Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Анастасия, приближаясь к нему, повторила:
– Я тебя десять лет ждала!
Ощутил неведомый аромат, понудивший сердце бешено колотиться, и - руки на своих плечах. Потом - прикосновение к устам, впервые чувствуемой сладости...
Остановилось время. Промелькнуло действие, что было выше памяти. Осталось от всего одно блаженство, ибо душа почувствовала рай.
Когда очнулся, перед ним сияло виденное в счастливых снах лицо, смеющееся лукаво:
– Пусти, свет мой. Измял!
Он пришёл в себя.
– Мы согрешили?
Анастасия смеялась шаловливо:
– Мы целовались! Экий ты забавник! Согрешить в пустой
– Вдруг княжна соединила брови, напрягла лик: - Мы не можем согрешить: не венчаны ещё, даже не обручены! Когда станешь мужем, это не будет грех. Мы сотворим наследника!
– Нет сил разлучаться!
– сказал Юрий.
– Не насытится око зрения, а сердце желания!
– Наберись сил, - погладила его лицо Анастасия.
– Терпели же десять лет! А десять дней не потерпим?
Дверь скрипнула. Раздался шёпот:
– Отпирова-а-а-али!
Уста княжны трепетно коснулись его щеки:
– Ступай с Богом!
Князь, шатаясь, вышел в переход. Васса подала свечу.
Пошёл на шум, согретый мыслью, что воля государя-брата выполнена: смоленский Юрий, словно пардус, прыгнет на Витовта, возвращая свою княжескую жизнь.
Но ещё более, верней сказать, не согревала, а горела внутри костром в молодом князе мысль: жизнь собственная накатывается на него всепоглощающей волной. Не жизнь в смысле имущества, скопленья средств, богатства, а подлинная, в смысле существа, земного бытия, всей чувствуемой яви. Не испытанная прежняя, а новая, неведомая, вымечтанная и, наконец, явившаяся. Вот она, эта жизнь, почти что началась!
В такую ночь сон был целебен.
Насмотришься, воспрянешь и не скажешь, что приснилось.
11
Вот он, этот час, настал! Солнцем озаряет собор паникадило. Созвездия свечей, мерцание лампад уподобляют церковь небу. Юрий посреди, как в центре мироздания. Но не боязно: отныне он не одинок. Рядом девственно чистым облаком - зримая часть его души. Это воспринимается как чудо. Теперь живи надеждой, гори желанием сберечь, не дай Бог не потерять столь дорого приобретённое сокровище. Жил ли он прежде? Нет, не жил. Знал ли мужество, силу, доброту, ум, - всю меру внутреннего своего богатства? Нет, не знал.
Кто же она? Каким волшебством явлена? Что за могущественная неземная власть воплотилась в ней? Не иначе послана свыше - бесценный небесный дар! Бог вручает сей дар через венчающего иеромонаха Феодора, игумена Симонова монастыря, племянника чудесного старца Сергия.
Над головами врачующихся - венцы. Как просветил перед таинством духовник, венцы полагаются в знамение, что непобеждённые страстью до брака таковыми и приступают к общему ложу. Они - победители похоти. Юрий держит голову гордо: высшее наслаждение чувствовать себя победителем. Десять пылких молодых лет восходил на эту вершину. Взойдя, хочется как можно дольше пребывать на ней. Пусть бесконечно длится сладостное венчание.
А соприкасающиеся руки, мужественная и нежная, уже обмениваются кольцами. Блистающий ризой иеромонах произносит:
– Венчай я во плоть едину, даруй им плод чрева, благочадия восприятие!
Хор поёт псалом: «Блажени еси боящиеся Господа!»
Может быть, она - дух, а он плоть? Уста, робко соприкасаясь, разрушают
Пригублено вино из общей чаши. Пройдена рядом символическая жизнь вкруг аналоя под пение «Исайе, ликуй». Вот ужо отец Феодор возглашает:
– Слава Тебе, Христе Боже наш, слава Тебе!
Юрий дивится: за быстротечные минуты таинства он стал совсем другим. Отныне ни дышать, ни действовать, просто существовать не сможет без тонкого, животворящего тепла, которое исходит от неведомой и вдруг навеки посвящённой ему женщины. Муж сжал влажные пальцы жены. Анастасия подавила лёгкий стон. Лишь, оказавшись в карете, откинула фату-помеху, припала к Юрьевым устам, как к роднику. Потом, словно оправдываясь, вымолвила:
– Не видались с той самой ночи, как тогда, в Коломне!
Князь признался:
– Десять дней мучительней десяти лет!
А ведь пролетели как один день. В Москве государь-братец пышно принял Юрия Смоленского. Поместил в пустом боярском доме на Спасской улице близ Вознесенского монастыря: там всё было приготовлено со старанием. Затем пошли переговоры с глазу на глаз. В них брата государь не посвещал, но сказал, не отлагая данных обещаний, что сватовство его принято благосклонно. Венчание произойдёт на Фоминой неделе [61] . Брачная каша состоится в златоверхом тереме. Это было отлично, но вот суженой своей жених за эти дни не лицезрел. Пиры были мужские. Предбрачные переговоры велись с будущим тестем. Два одноименца подружились, будто пуд соли съели вместе. Дело слаживалось, хоть и впопыхах, но от души.
61
Фомина неделя– первая после Святой, с Фомина понедельника.
Сейчас начнутся уже не духовные, а мирские торжества. Осыпание хмелем, битье бокалов, топтание и собирание осколков, крики «Горько!», угощенье, затем - постель о тридцати снопах, кормление курицей... Вышитые заранее невестины полотенца в качестве даров митрополиту уже посланы. Осыпание деньгами на паперти уже случилось. О, эта тягостная, непременная, томительная череда торжеств!
Анастасия тихо всхлипнула. Полагая, что ей неприятны те же мысли, Юрий успокоил:
– Не крушись, Настюша! Пережили молодость в разлуке, несколько часов докучной брачной каши как-нибудь переживём. Ложка дёгтя в бочке мёда!
Жена с плачем прервала:
– Чертиха Софья изловчилась влить мне целое ведро дёгтя в бочку мёда. Видел новобрачных, вышедших из церкви перед тем, как нам взойти?
– Ах, - спохватился Юрий, - эта свадьба! В один день с нашей.
У него из головы вон, что сегодня же венчались сын дядюшки Владимира Серпуховского Иван и Василиса, дочь Фёдора, сына Олега Рязанского, его, Юрьева, племянника по сестре Софьюшке. Вот совпадение! Но о чём тут горевать?
Однако прелесть-Настенька сказала не своим, суровым голосом: