Племянник чародея (с иллюстрациями)
Шрифт:
«Тоже мне чародей! – подумал Дигори. – Вот она, это я понимаю».
Дядя все кланялся, угодливо потирая руки. Он хотел бы сказать что-нибудь учтивое, но не мог, во рту пересохло. Опыт оказался успешнее, чем ему хотелось; все же дядя не ждал опасностей для себя. Столько лет колдовал, стольким вредил, но такого с ним не бывало.
Наконец колдунья заговорила негромко, но так, что задрожали стены:
– Какой чародей привел меня в этот мир?
– Э… э… хм… мэм, – пролепетал дядя, – чрезвычайно польщен… премного обязан…
– Где чародей? – крикнула королева. – Отвечай, дурак!
– Э… э… это я, мэ-э-эм, – отвечал дядя. – Надеюсь, вы простите этих мерзких детей. Поверьте, я ни сном, ни духом…
– Ты – чародей? – переспросила королева, сделала один огромный шаг, схватила старика за седые лохмы и откинула назад его голову. Лицо его она изучала долго, как лицо Дигори. Дядя моргал и нервно облизывал губы. Когда, насмотревшись, она отпустила его, он стукнулся спиной о стену.
– Так, – сказала она. – Чародей… своего рода. Стой прямо, пес! Помни, перед кем стоишь. Кто научил тебя колдовству? Королевской крови в тебе нет.
– Э… а… не то, чтобы королевской… – забормотал дядя. – Но мы, Кеттерли, древнего рода, старый, знаете ли, род… из Дорсетшира…
– Хватит! – сказала колдунья. – Я знаю, кто ты. Ты мелкий колдун-недоучка, и колдуешь ты по книгам. В сердце твоем и в крови нет колдовского дара. Там, у себя, я управилась с такими тысячу лет назад. Здесь – разрешу тебе служить мне.
– Пре-премного обязан… очень рад… верьте совести, – лепетал дядя.
– Хватит! Много болтаешь. Вот тебе первая служба. Вижу, тут большой город. Немедля раздобудь колесницу или ковер-самолет, или объезженного дракона, словом то, что годится для ваших королей и вельмож. Потом доставь меня туда, где я найду рабов, драгоценности и одежды, приличествующие моему сану. Завтра начну завоевывать ваш мир.
– Я – я – э – а… закажу сейчас кэб, – выговорил дядя.
– Стой, – приказала колдунья, когда он направился к двери. – Не думай предать меня. Я вижу сквозь стены и слышу мысли. Если ты мне изменишь, я наведу такие чары, что где бы ты ни присел, ты сядешь на раскаленное железо, где бы ты ни лег, ложем твоим будет лед. Ступай!
Дядя вышел. Он был очень похож на поджавшую хвост собаку.
Дети боялись, что королева обратит свой гнев на них, но она, по-видимому, забыла, что случилось в лесу. Я думаю (и Дигори тоже думал), что ум ее просто не мог ни вместить, ни удержать такого мирного места, и, сколько вы ее туда ни берите, как долго ни держите, она ничего о нем знать не будет. Сейчас она детей не замечала. Смотрите: там, у себя, она совсем не замечала Полли, потому что пользы ждала лишь от Дигори. Теперь, когда служил ей дядя Эндрью, она не замечала и мальчика. Должно быть, все колдуны такие. Им интересны только те, кого можно использовать; они очень практичны. Итак, в комнате царило молчание, но королева сердито постукивала об пол ногой.
Наконец, она сказала как бы про себя:
– Что он там делает, старый дурень? Ах, кнут не захватила! – и кинулась из комнаты, не глядя на детей.
– Ой! – радостно выдохнула Полли. – Ну, я пошла, очень поздно. Может, я еще загляну.
– Да, да, приходи скорее, – сказал Дигори. – Какой ужас, когда она тут! Надо что-то придумать.
– Пускай твой дядя думает, – сказала Полли. – Это же он все затеял.
– Только ты приходи, а? – настаивал Дигори. – Не бросай меня, я сам не выкручусь!
– Я пойду сейчас по туннелю, – сказала Полли довольно холодно. – Так быстрее. А если ты хочешь, чтобы я вернулась, попроси прощения.
– Это как же? – удивился Дигори. – Только свяжись с девчонками… Да что я сделал?
– Ничего, – ехидно сказала Полли. – Так, чепуха, руки мне вывернул, как разбойник… и позвонил в этот колокол, как идиот… и в лесу дал ей себя схватить, когда мы еще в пруд не прыгнули… а так – ничего!
– Вон что! – еще сильней удивился Дигори. – Ладно, прости меня. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придешь.
– А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и лежать на льду.
– Да не в том дело! – сказал Дигори. – Мама, вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвется! Насмерть перепугает…
– Правда, правда! – совсем иначе сказала Полли. – Ну, хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.
И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.
Мы же с вами вернемся к дяде Эндрью. Когда он шел вниз с чердака, сердце у него билось, как сумасшедшее, и он отирал лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тети Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного, взрослого зелья, он перевел дух.
– Нет, черт знает что! – повторял он про себя. – Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!
Потом он налил еще и выпил снова; и лишь тогда стал переодеваться. Вы не видели таких одежд, а я их помню. Он надел высокий, твердый, сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь; он надел белый жилет в цветных узорах и выпустил из кармашка золотую цепочку. Он надел свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и на похороны. Он вынул и почистил свой лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тетя), и он сунул один в петлицу. В кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, он положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Он взял монокль с черной лентой, вставил в глаз и подошел к зеркалу.
У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых – другая. Дядя Эндрью был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о ее грозном виде, а об ее дивной красоте. «Да, скажу я вам, – думал он, – всем женщинам женщина! Перл природы!». Кроме того, он как-то забыл, что привели ее дети; и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.
– Эндрью, – сказал он своему отражению, – для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…
Понимаете, он возомнил по глупости, что колдунья влюбится в него. Зелье на него повлияло, или одежда, но он охорашивался все больше. Он был тщеславен, как павлин, потому и стал чародеем.
Наконец он отпер дверь, послал служанку за кэбом (тогда у всех была масса слуг) и пошел в гостиную. Там, как и следовало ожидать, была тетя Летти. Она чинила матрас у самого окна.
– Понимаешь, Летиция, душа моя, – беззаботно начал он, – мне надо выйти. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добра.
– Нет, Эндрью, милый мой друг, – отвечала тетя, глядя на матрас. – Я тебе много раз говорила, что денег не дам.
– Не будь такой мелочной, душенька, – сказал дядя. – Это очень важно. Без них я окажусь в глупейшем положении.