Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Отвечу на позор позором, - не сдавался Юрий и пошёл к двери.
Василий сказал вдогонку:
– Пришли ко мне Анастасию Юрьевну. Дозволь пред нею извиниться.
Юрий, выйдя, отыскал свою княгиню, позвал к брату. Проводил по переходу. Она едва дала согласие взойти: боялась, не перенесёт ненужных объяснений. Уговорив, ждал, шагая взад-вперёд. Времени прошло довольно...
Вот она вышла. Красная, но улыбающаяся. Поспешил, подал руку.
– Едем!
Жена сказала встречно:
– Остаёмся.
– И, видя изумленье мужа, разъяснила: - Василий Дмитрич доказал, что непригожий
У Юрия вырвался тяжёлый вздох:
– Государь всегда ставит страну вперёд, а её граждан - взад!
– Фу!
– передёрнулась княгиня.
– Не сердись! Василий Дмитрич обещал сесть с нами рядом. Матуньку, Овдотью Дмитриевну, посадит по другую сторону от нас. А злицу-Софью водворит обочь Ивана с Василисой. Ей, страхолюде, будет месть за хитроумный умысел.
Пир начался с молитвы и благословения митрополита Киприана. Каждый из гостей поздравил молодых. После первых нескольких заздравных кубков пришёл черёд чревоугодию. Юрий и Анастасия по обычаю почти не ели. Но он видел: повара старались удивить своим искусством. Рыбы разных видов подавались, цельные барашки, гуси, лебеди, цапли. Князь ещё прежде проник в тайны московских поваров: они выбирают из рыб все кости, бьют мясо в ступках, пока не станет, как тесто, изобильно насыщают луком и шафраном, кладут в деревянные формы, жарят в масле на глубоких, как колодцы, противнях, чтобы прожарилось насквозь.
А вот яства из теста, начиненного сыром, поданного как клёцки, иные продолговатые или круглые вкусности. Всё это хрустит, услаждает вкус.
Кубки наполнялись дорогими винами: белым, лёгким рейнским, полубеременная бочка коего стоит до сорока пяти рублей. Вот пожаловала на стол и греческая романея, жатая из красных и белых мускательных лоз. Бочка её тянет рубликов до девяноста.
Юрий вина не пил. Предпочитал пиво ячменное с хмелем и мятой или фруктовые меды: вишнёвый, малиновый, яблочный, смородинный. Князь берег ясность мыслей, разумность действий, ибо стоял на пороге таинства своей первой брачной ночи.
Жена сжала под столом руку мужа, стала поигрывать пальцами по его запястью. Он понял, склонился к государю-брату:
– Анастасия устала.
Василий, одолевая застольный шум, молвил в ухо:
– Сейчас уведут малолеток на брачный одр и вы в сумятице покинете стол. К себе повезёшь?
– прищурился заговорщически, памятуя разговор.
Юрий кивнул:
– Там нам будет поваднее.
Пир был в разгаре, когда пришло время проводов Ивана и Василисы. Суета, общее вставание. Матунька, Евдокия Дмитриевна, никак не отпускала Анастасию. Обняв, внушала что-то, и та кивала, зардевшись. Наконец, получил благословение сын, в напутствие было сказано: «Береги её!» Молодожёны неприметно выбрались из Набережных сеней.
Вдохнув свежего воздуха, Юрий не утерпел:
– Что матунька наказывала тебе?
И услышал:
– Щадить мужнее самолюбие.
Внизу, у затухающих бочек, толпилась Юрьева челядь. Карета ждала у ворот. Князь, переполненный любовью, на руках внёс и усадил свою княгиню.
– Не трать сил. Сама дойду.
Он возражал:
– Ты не тяжела.
Она смеялась:
– Вот-вот стану тяжела!
Под смех и доехали до его усадьбы.
Там сразу же с порога - новые поздравления. Данило Чешко, Борис Галицкий, Семён Морозов поочерёдно тянули к молодожёнам кубки, лобызали супружескую чету троекратно, желали любви да совета.
В конце концов на заранее приготовленной княгининой половине молодые взошли в спальню с большим передним покоем, и Юрий отослал слуг.
– Сами переоблачимся ко сну?
– всё ещё веселилась жена.
– Я буду твоим постельничим, - поддержал веселье супруг.
Однако ему не было разрешено прислуживать. Спальня погрузилась во тьму. Юрий слышал деловитое дыхание занятой собой женщины. Коснулся её лишь после того, как властная рука потянула на постель. И тотчас же погрузился в судорожную бурю чувств. Бессознательно свершилось нечто неведомое, напоминавшее отчаянное стремление выплыть, вздохнуть, опомниться. Незримое, лишь ощущаемое, существо, горячее, бесконечно родное, полностью завладело им. Как отчаянный всадник, он рвался вперёд...
Всё кончилось тем, что Анастасия плакала, а он, ошеломлённый, растерянный, гладил её плечо и просил:
– Прости, прости...
Был одержим, не ведая, причинил боль. Теперь казался себе преступником.
Она крепко обняла, успокаивала:
– Это - ты прости. Это слёзы радости.
Князь просил позволения зажечь светильник и повторил сказанное ещё в Коломне:
– Не насытится око зрения, а сердце желания!
В колеблющемся свете на белизне простыней растрёпанная нагая Анастасия выглядела куда прекраснее, чем в пышном наряде.
– Дай, натяну покров, - поспешила она.
– К чему?
– удержал он.
– На тебе золотые ризы нашей любви.
Оба долго лицезрели друг друга, медля начинать разговор. Она первой завела речь:
– Трудно нам было нынче.
– Почему?
– не понял он.
– Перезрелые девственники!
– И прибавила: - Государя, брата твоего, уважаю. Для него осталась на пиру. А Софью ненавижу.
– Бог с ней, - молвил Юрий.
Жена исправила:
– Враг с ней! Если бы не она, мы бы десять лет назад были вместе.
– И повторила давешнее: - Озорство судьбы!
– В чём наозоровала судьба?
– князь наслаждался голосом милой своей княгини.
Анастасия, воодушевясь, села на постели:
– А в том, что на свете есть Софья. В своё время тётушка моя Анна, не ведая, подложила свинью ещё не рождённой племяннице, то есть мне. Она спасла от смерти мужа Витовта, а после родила ему дочь. Змеюгу, даже не столь в отца, сколь в деда.
– Давным-давно Кейстут, возвращаясь с войском из Пруссии, увидел в местечке Полонге красавицу именем Бериту и влюбился в неё. Она же дала идолам обет вечно сохранять девство. За то в народе величали её богиней. Не могла Берита стать женой Кейстута. Тогда князь взял её силком. От неё-то, богини, а правду сказать, колдуньи, родился злохитрый властолюбец Витовт. Дёрнул же нечистый моего деда выдать за него дочь, смоленскую княжну Анну, будущую тётушку.