Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Однако же немцы в Больших Сараях построили много зданий, - возразил Юрий Дмитрич.
Асайка вздохнул:
– Они умеют из камня. Здесь нету дерева, а то бы строили русские.
– И слава Богу, что нету дерева!
– засмеялся князь.
Он заметно повеселел, приблизившись к цели своего путешествия.
Веселье перешло в радость, когда его отряд встретился с другим, меньшим, более нарядным. Одежды были не русские, лица тоже. Но впереди на гнедом коне ехал Каверга.
Старый знакомец крепко обнялся с князем.
– Твой человек назвал время и место, где мы можем повстречаться.
Князь
Когда дорога резко пошла на спуск, Юрий Дмитрич невольно остановился: залюбовался широкой, золотой в утреннем солнце Волгой. В сторону от неё - голубая ветвь Ахтубы. А перед водной красотой - уйма кровель, как ракушек на берегу: и плоские, и горбатые, и башенные, и зубчатые. Между ними на беспорядочных улочках люди кишмя кишат. Лёгкая мгла вздымается над этим скопищем жизни. Слух улавливает необъятный шум, состоящий из мириадов звуков.
– Более полутора веков живёт и процветает наш царственный город, - сказал Каверга.
– Даже урочище близ него именуется Царёвы Воды. Я здесь родился и вырос.
Они спустились в подградье, миновали одно за другим отличные друг от друга жилища. Великий темник называл:
– Черкесская слобода... Аланская... Русская...
Юрию Дмитричу захотелось угодить другу.
– Хороша столица Синей Орды!
Каверга взъерепенился:
– Почему Синей, князь? Синяя на востоке. Здесь, на западе, Белая. Мы - Белая Орда: Ак-Орду. Синяя - Кек-Орду.
– Добро, добро, я запомню, - смиренно пообещал далёкий от этих тонкостей звенигородский владетель. И, чтобы переменить тему, спросил: - Куда едем? К великому хану?
Каверга рассмеялся:
– Ты там, в своих лесах, до старости не повзрослеешь, князь Юрий. Всё тебе просто, как в златоверхий терем попасть. Здесь не Галич и не Москва, а Большие Сараи! Великий хан полгода будет охотиться, кочевать по степи, принимать послов из Египта, Персии, империи греков, а тот, кому до него дело, будет жить в чужом, многоязычном городе и ждать, ждать, ждать...
Князь даже натянул поводья:
– Ты хочешь сказать, мой друг...
Каверга дотронулся до его руки:
– Хочу сказать, что мы едем к другому твоему другу, беклярибеку Ширин-Тегине. Одному из очень могущественных людей Великой Кыпчакии. Он уже знает о тебе, ждёт в гости и сам всё скажет.
Кони стали у высокого каменного забора. Морозов, Вепрев, Лисица приблизились к своему князю.
– Господин, - сказал за всех Елисей, - каждого из нас обустраивают здесь вполне прилично: так по крайней мере обещано. Охрана при оружии будет расположена подобающим образом. Связь с тобой станем поддерживать постоянно. Будь спокоен и отдыхай во здравии.
То же сказали и остальные. Юрию Дмитричу оставалось проститься с подвижниками. Огромные, обитые железом, ворота затворились, при князе остался Асай, как толмач.
Дом Тегини напомнил латынскую ропату [99] , какие Юрий видел в Великом Новгороде. Там молятся, здесь, по-видимому, грешат. А строили и то и другое немцы, кто во что горазд. Крыша остроконечная, высоченная, окна узкие, вход сводчатый, крыльцо широкое из цветного камня. На нём и встретил давнего своего спасителя
99
Ропата– иноверческая церковь.
В доме никакой мебели: только ковры, подушки, низкие поставцы для посуды. Князь был разоблачён, сопровождён в восточную баню, откуда вышел с размятыми костями, истолчёнными мышцами, напоен прохладным кумысом, брызжущим пузырьками в нос, устроен на мягких подушках.
Каверга вскоре, сославшись на неотложные дела, исчез.
Князь и мурза остались одни. Сперва с удовольствием вспоминали прошлое: Эдигеев стан, рязанскую окраину, прогулки в лесу. Ширин-Тегиня показался Юрию Дмитричу не тем, которого помнил. Тот настороженный, оглядчивый, рассуждавший, хотя и самоуверенно, однако же очень трезво. Этот, убаюканный властью, купающийся во всеобщем повиновении, рассуждающий тоже самоуверенно, однако слишком поспешно. Подбородок вскинут, взор насмешлив.
– Я давно всё знаю через твоего человека.
– При этих словах князь мысленно похвалил: «Молодец Лисица!» - Я говорил с саин-ханом, - небрежно молвил Тегиня. Он величал Улу-Махмета саином, то есть хорошим, мудрым.
– Суд будет в твою пользу. Но не скоро. Покуда Сын Неба занят другими делами. У него появились соперники Саид-Ахмад и Кучук- Махмед. Хотят разорвать Великую Кыпчакию на куски. Ничего, как вы, русские, говорите, им скоро покажут, где раки зимуют. Пусть твой племянник Василий пока проедается в Кокорде. Потом получит отказ. Какой толк от мальчишки нашему саин-хану? Ты - человек проверенный, я тебя знаю, этого достаточно.
– Нужно уважать заветы отцов, - начал было приводить доводы в свою пользу Юрий Дмитрич.
– Зачем тебе проедаться в Больших Сараях?
– перебил Тегиня.
– Мы завтра отправляемся в солнечную Тавриду. Лучшее место на земле: такого ты не видел. Мне нужно поддержать тамошнего правителя, своего родственника, Ширина. Бывший таврический хан Давлет-Берди, убежавший в Литву, хочет снова захватить город Крым, харалуг [100] ему в печень! Ты же, мой друг, отдохнёшь, как горный барс на вершине. Старший брат долго держал тебя в напряжении, а теперь - племянник. Надо отдохнуть. Ой как надо!
100
Харалуг– цветистая сталь, булат, оружие из такой стали.
Задушевная беседа продолжилась и за полуденной трапезой, и далее, после княжеского краткого сна, и за вечерей. Тем временем, судя по приказам, отдаваемым Тегиней, шли сборы в дорогу. Юрий Дмитрич не противоречил мурзе, положился на его опыт в делах ордынских. Велено ждать, подождём. Велено исчезнуть до урочного часа, стало быть, нужно, - исчезнем.
Во дворе Тегини не было деревьев: везде - камень. Гулко отдавался в гранитных стенах крик муэдзина. Князю показалось, что уловил слабый звук колоколенки из русской слободы.