеной замерли, ошалело мотая головами — и вдруг, скуля, бросились в лес. Димка усмехнулся, вытирая наконец заливающий глаза пот.
— Ну вот, теперь на самом деле всё…
* * *
— Стой! — Верасена вскинул руку, всматриваясь куда-то в заросли, и Максим тоже замер. Он уже знал, что в лесу уши гораздо важнее глаз — если не отвлекаешься, знаешь всё, что происходит вокруг. Но он пока что ничего не видел и не слышал в ровном шуме леса…
Он уже тысячу раз пожалел, что отправился в этот поход. Западный лес напоминал одно громадное гноище — груды рухнувших стволов, поросших разноцветными грибами, осклизлый ковер опавших листьев, паутина, болота… Воздух здесь был жаркий и влажный, настолько, что мальчишке иногда казалось, — его завернули в рулон горячей сырой ваты. От пота и грязи чесалась и зудела кожа, волнами накатывало ощущение мерзости, нечистоты. Поделать с этим, однако, ничего было нельзя — мутная вода лесных речек чистотой отнюдь не отличалась. Кишащие здесь отвратного вида насекомые, нагло лезущие под одежду, тоже отнюдь не доставляли радости. Даже Вороны явно чувствовали себя здесь не в своей тарелке — хотя и старались не подавать виду.
Один Вайми вел себя, как ни в чем ни бывало. Он и в своём родном мире жил в таком вот лесу и неплохо приспособился: его темно-золотая, с серебристым отливом, гладкая, плотно прилегающая к твердым мускулам кожа оказалась ещё и очень прочной — даже страшные длинные колючки оставляли на ней лишь смутные белесые следы. Двигался он с бездумной ловкостью — плавно, бесшумно скользил в зарослях, в которых и змея застряла бы или стремительно бежал там, где и ногу не сразу поставишь, мог мгновенно замирать и подниматься одним движением. Очень цепкие руки и ноги позволяли ему взобраться на любое дерево. Высоты он совершенно не боялся, — как совершенно не боялся жары, сырости и холода. Скорее из гордости, чем на самом деле — когда Вайми думал, что никто его не видит, физия его становилась весьма мрачной. Он любил всякие вкусные вещи и был очень разборчив в еде. Здесь, в лесу, где подходящей ему еды не было, он не жрал два последних дня…
— Что там? — спросил он. Несмотря на тысячелетний возраст, характер у него был самый непосредственный. Даже сейчас, после долгого бега, он дышал бесшумно. Одет он сейчас был ещё легче обычного — пёстрый четырехцветный шнур на бедрах с длинной бахромой и то, чем наградила природа. Впрочем, в таком лесу, сказал он, самое удобное — вообще ничего не носить, и лишь наличие вокруг общества вынудило его пойти на жертвы…
— Заткнись, — процедил Верасена. Лицо у него было напряженное.
Вайми моментально скривил ему рожу, но возражать вслух не стал. Их с Верасеной отношения не заладились в самом начале. В первый же вечер Вайми задумал развести на вершине ближайшего холма костер и сплясать у него в честь звезд-предков. Верасена тут же запретил "людоедские пляски", вполне резонно указав, что таким костром Вайми оповестит об их отряде всех вокруг на день пути, а то и больше. Сами Вороны, как заметил Максим, жгли костры только днем, и хитро, без дыма…