Пленница Риверсайса
Шрифт:
Да мать придёт в ужас, если они привезут в Риверсайс полуживую веду. Она непременно скажет, что отец их так не воспитывал, и как всегда, окажется права.
На двадцатый день путешествия они разбили лагерь уже ближе к вечеру. Солнце клонилось к горизонту; его последние розоватые всполохи ещё виднелись на небосклоне, окрашивая верхушки деревьев мягкими красками. Воины принялись вытаскивать кухонную утварь из фургонов, бренча оловянными мисками и чашками; дым от костров потянулся вверх, чадя и без того сероватое небо.
День выдался чересчур жаркий, и Мариус, ехавший в своей чешуйчатой кольчуге, мечтал поскорее избавиться от её и окунуться в прохладные воды Угольной реки.
Отходя от лагеря, Мариус увидел, что Тами вслед за ведой выбралась из повозки, и, заметив неподалёку Рована, поспешила в сторону, противоположную от него, ближе к воинам, что готовили ужин.
Мариус двинулся навстречу реке, быстрой и извилистой, которую от лагеря отделяла занавесь из высоких деревьев. В их зелёных кронах насвистывали ярко-жёлтые иволги; над водой, звонко стрекоча, летали жирные стрекозы.
Угольная река раскинулась перед ним тёмной лентой, с одной стороны которой рос высокий тростник, но с другой, где громоздились молодые ивы, к реке был удобный спуск. Мариус поспешно сбросил с себя пропитанную потом и грязью одежду, и полностью погрузился в прозрачную воду.
Он вынырнул, и тряхнул головой, разбрасывая брызги во все стороны, а затем проплыл немного вперёд, легко рассекая водную гладь натренированными руками.
Предзакатное солнце отбрасывало на зеркальную поверхность реки оранжевые блики. Тёплая, прогретая за день вода, расслабляла мышцы. Мариус лёг на спину и прикрыл глаза; вода легко удерживала его вес. На некоторое время Мариус отрешился от внешнего мира и посторонних звуков, что доносились с лагеря; птичьи трели сделались будто тише, звонкий стрекот стрекоз больше не доносился до его слуха.
Внезапно в этой безмолвной тишине послышался лёгкий хруст. Мариус открыл глаза и, придав телу вертикальное положение, поглядел в сторону берега. Никого, лишь тонкая ветка ивы, что росла почти у самой кромки воды, трепыхалась, будто её кто-то задел. Мариус ещё раз оглядел берег внимательным взглядом, но кто бы здесь не прятался, он уже успел уйти.
Мариус вышел на берег, и, дав воде время сбежать со своего тела, оделся. Приладив меч к поясу, он направился к ивам, что раскинули свои ветки в разные стороны, в стороне за которыми разместился лагерь. Он сделал всего несколько шагов, когда заметил, что в траве мелькнуло что-то яркое. Мариус наклонился и поднял голубую атласную ленту. Он уже видела такую; лента была вплетена в причёску леди Тами, стягивая её густые локоны на затылке. Неужто это она пряталась за деревьями, пока он находился в воде. Что ей здесь понадобилось?
Мариус решил спросить у неё об этом напрямик, но затем передумал. Вместо этого он сложил ленту в карман, и направился вдоль склона прочь от реки. В лагерь он вернулся, когда последние лучи солнца скрылись за линией горизонта, окутывая всё вокруг летним полумраком.
На поляне, рассевшись прямо на траве, собрались его воины; леди Тами вместе с ведой Арлин расположились неподалёку на бревне, поваленном на землю. Рован стоял у костра, подбрасывая в него сухие ветки.
Мариус подошёл к брату, и встал так, что Тами оказалась прямо перед ним. Он свёл тёмные брови на переносице, разглядывая её. Она низко склонила голову, почти касаясь носом миски с едой. Ему всё не давал покоя вопрос, что же она делала у реки? Как долго она наблюдала за ним, оставаясь незамеченной? Будто почувствовав, что на неё смотрят, Тами подняла голову и поглядела прямо на Мариуса. Их взгляды на короткое время пересеклись, и Мариус готов был поклясться, что на её щеках вспыхнул пунцовый
Нахмурившись, Мариус ещё некоторое время наблюдал за ней. Она усиленно разглядывала что-то в своей миске, будто её внезапно заинтересовала похлёбка, но, так больше и не притронувшись к ней, она поднялась с бревна и, сказав что-то веде, скрылась в повозке.
Рован
— Опускай! Опускай повозку! – размахивая ручищами, горланил Сесил Фэлан, здоровяк под два метра ростом в тяжёлых металлических доспехах и с копной непокорных золотистых кудрей. Его лицо раскраснелось от натуги, и блестело от пота. Крошечными капельками пот струился по его покатому лбу и мясистым, гладко выбритым щекам.
Шестеро угрюмых воинов с противоположной от него стороны стали медленно опускать повозку на землю, густо поросшую травой и усеянную ветками можжевельника, что рос неподалёку.
Рован забористо выругался сквозь стиснутые зубы и бросил колкий взгляд себе за плечо: у кромки дороги, там, где примостилась поломанная повозка, накренившаяся на один бок, стояла потаскуха Боллардов. Рован поджал губы, разглядывая девчонку. Внимательный взгляд лазурных глаз был устремлён вперёд, пока она наблюдала за воинами, что возились у края дороги, густая копна тёмных волос рассыпалась по плечам, щёки от духоты приобрели нежно розовый оттенок.
«Хороша», - вынужден был признать Рован, отворачиваясь от Тами.
У её дрянной повозки, что выделил для неё папаша, снова повредилось колесо, вынуждая весь отряд сделать очередную остановку. На этот раз прямо посреди леса Охотника, густо поросшего вековыми соснами и елями, высотой в несколько метров. Колючие деревья закрывали своими вытянутыми макушками далёкий небосклон, и даже в самый погожий денёк сюда, в густую чащобу, не проникали золотистые лучи солнца, и лес оставался погружённым в тень.
Они находились в пути уже долгие двадцать три дня, и если бы не повозка, будь она трижды проклята, ещё к утру сегодняшнего дня оказались бы у прочных и надёжных стен Риверсайса. Сейчас же они застряли посреди Янтарной дороги, изнывая от духоты, вездесущих насекомых и усталости. Пока люди Вэлдонов чинили повозку, серые хмурые облака затянули небо, обещая обрушиться на землю проливным дождём, и в лесу, и без того сумрачном и стылом, сделалось ещё темнее.
«Только не дождь!» - подумал Рован, и перевёл беглый взгляд на брата, который стоял рядом с повозкой. Её уже успели опустить на землю, и теперь проверяли прочность колес. Этот бугай Сесил Фэлан давил на них всей тяжестью своего тела, стальные доспехи лишь усиливали его вес.
Рован изнывал от усталости, а ещё от злости, что зародилась в нём со дня смерти отца. Отчего Мариус не бросит эту развалину прямо здесь, среди густых деревьев? Рован переводил сердитый взгляд с Тами на веду в ярко-красных одеждах, что стояла около девчонки, и обратно. Чёрт бы побрал этих двоих вместе с треклятой повозкой! Из-за них они так задерживаются в пути!
— Мы так и будем останавливаться на каждом шагу из-за потаскухи Боллардов с её сгнившей кибиткой? – напустился на Мариуса Рован, подойдя ближе. Его взгляд, холодный и острый, словно лезвие ножа, прошёлся по телу девчонки, что стояла около кустов можжевельника.