Пленница генерала драконов
Шрифт:
Очень скоро под палящим солнцем становится жарко. Снимаю плащ, пристраиваю его перед собой. Мерный шаг лошади успокаивает, укачивает. Я плохо спала ночью, рано встала и ни разу не присела за всё утро.
Голову напекло. Во рту будто песка насыпали. Сейчас бы попить…
А воды нет. Ни глоточка. И еды — тоже. А я бы уже поела. Сначала бы попила, потом поела. Эх. Наверное, стоило подготовиться к побегу более основательно.
Но кто знает, представился бы ещё такой шанс? Встряхиваю головой, чтобы не уснуть. Бью себя по щекам:
Не знаю, сколько проходит времени. Судя по тому, что солнце уже не над головой, а катится к верхушкам зелёных холмов вдалеке — скоро вечер.
Сколько мне ещё ехать? Как назло, ни одного указателя! Не на дороге же ночевать!
Проклятье — солнечный диск плотно прилёг на холмик. Через полчаса конкретно стемнеет! Надо что-то делать. Что?
С надеждой смотрю на стройный ряд деревьев в стороне. Пойти туда? Попытаться там устроиться на ночлег? Скажем, где-нибудь под раскидистой елью? Возможно, там и еда есть — те же ягоды ульдеи. И лошади нужно дать отдых.
Решено. Съезжаю с дороги, направляю лошадь в сторону леса. Привязываю её вокруг крепкого дуба, глажу холку:
— Ты умница! Отдыхай пока, набирайся сил, а я поищу, чего бы нам поесть.
Мягкие губы лошади щиплют сочную траву, которой полно вокруг.
Облизываю сухие губы и сглатываю — я бы и сама уже не отказалась от травы, но попытаюсь найти что-то посущественнее.
Валежник хрустит под ногами. Пахнет хвоей и лесной прохладой. На удивление, мне везёт, и совсем скоро я нахожу кусты с ульдеей. Рву круглые красные ягоды, через одну жадно засовываю их в рот.
При надкусывании тонкой оболочки рот заполняет сладкий сок. Ммм…
Объедаюсь сама и набираю полный подол ягод, чтобы отнести их своей четвероногой спутнице.
В лесу стремительно темнеет. Надо возвращаться.
И как раз в тот момент, когда я делаю шаг от куста, под ногой громко хрустит ветка. Спустя секунду где-то в глубине леса раздаётся грубое металлическое карканье, от которого у меня кровь стынет в жилах.
Потому что я моментально его узнаю.
Самый жуткий кошмар моего детства. Нет, мне показалось. Наверняка, показалось. Это просто… ворона, или куропатка, или сова.
Драконий Бог, да кто угодно! Что, мало у нас лесных зверушек?
Делаю несколько шагов, стараясь ступать как можно осторожней и тише. И только сейчас замечаю странную вещь. В лесу тихо. Совсем тихо.
Не стучит высоко над головой дятел. Не прыгает белка с ветки на ветку. Не шуршит ёж. И птицы не поют. Совсем.
Такое обычно происходит лишь в одном случае. Когда где-то поблизости опасный хищник.
С опаской оглядываюсь назад и по сторонам. Ну, вот, теперь мне всюду мерещатся монстры.
Стараясь не дышать, спешу обратно. За спиной снова раздаётся утробное металлическое карканье.
Проклятье. Мне не почудилось. Теперь — точно нет. Надо убираться отсюда, и как можно скорее!
Обмираю от ужаса, когда слышу впереди тревожное конское ржание. Ох, нет! Милая, тише!
Отпускаю подол, и ягоды ульдеи рассыпаются по сухим еловым иголкам. Подхватываю юбки и со всех ног приспускаю вперёд. Пожалуйста, пусть случится чудо!
Пусть мы просто уедем из этого жуткого леса. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Но чуда не случается.
В серых сумерках я вижу их. Трёх тварей, окруживших мою лошадь.
Кошмар детства повторяется наяву, вот только теперь я одна, и никто не поможет.
Гаргульи. Полулюди-полуптицы. Хотя… какие они люди? Нет в них ничего человеческого! Переступают лапами с длинными стальными когтями, машут огромными чёрными крыльями. Самое жуткое и обманчивое в их облике — человеческое лицо. Почему обманчивое?
Потому что стоит им открыть свой пугающий неестественно широкий рот, как оттуда показываются хищные акульи зубы в три ряда. Острые, длинные, смертоносные. Идеальное орудие для того, чтобы рвать живую плоть. Что они и делают.
Ещё глаза. Налитые кровью глаза с красной радужкой. Стоит их раз увидеть — и они долго будут преследовать в кошмарах.
Гаргульи живут и охотятся стаями, и в этом главная сложность. Человек, особенно если он взрослый мужчина, и если он вооружён, справится с одной тварью, но с несколькими одновременно — нет. А таких сотен на диких скалах, где любят гнездиться гаргульи — десятки тысяч. Они как зараза. Плодятся как крысы, и так же прожорливы. А есть они предпочитают… не траву, увы.
Трусливо прячусь за дерево и зажимаю ладонью рот, чтобы не издать ни звука. Мне страшно. Страшно до ужаса. Как это вышло, вообще? Так глупо! Надо было ехать по дороге и никуда не сворачивать, и всё было бы хорошо. Или нет. Теперь уже не узнать.
Отворачиваюсь, прислоняюсь спиной к шершавой коре вековой сосны. Моя лошадка жалобно ржёт. Бедная, она привязана, и никуда ей не деться — лёгкая добыча для кровожадных тварей. Вон как довольно они клацают зубищами и каркают скрежещущим металлическим голосом.
Я бы могла затаиться здесь в надежде, что меня не заметят.
Я бы могла тихонечко отступить обратно в лес и молиться о том, чтобы там не было других тварей.
Я бы могла… не могла бы!
Тихонько приседаю, шарю по сухим колючим иголкам, нащупываю огромную увесистую шишку. Встаю, хорошенько размахиваюсь и швыряю её что есть сил как можно дальше в чащу леса.
Шишка цепляет по касательной ветви деревьев, осыпая при этом ещё несколько шишек, затем приземляется в нескольких десятках метров с глухим стуком.
Гаргульи замолкают. Слышу их тихое заинтересованное карканье. И пока они опасливо крадутся в сторону источника шума, я огибаю ствол дерева с другой стороны. Убеждаюсь, что твари отошли на достаточное расстояние, и со всех ног бросаюсь к лошади.
Руки трясутся от страха, пальцы онемели и не слушаются. Лошадь волнуется и встревоженно бьёт копытами.